В уютном утреннем сне я услышал гимн моей страны и подсознательно понял: всё, что я сейчас сделаю, будет глупо, нелепо, да и пошло.

Например, вскочить голышом, как бывший военный человек (а бывших военных не бывает), вытянуться по стойке смирно, накрыть голову левой ладонью, изобразив несуществующий головной убор, а правой отдать честь. Один замечательный футболист так и делал. Простим ему, ведь он не мог играть в футбол в фуражке или каске…

Что ещё?

Можно продолжать спать. Но ведь я уже проснулся. Кажется, проснулся. А лежать под звуки гимна – нехорошо, аморально, даже безнравственно.

Можно вскочить с постели и бежать в душ, начать одеваться, готовить завтрак… Но ведь звучит гимн!

Остаётся медленно просыпаться с чувством вины, как солдат, опоздавший в строй, виновато выглядывающий из-за угла казармы. Лежать, «выглядывать» и вспоминать…

Во-первых, почему он (гимн) звучит? Ах да, 1 Сентября! И в нашем дворе гимназия – красивое кирпичное здание с плавательным бассейном под стеклянным пологом. И мы мечтаем, что через четыре года поведём именно туда свою маленькую дочь.

Вспоминаю, как ласковым утром с букетиком георгинов и новеньким ранцем за плечами я брёл по улочке своего райцентра в сторону школы, и смешанные чувства давили грудь. До сих пор не могу разобраться, почему 1 Сентября так торжественно и одновременно так грустно.

Чувство праздника. Белый верх – рубашка с октябрятской звездочкой на груди. Чёрный низ – брючки, тщательно отутюженные мамой. Ботинки, надраенные до блеска чёрной ваксой на крыльце – мама запрещала чистить обувь в доме. Ранец, учебники, чистые тетрадки, непорочный дневник – остро пахнут праздником. Фантастическая возможность начать жизнь с чистого листа!

Чувство грусти. Кончилась летняя вольница с рыбалкой, грибами, крапивными джунглями, ночным чтением книг и сном до полудня, когда поутру, зевая, выходишь на кухню и обнаруживаешь на столе укутанный в одеяло завтрак и записку, оставленные родителями.

1 Сентября, возвращаясь из школы, мы подобрали в сквере птенца, уже оперившегося, но не научившегося летать. Родители отчаянно порхали над крохой, оглашая сквер тревожными криками. Предполагаемое гнездо таилось в кроне векового клёна, а поскольку туда нам было никак не забраться, мы отправились в пожарную часть с просьбой приехать и поднять птичку к её братикам и сестрёнкам.

Дежурная смена, дядьки с фиолетовыми лицами, яростно рубились в домино и едва успели убрать со стола бутылку при нашем появлении. Узнав о проблеме, нас сначала высмеяли, а потом отчитали, сказав, что птичка обречена, потому что родители её не примут, хотя бы потому, что на ней запах наших рук. И вообще в природе всё мудро устроено, и кошкам тоже надо чем-то питаться, так что судьба у птички такая, а мы ни много ни мало вмешиваемся в чужую судьбу.

Одноклассница Наташка забрала птичку домой. 2 сентября грустно сказала, что птенчик ничего не ест и не пьёт, а 3-го пришла в школу вся в слезах и объявила, что птенчик умер. И мы похоронили его после уроков в картонной коробке в углу заброшенного сада. И даже плакали – два мальчика и две девочки-второклашки.

Третье сентября – день прощанья,
День, когда горят костры рябин…

Потом было 1 Сентября в тот год, когда я окончил школу, а в институт провалился. Ощутил в то утро свою ненужность, по инерции даже протопал до школы, долго стоял в кустах сирени, слушая музыку, отголоски поздравительных речей и детский щебет. Всё это никак не предназначалось мне: глупый птенец, выпавший из гнезда!

А потом было 1 Сентября с воинской присягой на стадионе нашей медицинской академии. Запах утюга, исходивший от выданной накануне военной формы, острый запах кожи от новеньких ботинок и ремней. Холодящее торжество принесённой клятвы, за которой ощущается ещё не прожитая жизнь…

Мы проходим, чеканя шаг, мимо трибуны, на которой высятся светила отечественной военной медицины… Стараемся, тянем носки, до неестественного состояния выворачиваем лица вправо, и в последний момент вижу – седые генералы, отдающие нам честь, улыбаются уголками губ!

Генералы! Нам! Улыбаются!.. И надо было прожить жизнь, чтобы понять – в тот самый миг светила узнавали себя в первокурсниках…

Письмо близкого друга из воинской юности:
«Вдруг остро вспомнился этот день 1987 года. Первые безумные месяцы дичайшей муштры в армейской «учебке», в глухом лесу под белорусским городом Ельском, когда, кажется, даже ночью ты не принадлежишь себе. Мой двенадцатый взвод разведки РВСН, как всегда в мыле, убежал в лес, а я остался дежурным по классу, в одноэтажном зелёном бараке среди сосен. Мягко светило солнышко, и я вдруг оказался в эпицентре вселенского покоя и тишины. Как и все ребята, мечтал о том, чтобы время летело стрелой, чтобы когда-нибудь закончилось это всё, превратившееся в бескрайнюю, нескончаемую вечность… Первое лето военной службы прошло, теперь выдержать бы осень, а потом ещё второе лето и новую осень. И время полетело, как бешеная масса воды в Ниагарском водопаде. Годы, потом десятилетия. А теперь я мечтаю его притормозить. И почему-то обращаюсь с просьбой к тому самому дню: лето, постой, подожди хоть чуть-чуть, не проходи!»

