СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Евгений Хавтан: Следователь сказал: забудьте это название – «Браво»
Евгений Хавтан: Следователь сказал: забудьте это название – «Браво»
29.07.2019 16:36
ХавтанОснователь, руководитель и автор песен группы «Браво» Евгений Хавтан почти не даёт интервью, однако в этот раз согласился поговорить. И вот перед нами правдивая история группы, рассказанная от первого лица.

– Евгений, когда ты понял, что станешь профессиональным музыкантом?
– Я понял это в седьмом классе. А когда произошла история с арестом, стало очевидно, что другого пути у меня нет. Это случилось зимой 1984 года, у власти был Андропов. Чтобы выступать, следовало утверждать тексты своих песен в райкоме ВЛКСМ – государство следило за идеологией. Профессиональные музыканты, не имевшие разрешения, попадали под статью «частное предпринимательство» – от трёх до пяти лет. Но мы на это не обращали внимания и просто играли один концерт за другим.

Однажды на выступлении в ДК «Мосэнерготехпром» у нас был полный зал народа. На песне «Верю я» неожиданно выбили дверь, и появился наряд милиции. Они долго не могли понять, откуда идёт звук. Выдёргивали все шнуры подряд, а мы, перепуганные, продолжали играть. Зрители думали, что это часть шоу. Милиционеры сказали, что будут выяснять, кто и как попал на концерт, получали ли музыканты деньги, и если получали, то на каком основании. Всю группу вывезли в местное отделение милиции – Бескудниковское. Мы уже тогда назывались «Браво» с солисткой Агузаровой. И я давно знал, что подобное произойдёт, что это вопрос времени. Ведь на всех наших концертах присутствовали люди в форме. Следили, записывали.

В отделении нас развели по разным комнатам. Каждому говорили, что, дескать, твой товарищ сказал на тебя то-то. Это хорошая проверка для любой группы. «Машина времени», «Воскресение» – мы все прошли через это. И получили иммунитет, позволяющий группе просуществовать ещё лет двадцать-тридцать.

– Чем эта история закончилась?
– Отпустили под подписку о невыезде. Но через три дня о нас знала вся страна, и нам не пришлось вкладывать деньги в рекламу. До этого мы успели записать песни «Кошки», «Верю я», «Жёлтые ботинки» – в общем, наш первый магнитоальбом. И вот эти песни зазвучали из всех окон. Система распространения звукозаписи тогда работала быстрее, чем сейчас. Некоторые люди зарабатывали на этом большие деньги. Бобины с записями заклеивали и отсылали во Владивосток, Хабаровск, Минск… Мы сами тогда ничего не заработали, но были рады, что нас записали и вся страна слушала наши песни.

О нас знали все, но никто не представлял, как мы выглядим. Говорили даже, что группу посадили. Я приходил в институт и не мог признаться, что играю в «Браво». Но всё равно через месяц меня из института выгнали. В деканат пришла бумага с Петровки, 38: «В связи с возникшей необходимостью просим дать характеристику на вашего студента». И на всякий случай от меня избавились. Потом, правда, восстановили.

– Что это за институт, в котором ты учился?
– Я окончил музыкальную школу по классу классической гитары и надеялся продолжить учебу в музыкальном училище. Но сказали, что у меня не тот уровень. И я стал студентом Московского института железнодорожного транспорта (МИИТ). Это был самый фарцовский московский институт. Там ежедневно собирались тогдашние крутые спекулянты. В МИИТе было много иностранных студентов, которые летали в Германию, привозили шмотки, пластинки и модные музыкальные журналы. Я приходил на эти встречи, но меня интересовали только пластинки. У спекулянтов их можно было купить или выменять.

– На будущий стиль и образ группы повлияло то, что в институте ты был окружён фарцовщиками и модниками?
– Скорее на меня повлияло чёрно-белое кино пятидесятых-шестидесятых. Там были мужчины в чёрных костюмах с остроносыми ботинками. Мне очень нравился этот стиль: битники, американский рок-н-ролл… А музыку я люблю с детства. Родители дома слушали Магомаева, Ободзинского, Кристалинскую. Это артисты мирового уровня. Они оказали влияние и на меня. Ну, и «Битлз» повлияли, конечно.

