– Нафигатор! – требует Бурунчик, едва мы выезжаем со двора. – Включайте тётю Нафигатора!
Тесть с улыбкой включает навигатор.
– Маршрут построен, – сообщает механический голос тёти. – Через сто метров поверните налево.
– Налево, дед! – дублирует Бурунчик.
– Через двести метров поверните направо.
– Налево, дед! – настойчиво командует Бурунчик. – Налево, налево!

Ну вот и дожили. Ещё недавно мы звали дочку Верун-молчун. Мариша даже сводила Бурунчика к психологу и логопеду.
– Всё нормально! – заверили специалисты. – Девочка всё сечёт, анализирует. Заговорит в любой момент, да что там заговорит – запоёт!
Заговорила и запела. Порой даже бывало не по себе, я оказался не готов к такому словесному извержению эмоций и информации. Наши родительские представления о девочке остаются на уровне «бай-бай» и «ням-ням», а она вдруг входит в кухню, напялив «принцессное платьице», и извещает:
– Папа и мама! Я пригашаю вас на свой спектакль!
С трудом удержались на ногах. Приходим в детскую. В партере рассажены любимые куклы, плюшевые и пластмассовые мишки и даже лошадка. Актриса восходит на подиум, театрально заламывает ручонки… И вдруг:
– Отвезите меня в Анталию! Ну, пожалуйста, отвезите! Я так хочу в Анталию! Я мецтаю!
Переглядываемся: это шутка или взаправду? И кто её такому научил в два года и десять месяцев?
Актриса тем временем начинает рыдать, размазывая слёзы по щекам:
– Ну, пожалуйста! Я вас умоляю, отвезите!
Станиславскому впору воскликнуть: «Верю!» Поверили и мы. В этот момент Верунчик раскланивается, давая зрителям понять, что спектакль окончен.
Аплодируем. Браво! Бросаюсь на кухню, выдёргиваю из вазы цветок и вручаю исполнительнице главной роли.

Стоим на перекрёстке под светофором. Машин нет, но свет красный – самое время поучить дочку правилам дорожного движения.
– Видишь, горит красный фонарик? Это значит, что сейчас дорогу переходить нельзя, даже если машинки не ездят. Нельзя, потому что в любой момент может появиться машина.
Машин не наблюдается. Зато подскакивает мальчик со школьным ранцем и галопом несётся через дорогу.
– Почему мальчик бежит? – резонно спрашивает Бурунчик.
– Потому что глупый. Потому что торопится. А на красный свет бегать нельзя!
Появляется пожилая дама с тележкой и прёт прямо по зебре на ту сторону.
– А тётя почему идёт? – интересуется Бурунчик.
– Потому что глупая, – отвечаю и больше ничего придумать не могу. – Глупая тётя, рано или поздно попадёт с тележкой под машину.
Тут же появляются две девчонки лет двенадцати, держась за руки, с хохотом перебегают на красный свет.
– А девочки почему бегут? – удивляется Бурунчик.
– Потому что глупые…
В самом деле, а почему ещё?
Тут зажигается зелёный.
– Вот теперь можно идти! – восклицаю я. – Видишь, зелёный человечек на светофоре перебирает ногами? Он нас приглашает.
– Папа! – задумчиво говорит Бурунчик, топая со мной по переходу. – Скажи, а в этом городе только мы одни с тобой умные?

– Это что, море? – спрашивает Бурунчик, глядя на открывшуюся взору севастопольскую Южную бухту. – Оно не настоящее!
Море она видит в первый раз, но очень любит смотреть фильмы о коралловых островах.
– Почему не настоящее? – удивлённо переспрашиваю я.
– Другой берег видно, – рассудительно отвечает дочка.
Ей два года и семь месяцев.
В Севастопольском аквариуме Верунчик долго смотрит на черноморских акул-катранов и сообщает стоящей рядом женщине:
– Это не агома акуля. Нет, совсем не агома…
– А ты видела огромных акул? Где ты их видела? – спрашивает догадливая тётя.
– В Петербурге! – чётко отвечает Бурунчик. – В Петербурге живёт самая агома акуля!
Тётя смеётся. А что смешного? Ну да, мы бывали с дочкой в питерском океанариуме, а ещё она любит смотреть перед сном «Планету животных».

