– Вопрос товарищу Сухорукову, человеку и памятнику. В вашем родном городе вам поставили памятник при жизни. Как на вас это подействовало?
– Когда Игорь Беркаусов, серьёзный предприниматель, патриот города Орехово-Зуево, сказал мне: «Вы наша гордость, вы наш патриот, и я хочу поставить вам памятник», – я, конечно, посмеялся, отнёсся к этому иронически. Но всё же он это затеял, пригласил серьёзного скульптора, и я смирился. Фотографировался для эскизов, позировал, а они обсуждали со мной, в каком виде будет эта скульптурная композиция. Я там расположился на скамеечке, с распахнутым воротничком, как будто только присел на секунду и вот-вот побегу опять по центральной улице Ленина. Помню, когда меня спросили: «Как вас поместить на скамеечке?» – я ответил: «Как хотите, только спиной к кладбищу». Так и сделали – лицом к дому, к кладбищу спиной. Но я о другом. Когда открывали скульптуру, на церемонии присутствовал всего один журналист, из издания о светской жизни. Никому это не было интересно.

– Вам приходит в голову мысль: раз уж мне поставили памятник, то надо этому соответствовать?
– Я к такому привык. И я соответствую. И говорю всем – помирать поеду в Орехово-Зуево. Вернусь туда, откуда пошёл в большую жизнь. Я люблю этот город и сострадаю ему, всем хорошим там я горжусь, на всё печальное печалью отзываюсь. Так я устроен. И таково моё отношение к городу, где я почётный гражданин. Это моя родина. Я там единственный народный артист России. Фабричный пацан – пробился в жизнь. Конечно, случались и падения, и ошибки, и грехи, но, слава богу, не преступления. И опять-таки победа в том, что я выныриваю из мутной воды и опять несусь к вершинам… Когда открывали вот эту скульптуру, изображающую, как Сухоруков сидит на скамейке и глядит вдаль, – я сказал, что это не мне памятник. И я не лукавил. Это памятник моему поколению, которое мечтало.

– Вы не только мечтали, но и пришли к мечте. Но у каждого в жизни случаются поражения. Как с ними справляться?
– Восхищаясь счастьем и радуясь победе, не страдайте от поражений, а держите себя на высоте. Если есть победы, то они всегда на фоне поражений. Если бы не было теневой стороны жизни, мы бы не знали, что такое свет. А у нас ведь как бывает? Если нам хорошо, то мы привыкаем к этому, и нам всё мало и мало. Но стоит кому-нибудь унизить человека, оскорбить, постараться его измельчить – и мы сразу начинаем страдать, переживать, мучиться, угнетаем себя бессонницей. А к поражениям нужно относиться так же мудро, как и к победам. Но это трудно. Такой опыт накапливается, когда ты уже осознаёшь себя, когда  напитался, укрупнился, оставил после себя что-нибудь нужное людям. И вот тогда ты понимаешь – эх, сейчас бы всё начать сначала, вот бы в молодости мне быть таким мудрым. Но природа уже говорит «нет».



– Недавно зрители видели вас на телеэкране в фильме «Годунов» в роли Малюты Скуратова. А сейчас снимаетесь для телевидения?
– Снимался в многосерийном фильме Елены Николаевой «Цыплёнок жареный», который должен выйти на Первом канале. Режиссёр предложила мне роль крёстного отца Петрограда. Двадцатые годы, мой герой – вор в законе, который рулит всеми контрабандными делами и прочим. Я сначала согласился на роль, потом отказался, но всё-таки стал сниматься. Подошёл к Елене Владиславовне и спросил: «А можно я передам привет Марлону Брандо?» Она согласилась. И я играю немножечко а-ля Марлон Брандо. Ведь первый фильм «Крёстный отец» – это, можно сказать, моя «настольная книга». Так вот, съёмки у нас были масштабные, сразу видно, что это дорогостоящий проект, его даже сериалом не хочется называть. Снималась огромная армия талантливейших актёров, фильм насыщен романсами и песнями того времени. Хочу верить, что картина зрителей порадует.

– А в большом кино на данном этапе есть роли?
– Сейчас я снимаюсь в хорошей роли. Моего героя зовут Акопыч. Мужичок, который всю жизнь летает на вертолёте. Это будет фильм-катастрофа под названием «Огонь», про пожарных-спасателей. Роль у меня небольшая, но я играю очень интересного персонажа. Могу рассказать о нём многое, но ничего не расскажу, потому что ещё разрешения не получил. Так рад, что меня туда позвали, ой как рад!.. И на вертолёте налетался, и страху натерпелся. Но инструкторы – такие ребята мощные!.. Я сразу сказал, что сам летать не буду, но в конце концов всё же пришлось подняться на борт. Даже рулил. Это масштабное кино, там букет звёзд, всё очень серьёзно, и я буквально купаюсь в роли. Также начинаю сниматься у Александра Прошкина в фильме «Сарматы». Фильм современный, но в жанре вестерна, о построении капитализма в России. Еду на съёмки в Оренбургскую область, как раз попаду на уборку урожая. Я играю бизнесмена. Ещё в картине будут сниматься артисты Оренбургского драматического театра имени Горького и жители Оренбуржья. Режиссёр специально проводил отбор.