– Как появилась группа «Браво»?
– Однажды приятель сказал, что в ДК в Бескудникове (район Москвы. – Ред.) есть группа и им нужен гитарист. У меня тогда не было ни своей группы, ни места для выступлений. Я попросил послушать запись, и мне принесли бобину. Промотал, но  не понравилось. Зато в конце звучало барабанное соло! Это был мой будущий барабанщик, с которым я играю уже тридцать пять лет, – Паша Кузин. Вот благодаря этому соло я туда и поехал. Там оказались длинноволосые хипповые парни, которые рубили хард-рок. Солистом был Гарик Сукачёв, и они действительно искали гитариста. А я приехал на такси, привёз с собой усилитель. На них это произвело впечатление: надо же, чувак приехал на такси! А по-другому усилитель не дотащить. Гарик потом сказал, что они меня взяли в группу только потому, что у меня была гитара хорошая и комбик (комбоусилитель. – Ред.).

– Сложно представить тебя исполняющим хард-рок!
– Их барабанщик мне понравился, а сама группа – нет. Они назывались «Закат солнца вручную», а позже – «Постскриптум». Молотили заводской рок уже года три. Но шёл 1983 год, начиналась новая волна, появилась панк-культура. Я учился в модном институте, и все вокруг меня слушали самую модную музыку. Именно это я и пытался играть в группе. Сказал Паше-барабанщику, что их старый репертуар исполнять не хочу, неинтересно. Паша тоже чувствовал себя в тупике и согласился: надо что-то менять. Вместо их бас-гитариста я привёл своего, потом нашёл саксофониста. А Гарика мы уволили. Гарик знает, что я всегда именно так и говорю, но относится с юмором. Для него это оказался стимул начать делать нечто новое. Если бы этого не произошло, они бы ещё долго топтались на месте.

– Как вы познакомились с Жанной Агузаровой?
– Однажды ночью мне позвонила странная девушка: «Меня зовут Ивонна, я хочу быть солисткой в вашей группе». В три часа ночи! Я тогда жил с родителями, звонок всех разбудил. Договорились встретиться на станции «ВДНХ».



Жанна пришла вместе с хорошо одетой подружкой, у которой в руках был пакет с надписью «Тати», это французская сеть магазинов. 1983 год, дефицит тотальный. Такой пакет казался чем-то удивительным. Только потом я узнал, что в магазинах «Тати» одеваются иммигранты, там продаётся самая дешёвая одежда. И вот эта подружка – её звали Наташа – позже и предложила назвать группу «Браво».

Они опоздали минут на сорок. Мы поехали на базу, к нам в ДК. Паша-барабанщик являлся там кем-то вроде завхоза. Достали колонки, стали играть. Голос Жанны меня поразил. Это было просто невозможно! Решили выступать вместе.

ДК принадлежал заводу, и мы в основном играли на танцах. Репертуар – от Аллы Пугачёвой до «Сикрет Сёрвис». Потом начали исполнять свои песни и за месяц сделали программу, которая стала золотым фондом нашей группы, да и всей российской музыки. Именно эти песни стали хитами.

С нашей первой встречи до момента, когда всех арестовали, прошло три-четыре месяца. Вот так всё началось.
Кстати, «Верю я» сочинил Гарик Сукачёв. Мы её записали, потому что не хватало одной песни для записи 20-минутной бобины. Только у него она звучала в стиле «Смоки», а мы из неё сделали композицию в стиле регги.

– Что за история произошла с документами Жанны?
– У всех были паспорта, а у неё – нет. Когда нас вызвали на Петровку, она просто не пришла. Её нашли месяц спустя, оказалось – в её паспорте нестыковки. Паспорт был поддельный и с исправленным именем. Милиционеры долго не могли понять, зачем она это сделала? Но тогдашняя Москва отличалась от Москвы сегодняшней. Существовал особый элитарный круг – дети дипломатов, богема. Постороннему человеку туда было не попасть. И чтобы войти в этот закрытый клуб, она придумала историю, будто является дочерью посла.