А вот я веду в первый класс своего маленького сынишку – белый верх, чёрный низ, ранец за спиной и букетик георгинов в ручке. Я верю, что сынишка оправдает мои самые светлые ожидания, окончит школу, поступит в Военно-медицинскую академию и тоже станет военным врачом.

Сынишка улыбается. И я ещё не чувствую своей взрослой наивности, не чувствую, что он по-своему спланировал жизнь. Да и не планировал он ничего. Он просто катился весёлым колобком по лихим девяностым.

А вот я приезжаю в Севастополь из Питера в свой сказочный холостяцкий отпуск, и каждый из них традиционно разделён на два периода – августовская жара и осеннее увядание. И рубеж между ними – День знаний с непременными георгинами в детских ручонках. Да, однажды в этот день я проснулся в съёмной квартире под звуки гимна чужой страны и встрепенулся: а где же я? В каком возрасте? В каком времени? И неужели в Севастополе?

Во второй половине дня южный город тонул в приливе девчонок – старшеклассниц, лицеисток и студенток. И все они были – «белый верх, чёрный низ». И все улыбались, нет, даже беззаботно хохотали, разбредаясь по окрестным кафешкам и барам, а потом по всему городу, семафоря белоснежными блузками в южной ночи… Это студентки тормознули меня вечером в пыльном скверике под акациями: «Стой! Куда ты несёшь столько шампанского в такой день? Ты арестован! Но не всё так плохо, мужчинка! За каждую бутылку ты получишь по десять поцелуев!.. Сдавайся!»

И я сдался и получил целых пятьдесят поцелуев в губы на лавочке под тусклым фонарём, поцелуев, похожих на полсотни затяжных прыжков, когда чувствуешь, что пора раскрыть парашют, но хочется продлить завораживающе-жуткое падение.

И в душе ещё неделю длился праздник, балансирующий между увяданием и ожиданием… Песня Шуфутинского, запоздавшая на два дня:
Третье сентября – день прощанья,
День, когда горят костры рябин.
Как костры, горят обещанья
В день, когда я совсем один,
Я календарь переверну,
И снова третье сентября,
На фото я твоё взгляну,
И снова третье сентября.

Умытые дождиком осенние цветы в палисадниках панельных пятиэтажек, о которых я ещё напишу:
…Это век скоротал листопад,
Задыхаясь от астмы…
Но в плетёной корзинке горят
Хризантемы и астры.

А ещё этот день до боли инфарктной не хотелось отпускать. Хотелось до поздней ночи не уходить с городских улиц, до чёртиков пить в нескончаемых барах и кафе шампанское и сухое вино с милыми загулявшими студентками, одетыми в «белый верх, чёрный низ», шуршать опавшими от жары листьями крымских платанов в чёрно-синей ночи, залившей белокаменный город из разбившейся небесной чернильницы-непроливайки, и вдруг с ужасом обнаруживать на циферблате часов смену суток.

Как ни держись за 1 Сентября – оно всё равно уходит. День знаний. Но каких к чёрту знаний, если я до сих пор иду в первый класс!

Знакомый профессор в этот день уже семнадцать лет кряду читает одну и ту же вступительную лекцию своим юным оболтусам, и с каждым годом ему становится всё скучнее, неинтереснее, и даже всё противнее делать это. С каждым годом всё больше истончается обратная связь между оболтусами и учёным светилом, и теперь действительность кажется профессору астрономическим казусом, где планеты взбунтовались против Солнца и вертятся каждая сама по себе.

Мир действительно катится в пропасть, или профессор просто устал и ему пора на покой?

– Белый верх, чёрный низ? Помилуй, батенька, но меня это давно не заводит, а признаться честно, и не заводило никогда. Оболтусы – они оболтусы и есть… И нечего их поэтизировать.

Но, может быть, причина в том, что профессора это никогда не заводило? Кем же он был в таком случае в первом классе – прилежным, стриженным под полубокс хамелеончиком, примазавшимся к храму прихожанином, агентом влияния, ментальным пришельцем или просто маленьким неизлечимым ханжой?

И ещё один профессор, мой однокашник и друг, рассказал, как, возглавив кафедру, впервые прочитал 1 Сентября вступительную лекцию и при этом нервничал, робел. И вовсе не перед студентами, а перед сотрудниками кафедры – профессорами и доцентами, сидевшими тут же, в аудитории. «Профессора-мужчины слушали меня, снисходительно прикрыв глаза, а две доцентши в первом ряду изредка кивали и улыбались уголками губ, но по глазам их чувствовалось – молодого начальника несёт куда-то не туда…»

Ещё успел заметить – именно в этот день пронзительно синеет море, голубеет небо, испаряется летняя дымка, становится прозрачнее даль и сквозь занавес из пожухших глициний виден болтающийся на рейде сухогруз.

Кстати, почему я снова и снова жду этот день с трепетом ребёнка, не выучившего некий важный урок, не переведённого в следующий класс, а может, не получившего аттестат зрелости? Неужели мне до сих пор хочется обновиться, обнулить прошлое, повторив наяву 1 Сентября?

Год назад в этот день я гулял вдоль лицейского забора с собачкой, и мимо меня прошли двое: сердитая мать уводила со школьной линейки заплаканного сынишку с новеньким рюкзаком за плечами.

Белый верх, чёрный низ.

Мальчика обидели в этот светлый праздник? Или он тоже спланировал жизнь по-своему и мамашка об этом некстати узнала?

Да, ещё в этот день как-то по-особому пылали вокруг школы шуфутинские «костры рябин»… В День знаний, в международный день взросления человечества ещё на один год, в праздник всех маленьких, взрослых… и даже очень взрослых людей.