– Миллионы знают артиста Виктора Сухорукова по ролям в кино. А театралы специально ходят «на Сухорукова» в Театр Моссовета, где вы ведущий артист. Какие у вас там роли?
– Театр всегда любил, люблю и обожаю. В родном Театре Моссовета, где я служу уже десять лет, у меня четыре спектакля. В одном, «Царство отца и сына», я сын царя Ивана Грозного. В спектакле «Римская комедия» – император Домициан. В спектакле «Р.Р.Р» по роману Достоевского «Преступление и наказание» у меня роль сыщика Порфирия Петровича. А в трагикомедии «Встречайте, мы уходим» я – французский пенсионер. Мечтая стать артистом, и не предполагал, что буду играть царей, вождей и политических деятелей. Вот это чудо. И когда об этом думаю, то соглашаюсь, что я талантлив.

– Какой ролью особенно дорожите?
– В первую очередь дорожу ролью Фёдора Иоанновича, сына Ивана Грозного, в спектакле «Царство отца и сына». В этой роли я с крыльями, летаю по сцене в прямом и переносном смысле. Я там рисую себя в воздухе. Мой Фёдор Иоаннович живёт не на сцене, а в сценическом воздухе. И это чувство со временем не уходит. В спектакле первый акт посвящён царю Ивану Грозному, второй – его сыну Фёдору Иоанновичу. Я очень дорожу ролью. Публика этот спектакль любит, уже десять лет на нём аншлаг. И я удивлён – говорил и буду это повторять, – что никто из театрального сообщества, ни один человек, заправляющий всевозможными театральными наградами, – никто не отметил этот спектакль. Хотя он стильный, очень новаторский, даже авангардный. Да, он прямолинейный. Первый акт об Иване Грозном – в чёрном цвете, а о Фёдоре Иоанновиче – в белом. Таково решение режиссёра. А проигнорировать или не заметить этот спектакль просто неприлично.

– А спектакль «Старший сын» по Вампилову, где у вас роль Сарафанова, – это антреприза?
– Да, он из области антрепризы, это коммерческий проект. Но у нас спектакль масштабный, серьёзный, глубокий. Он сконструирован режиссёром Павлом Сафоновым не на пустом месте. Там все компоненты театрального дела присутствуют – и авторская музыка, и декорация, и свет, всё очень основательно. И прекрасный, мощный актёрский ансамбль. Все талантливы, красивы и весьма содержательны.



– А ведь вы востребованный актёр. Почему же пошли в антрепризу?
– Случай. Как и в кино, я часто получаю роль случайно. Я ведь и раньше репетировал эту роль у Петра Фоменко, но до премьеры не дошло. А потом продюсер из театрального агентства встретила меня и сделала предложение сыграть в спектакле «Старший сын». Причём где предложила!.. В Иерусалиме, под сводами храма Гроба Господня. Я тогда чуть не упал, такое невероятное совпадение. Меня потом долго спрашивали журналисты: «Не боитесь, что вас будет преследовать тень Евгения Леонова, который снялся в той же роли в фильме Виталия Мельникова?» А я отвечал – нет, не боюсь, я сыграю лучше. Потому что мы играли не Леонова, мы играли драматургию Вампилова.

– Театр сейчас стремительно меняется, классические постановки многие считают архаикой.
– Однажды на съёмочной площадке мы заговорили о современной режиссуре, о современном театре, и один питерский актёр стал вдруг поливать грязью Малый театр. Что он своими постановками позорит русский театр, что это дремучая архаика, что такие театры вообще отбивают у зрителей желание ходить в театр. Такими высказываниями он разбудил во мне зверя. Я ему говорю: «А ты попробуй поставь так, без мата, в шикарных исторических костюмах, попробуй! Ты обожрался театра, навидался всякого, это для тебя Малый театр устаревший. А зрителю хочется видеть классику. Я считаю, что это феноменальный случай, когда театр выдерживает столетнюю традицию и несёт её в современность». Театр вообще вещь вкусовая. Одни героев Шекспира одевают в солдатские шинели, другие голыми по сцене бегают. Бегайте, пожалуйста, но говорить, что классический традиционный театр, в живых декорациях и костюмах, с громкими голосами, – это позор?.. Увольте. Некоторые театры существуют столетия и являются лицом страны. Например, театр кабуки в Японии. В общем, мы поругались с этим актёром. Я одно ему сказал: устарело, не буду спорить. Но стареет человек, а не театр. Например, есть телевизионная версия спектакля Товстоногова «Мещане», которому сорок лет, и его продолжают смотреть. Есть постановка Роберта Стуруа «Кавказский меловой круг». Есть у Някрошюса спектакль «Квадрат», у Гончарова – «Леди Макбет Мценского уезда» и «Дети Ванюшина». Попробуйте вы повторить, сделать нечто подобное!.. Ни черта у вас не выйдет. Поэтому когда вы заявляете о новом видении развития театра, не надо отрицать родимый дом, из которого мы все появились.