После ареста Жанна исчезла из Москвы на год-полтора. Репетировали и играли без неё. За это время подготовили песню «Старый отель».

– Но проблемы на этом не закончились?
– Я восстановился в институте, но меня вышибли во второй раз за то же самое. Это произошло спустя полгода. Была такая группа «Звуки Му», мы играли концерт вместе с ними. Их музыкант Саша Липницкий пригласил нас на свою дачу на Николиной горе летом 1984 года. Наверное, это последний раз, когда собирались все вместе, весь цвет рок-н-ролла, – Борис Гребенщиков, Виктор Цой, Сергей «Африка» Бугаев.

На въезде в посёлок нас встретил следователь с Лубянки, который занимался нашей «бескудниковской историей». Мы его убедили, что не собираемся играть, просто привезли аппаратуру. Но потом все выпили и, конечно, запели. На следующий день меня вызвали в райком ВЛКСМ и спросили: «Ты играл?» Я не признавался, и тогда они достали портативный магнитофон, где была запись концерта с нашим выступлением. Следователь сказал: «Забудьте это название – «Браво».
На двадцатилетие группы мы хотели пригласить этого следователя, но не смогли его найти.

– Кем вы себя ощущали в то время – изгоями или богемой?
– Мы были группой московского андеграунда. Существовало чёткое деление: московский рок, питерский рок и екатеринбургский. Считалось, что московский – самый «мажорский», а питерский – лучший, ведь там были группы «Кино», «Аквариум», «Странные игры».

Мы – поколение дворников. Ведь кто-то учился, кто-то работал, и надо на что-то жить. Постоянной работы не было, а выступать не давали. В 1985 году появились списки «не рекомендовано к исполнению», и там были перечислены по алфавиту «Аквариум», «Алиса», «Браво»… Паша-барабанщик стёр наше название с ящиков, оставив лишь одну букву. Когда мы приходили на репетицию, то называли себя «Группа «А». Иначе бы нас не пустили.

– Но вскоре начались перемены?
– Удивительные! Первый концерт после возвращения Жанны состоялся в МИДе. Этот концерт нам устроил Лёша Митрофанов, впоследствии депутат Госдумы от ЛДПР, который сейчас в розыске. Парадокс! Мы ещё наполовину запрещены, но уже играем в МИДе. Присутствовали вся мидовская верхушка и, конечно, их дети. Потом мы появились в программе «Музыкальный ринг» на Ленинградском телевидении. Тогда телевизор смотрели все, и одного появления было достаточно, чтобы на следующий день ехать на гастроли. Фирма «Мелодия» в 1987 году продала пять миллионов копий нашей пластинки. За всё я получил двести пятьдесят рублей, и мы с группой пропили их за два дня.

Перед выходом пластинки собрался худсовет, на котором сидели представители Союза композиторов. Придирались к каждой песне, не хотели их выпускать. Этот Союз был своего рода мафиозной организацией. Существовала система: если ты даёшь концерты, то семьдесят процентов репертуара должна составлять музыка членов Союза композиторов, чтобы они получали авторские отчисления. Узаконенный рэкет!

Один из членов худсовета, очень известный композитор, подошёл ко мне и сказал: «Мне нравится песня «Старый отель». Если возьмёте в соавторы, я знаю, как сделать из неё большой шлягер». Огромная благодарность Алле Пугачёвой. Она присутствовала на этом худсовете и отвоевала нас, иначе мы бы не выпустили эту пластинку. Она же и пригласила нас на «Музыкальный ринг».

– Худсоветы – это абсолютное зло, или от них была польза?
– Я считаю, что цензура – это плохо. Но худсоветы выполняли и полезную функцию: отсекали непрофессионализм. Когда я учился в школе, то думал, что ВИА «Песняры» и «Ариэль» – это какая-то ерунда, музыка родителей. Сегодня, когда я их слушаю, понимаю, что некоторые произведения – искусство высочайшего класса. Большинству артистов дотянуться до этого невозможно. Например, песня «Тишина» группы «Ариэль» звучит как американский арт-рок семидесятых. Очень талантливо сделано.