Вообще Верунчик – бесстрашная девочка. Недавно в развлекательном центре уговорила маму забраться вместе с ней на самую вершину многометровой пирамиды, свитой из канатов.
– Ползём, ползём, – рассказывает Мариша. – Под самым потолком даже мне становится не по себе. И тут Веруня шепчет: «Не бойся, мама, я с тобой!» И ободряюще подмигивает.
Бурунчик и меня затаскивала под потолок «на пирамиду». А ещё мы стреляли со стены маленькой крепости из игрушечных пневматических пушек поролоновыми шариками. Я стрелял, а Бурунчик неутомимо подносила боеприпасы. Нашими противниками были папа с маленьким мальчиком в крепости на противоположной стороне. Мне удалось попасть этому папе шариком «по башке». Наигрались. Спустились вниз. И тут Верунчик мне говорит:
– А теперь пригласи меня в ресторан!
Чуть не упал, но пригласил.

Недавно в Севастополе они ходили с мамой в гости к моим давним друзьям – семейной паре. Бурунчик получила в подарок куклу, какое-то время возилась с ней, а потом заявила:
– Мне скучно!
– А что ты хочешь, солнышко? – спросила хозяйка квартиры. – Что тебе дать?
– Дайте мне отдельную комнату и много-много игрушек, я буду там играть.
– Комнат у нас хватает, – ответила хозяйка. – Но вот с игрушками беда. Мы ведь с дядей Сашей взрослые, и у нас в доме их нет.
– Совсем-совсем? – переспрашивает Бурунчик. – Никаких-никаких?
Хозяйка огорчённо разводит руками.
Бурунчик делает круглые глаза и восклицает:
– Боже мой, ну как же вы живёте без игрушек? Как вы живёте?

Что навсегда останется в памяти? Вот Бурунчик приносит мне с прогулки букет из ярких кленовых листьев. Жена рассказывает:
– Я предложила – давай соберём букет для папы. Ему будет очень приятно. И вот она ползала в сухой траве, собирала листочки и приговаривала: «Это для моего папоцки!»
Вот дочка в неполных три года смотрит со мной документальный фильм о тропических островах.
– Понравилось? – спросил я, как только по экрану поплыли титры.
Бурунчик не отвечает. Она задумчиво смотрит на экран и говорит сама себе:
– Надо будет купить купальник. Квасивый-квасивый… И ещё большой спасательный круг.

Вот мы в аэропорту. В очередной раз провожаю их с женой к бабушке на Кубань. Заходим в сувенирный магазинчик. Бурунчик движется вдоль полок, снимает с них поочерёдно кукол, красивых и разных, задумчиво вертит в руках и ставит на место. Никогда бы не подумал, что её внимание привлечёт крылатая лошадка на колёсах, этакая нелепая пародия на Пегаса.
Дочка долго рассматривает лошадку, потом поднимает взор на меня, и личико её освещается ангельской улыбкой.
– Тебе так понравился «го»? – спрашиваю.
Так она привыкла называть коней. Верунчик кивает, не выпуская игрушку из рук.
– Ты хочешь взять «го» с собой в самолёт?
Дочка снова кивает. Мы покупаем лошадку, и она катит её по полу до самой стойки регистрации. Наступает время прощания. Наклоняюсь, чтобы поцеловать своего маленького ангела.
– Папа, а ты разве с нами не летишь? – вдруг спрашивает Бурунчик.
Отвечаю, что остаюсь в Петербурге, работать и следить за домом, а через месяц мы обязательно все вместе встретимся уже в Крыму.
– Папа! Полетели с нами! Ну что тебе стоит? Давай! Полетели, а?
Она смотрит мне в глаза и несколько раз подряд призывно кивает.
Сам не знаю, как мне удалось в тот раз скрыть слёзы.

Однажды за чаем говорю жене: мол, прежде я имел совсем другое представление о маленьких дочках. Маленькая дочка в моих теориях была этаким послушным существом с книжкой в руках, неизменно повторяющим: «Да, папенька, да, маменька. Хорошо, папенька. Спокойной ночи, маменька».
– Ты бы её видел в станице у бабушки! – смеётся жена. – Просто вождь краснокожих. Так что держись, папенька! Запасайся здоровьем и готовься.