Боль в животе появилась в три часа ночи. Промучившись до семи и поняв, что это не банальное расстройство, вызвала «скорую». Приехали через десять минут – едва успела принять душ. Доставили в приёмное отделение. Обследование там затянулось, хотя конкурировали мы только с бодрым дедом, которого медики явно хорошо знали и не очень радостно называли по имени – видно, всех достал.

Почти теряя сознание от боли, я сидела на корточках перед кабинетом, ожидая врача. Переместиться на стул категорически не хотела: он железный, холодный, от прикосновения к нему меня начинал бить озноб, да и боль в положении «на корточках» казалась не такой сильной. Несколько раз подходили сотрудники приёмного, справлялись, всё ли в порядке. Я махала рукой – мол, мне так удобно.

Затем меня усадили в кресло, укрыли пледом и повезли в хирургию. В этот момент я полностью отдалась в руки медиков, и в душе поселились покой и уверенность: всё будет хорошо.

Везли долго, такое расстояние я сама бы уже не прошла. В хирургическом отделении ещё одно УЗИ, радостный возглас: «Аппендицит!» Короткая подготовка к операции. Поездка на каталке в операционную, при этом всю дорогу сопровождающие спорили – туда ли они меня везут. Как оказалось, туда, просто в главной операционной шёл ремонт, доставили в резервную.

Это помещение скорее напоминало склад медицинской мебели и техники. Лишь зеркало, висевшее над головой, говорило о том, что здесь тоже оперируют. Вокруг меня ходило несколько человек, они что-то передвигали, гремели тазами, делились своими дачными достижениями, разговоры прерывались и профессиональными замечаниями:
– Ну и как она будет работать? Здесь же света нет.
– Как это нет? Просто надо сделать так и так. Вот, всё светит. Чёрт, опять не светит…

Надо сказать, эти деловые реплики не добавляли мне оптимизма, уж лучше пусть об огороде и кабачках говорят.

Время тянулось бесконечно долго, я лежала зафиксированная, как при распятии. Терпеть боль в таком положении, без возможности свернуться калачиком, невыносимо. Хотелось только одного – немедленно отключиться. Тут раздался чей-то раздражённый голос:
– Вы почему до сих пор тут возитесь? Я пятьдесят девять минут назад заходила, и всё было так же.

Потом мне наконец дали наркоз, и мучения закончились.

Потом я проснулась легко и быстро. Палата двухместная, очень удобные функциональные кровати и тумбочки, светильник, сигнальная кнопка, розетка под рукой. Чистота в палате и душе, белоснежная постель, вполне приличное питание. Приятно порадовал больничный двор: фонтан, скамейки, декоративные сооружения, дорожки, насаждения – всё в идеальном состоянии. И это совершенно не элитная больница, простая московская ГКБ №15.

Правда, не могу сказать, что персонал балует пациентов своим вниманием, это мягко выражаясь. И вот что ещё поразило. Мне кажется, сейчас любая бабушка точно знает, в какой участок ягодицы можно колоть, а куда ни в коем случае нельзя. Но почему-то медсёстры делают внутримышечные инъекции именно в область проекции седалищного нерва! И такое происходит всюду, не только в данном стационаре.

Это я говорю уже не как пациент, а как невролог, неоднократно видевший следы от уколов у людей, выписавшихся из больниц. Спасают всех от повреждения седалищного нерва только два фактора: во-первых, у нашего народа довольно обширные попы, во-вторых, российская медицинская промышленность выпускает очень короткие иглы. Когда, прикрыв ладонью опасное место, попросила сестру уколоть меня куда положено, услышала заботливое: «Там вам будет больно». После такого объяснения уже замечание сделать не смогла, прямо неловко.

Надеюсь, кто-нибудь из сотрудников «пятнашки» прочитает моё письмо. Хочу сказать им: ребята, я вас люблю! Знаю, что умереть не дадите.