– Жанна Агузарова выступала с вами около четырёх лет. Что было после ухода такой яркой солистки?
– Когда ушла Жанна, полгода мы играли с пустыми залами. Но потом всё вернулось на свои места. С Валерой Сюткиным нас познакомил кто-то из «Машины времени» – кажется, Саша Кутиков. Он был продюсером нашей первой пластинки, мы записывали её на студии «Машины времени». Сюткин тогда играл в группе «Фэн-о-мэн». Мы встретились. Я пригласил его попробовать, хотя не думал, что из этого что-то получится.

У нашей группы несколько рождений! Жанна Агузарова, потом Евгений Осин, затем Валера Сюткин, потом Роберт Ленц. Последние восемь лет я тоже пою. Альбом «Навсегда» спел сам. А ведь, как правило, если солист уходит, то история группы заканчивается. Но мы выжили. Может, это потому, что я сам пишу музыку? Все альбомы, которые мы делали, стилистически разные. Обычный срок жизни группы – пять лет, и если она не меняется, то становится хламом. Но у нас всё время что-то менялось. И сегодня нашему основному зрителю снова от восемнадцати до тридцати лет. Молодёжь.



– Как рождаются песни группы «Браво»?
– Когда я пишу песню, то сначала сочиняю музыку. А стихи, как правило, сам не пишу. Текст сочиняют потом, и он должен попасть в мелодию. Музыка важнее. Часто бывает: нравится иностранная музыка, а переведёшь текст – и выясняется, что написана полная чушь! Ведь душа песни – мелодия. «Браво» играет мою музыку, но у текстов разные авторы. Порой сочиняют по пять-шесть на каждую мелодию. Для песни «Дорога в облака» было написано три текста! Сегодня там есть такая строчка: «А я хочу как ветер петь и над землёй лететь». А изначально было: «А я иду, как слон по льду». Это Вадик Степанцов сочинил (поэт, создатель группы «Бахыт-Компот». – Ред.). Мы записали несколько вариантов, а потом сидели с Валерой и слушали. Наш продюсер тогда сказал, что не станет заниматься раскруткой альбома, так как «в нём нет ни одного хита». Но мы сами отдали эту песню на радио, а потом встретили Макаревича, и тот спросил: «Сколько денег вы заплатили за раскрутку? Уже тошнит от этой песни!» Она играла везде. Но мы ничего особенного не делали, просто отнесли её на радио «Юность». А дальше она сама распространилась. Когда песня получается – больше не нужно делать ничего, всё само работает.

– После ухода солистов как вы решали вопрос об авторских правах на песни?
– Договорились – каждый поёт то, что хочет. Девяносто процентов сегодняшнего репертуара и Жанны, и Валеры – это песни, записанные в составе «Браво». Это действительно крепко сделанные песни.

– Чем ты занимаешься сейчас?
– Кроме «Браво» у меня появилась ещё одна группа. Теперь я выступаю с «Лос Хавтанос» (Los Havtanos. – Ред.). Давно люблю латиноамериканскую музыку, она солнечная и позитивная. Я записал с кубинскими музыкантами одну песню и решил, что буду и дальше с ними играть. Мне же всегда нравилось что-то менять. Кубинцы нашлись сами. Много хороших кубинских исполнителей живёт в Москве, ведь на родине для них нет работы.

– Почему вас редко показывают по ТВ?
– В телевизоре мы не частые гости. Музыкальных программ практически не осталось, и, чтобы рассказать о выходе нового альбома, нужно приходить в дурацкие шоу, выглядеть клоуном. Мы решили – нам достаточно интернета. И это, на мой взгляд, сегодня единственный правильный путь.

– Ты столько всего успел сделать, а у тебя всегда получалось всё задуманное?
– Бывали и провалы. А самые интересные вещи возникают, когда ты ни на что не рассчитываешь. Те песни, на которые мы никогда не ставили, вдруг стали хитами. А песни, которые нравятся мне, – даже наши поклонники, как правило, не особо жалуют.

Расспрашивал
Григорий КУБАТЬЯН
Фото: PhotoXPress.ru

Опубликовано в №30, июль 2019 года