Вот уже год читаю ваше издание, попадаются и заметки о том, как не бояться смерти, но ни разу не было материала о том, как жить, когда близкий человек ушёл из жизни добровольно. Раньше я считала, что самоубийцы окутаны ореолом романтики, огульно обвиняла их близких в случившемся. Теперь я волею судеб думаю иначе, и слово «самоубийца» для меня стало в ряд со словом «убийца». Разницы никакой.

У нас был дед. Он заменил мне отца, будучи по крови не родным человеком, и стал дедушкой моему ребёнку. Духовное родство и близкая дружба – это значит для меня больше, чем родная кровь.

У деда был сложный характер и весьма оригинальные, граничащие со странностью суждения. Но ведь каждый видит в другом то, что хочет видеть. Это мой выбор – видеть странного скандального старика или разглядеть непригретую душу человека, искренне заботящегося о приёмных дочке и внуке.

У деда были бывшая жена и дочь, прописанные вместе с ним в комнате в коммуналке. Отношения у них были сложными, доходило до судебных разбирательств, тянувшихся годы. С родной дочерью он общался весьма странно: то подавал на неё в суд иск о взыскании алиментов в пользу престарелого родителя, то сам отказывался от алиментов и ощутимо помогал дочери материально.

Но об этом уж точно не мне судить, у меня и такого отца нет. Вернее, биологический предок есть, но назвать его отцом нельзя.

Мы с дедом были близкими людьми почти десять лет. Мой малыш не знал другого деда, и в детском саду, и в школе все очень удивились, когда узнавали, что дедушка не родной. Дед ухаживал за моим грудным сынишкой, менял ему памперсы, кормил с ложки, учил читать и рисовать, дежурил у него в больнице.

Конечно, его возрастное занудство меня зачастую раздражало, но ведь любить – вовсе не значит никогда не раздражаться. Скорее, не любит тот, кто мило тебе улыбнётся, покивает головой, поумиляется и забудет о твоём существовании.

Теперь о том, о чём писать страшнее всего. На тему суицида дед заговаривал на протяжении всех лет, но без надрыва и не с целью манипуляции, а скорее в шутливой форме. Наверно, я виновата, что эти шутки подхватывала и превращала в фарс, в шутливый диалог. Нужно было десять лет назад хватать деда и вести к психологу, психиатру или невропатологу, но все мы крепки задним умом.

Все эти годы у деда было онкологическое заболевание в стадии ремиссии, то есть с болезнью можно было жить, к тому же этот вид рака не даёт метастазов в другие органы. Поэтому, когда его в очередной раз направили в онкологический стационар, это не стало громом среди ясного неба.

Дед туда съездил два-три раза и сказал мне:
– Золотко, я забью на всё на это, хочется покоя.

Направление в стационар и наш разговор состоялись в октябре 2011 года. Признаков депрессии я у деда не замечала, поэтому не устаю удивляться: как человек, который постоянно шутил, покупал предметы антиквариата, собирал коллекцию журналов, получал удовольствие от еды и посещал концерты, мог такое с собой сотворить?

В середине января дед, живший в центре города (а мы живём на окраине), прислал письмо из двух фраз – что он плохо себя чувствует и что есть шанс всё это прекратить. Я подумала, что речь идёт о естественной кончине, и не стала заострять внимание. Но дед попросил о встрече, подарил мне картину (пейзаж) и мобильный телефон, мы посидели в кафе и разъехались.

А спустя три дня дед вдруг приехал к нам без предупреждения. Привёз какие-то бытовые мелочи, гостинцы и немного денег. Посидели минут 15–20, и он ушёл. Как оказалось – навсегда.

Буквально сразу после этого разговора мы с ребёнком попали в инфекционную больницу, и я дня два деду не звонила. Причина уважительная: дитя под капельницей. Потом попросила свою маму позвонить ему и страшно удивилась, когда она ответила, что набирала номер около 23 часов, но дед не снял трубку. Я занервничала, стала обзванивать все учреждения, где можно получить хоть какую-то информацию: бюро несчастных случаев, полицию, «скорую», общество блокадников (он ребёнок блокадного Ленинграда), всё безрезультатно.

Потом дозвонилась до его соседей по коммуналке, они тоже не имели понятия, где Владимир Иванович.
– А разве он не у вас?

Какое там «у нас»! Мы в детской больнице, в закрытом отделении, а от него ни слуху ну духу.

Я решилась позвонить его дочери, но она не откликнулась. Ключ был только у неё, и прийти вскрыть комнату она соизволила лишь через две недели: пропал дед 28–29 января, а Соня пришла 14 февраля. И обнаружила своего отца в петле, после чего позвонила мне.

Это был шок. Зная Соню, я решила, что та зло шутит, но, перезвонив в отделение полиции, услышала то же самое.

С тех пор у меня чувство вины, я ощущаю себя убийцей: в последнюю встречу не побежала следом, не задержала, не убедила… Но это чувство перемежается со злобой и неприязнью – не понимаю, как можно было так жестоко поступить со своей собственной дочерью, ведь он знал, что прийти вскрыть комнату, кроме неё, некому! Как ей теперь жить, увидев такое?

А чем я заслужила это, чем провинился мой малыш, который пишет дедушке на небо письма и переживает, что ему там теперь нечего кушать? Трудно описать чувство горя и ужаса, охватившее меня, когда я услышала это страшное известие. Мне не хочется поминать деда «добрым тихим словом», всё тепло отношений ушло, когда я осознала: принимая такое решение, он не подумал о тех, кого оставляет на земле. Но затем неприязнь снова сменилась ощущением вины – и так по кругу.

Мне трудно вообще представить, как можно в здравом уме такое сотворить. Причём его сосед рассказал, что дед заранее готовился к роковому шагу, укреплял притолоку, на которой повесился. Вот как это можно сделать и как теперь мне с этим жить? Все разговоры, как бы они ни начинались, у меня теперь сводятся к теме смерти, похорон, прощания и суицида. Перестало что-либо радовать, даже нет сил разрыдаться и оплакать того, кто почти заменил мне отца.

Простите, если слишком много уделила внимания своим переживаниям, но мне и поделиться-то не с кем. Мужу говорить бесполезно: его в первую очередь интересуют салат со сметаной, пульт от телевизора, тарелочка под чеснок, а также «поиграй с ребёнком!» – несмотря на то что в первый день у меня чуть сердце не разорвалось от боли.

Я хочу понять: как можно уберечь человека от такого предательства по отношению к себе и своим близким? Также хотела бы обратиться к людям с просьбой: хорошо подумайте, прежде чем так поступать!