– У многих людей в зрелом возрасте возникают чувство сожаления и желание начать сначала. У вас такого не случается?
– Случается. Иногда, размышляя о каких-нибудь вещах, которые со мной уже произошли, думаешь: «Эх, пораньше бы…» И вздыхает душа от этой фразы. Но так не бывает. Хотя мне грех жаловаться! Одно беспокоит: есть вещи, которые так хочется отдать зрителям, но боишься, что тебя не так поймут.

– И часто сталкиваетесь с непониманием?
– Знаете, как бывает обидно… Порой встречаешься с людьми, уже постаревшими, которые знают тебя с детства, которые наблюдали за твоим развитием, за процессом твоей жизни… И ты вдруг получаешь от этих людей гадкое… Со мной это случается. И начинаешь задумываться – почему? И неизбежно всплывает в памяти нехорошее слово «зависть». Казалось бы, мне не передать тебе того, с чем я сталкивался в прожитой жизни. Почему вдруг тебя злят мои деньги, мои рубашки, моя улыбка? Моя благодарность, мой восторг… Не хочу за ними следовать и не буду им потакать.

– В своих ролях вы часто оправдываете собственных героев, даже если роль отрицательная, даже если человек нехороший. Откуда в вас это?
– Когда говорят «отрицательный герой», когда режиссёр от тебя требует сыграть, какой он плохой, – то это штамп. Вот я читаю свою роль и при этом думаю: надо же, какой подлец, паразит, какой бандит, вот тварь!.. То есть я возмущаюсь. И не понимаю, зачем же мне такого негодяя играть. Но ведь автор его сделал таким для того, чтобы в пьесе было противостояние добра и зла! Повторюсь: не бывает света без тьмы, свет виден лишь во тьме.



– Может быть, таково ваше человеческое качество – пытаться оправдать других?
– В жизни – нет. Почему я должен оправдывать человека, совершившего гадость, подлость или даже трагическое преступление? Это предательство, измена Богу. Не зря, согласно Библии, Иуда повесился, потому что предательство – это высшее преступление у человечества. Но на сцене совсем другое дело, там я как будто человек со стороны. И хочу сыграть предательство покаянно. Если вы и так знаете, что герой плохой, почему я должен тыкать вам в нос и уши – «он плохой, он плохой…». Я хочу, чтобы мне верили! А для этого я должен быть честен по отношению к персонажу. Ведь он себя не считает плохим. И даже если совершил отвратительный поступок, то это результат некоего пути. Вот я и хочу рассказать о пути, а не о поступке. На стопроцентного злодея смотреть неинтересно. А вот заставить вас занервничать, запереживать, заволноваться – это другое дело. Любопытство я должен вызывать у вас. Чтобы вы задались вопросом: а почему этот человек интересен? В этом и есть моё актёрское достижение, если я заставлю в подлеце разглядеть человека. Ведь раньше он не был плохим человеком, дети не рождаются преступниками.

– Прочитала где-то, что вы увлекаетесь вышивкой гладью. Это правда?
– Это было так давно. Я вышивал, когда курить бросал, ещё в 1992 году. Просто понял, что меня это отвлекает от сигарет. И вот так бросил курить. А то, помню, как-то раз поехал на съёмки в Одессу, а у меня спортивная сумка, причём полсумки лекарств от язвы желудка, полсумки папирос. Так что курить я бросил, это ещё одна моя победа. Я вышиванием не занимаюсь очень давно, но это занятие мне нравилось. Хотя по-настоящему я всегда любил театр. И ещё люблю сны. Я в сны очень верю, считаю, это та же драматургия. И не верю, что человек произошёл от обезьяны, по Дарвину. Почему? Обезьяны не видят снов, а мы видим и летаем во сне. Значит, что-то в нас было заложено из глубокого прошлого. И когда-то мы летали, но потом что-то произошло. Либо люди нарушили какой-нибудь запрет, либо по характеру стали чаще ползать, чем летать.