Лизкину сестру в интернате Мальвиной дразнили. Хоть она и старше на год, а вот так вышло. У Мальвины юбочки в оборку, кудри кольцами до плеч, ангельские голубые глаза с вечно мокрыми ресницами и плаксивый голос. Ну как не отвесить пенделя этакой крале?

– А-а-а! – стонет Мальвина. – Секачёв меня толка-а-а-ет!
– Ну и ты его толкни. Ты же самая длинная в классе, он вон тебе по плечо. Секачёв, перестань к ней лезть! – сказала учительница и снова погрузилась в свой кроссворд.
– А-а-а! И-ы-ы-ы-ы!
– Что у вас там опять случилось, Лебедева? Не вой. Говори немедленно!
– Се… Се... – Мальвина только беспомощно тыкала пальчиком в сторону задиры.
– Секачёв?
– Да-а-а. Он плюнул мне на ба-а-ант.
– Секачёв! Извинись быстро и вытри.

Тамара Борисовна снова погрузилась в газету.

– А-а-а, Секачёв обзыва-а-ется!
– Как обзывается?

Мальвина давится рыданиями. Слова не лезут сквозь носовой платок.

– Секачёв, ты как её там обозвал, м-м? – Тамара Борисовна хлопнула по столику кроссвордом, карандаш покатился.
– Лебедурой он её назвал, – подсказала Ивина.
– Лебедура, Лебедура! – класс грохнул от смеха, а Мальвина обвела всех синим умоляющим взглядом и завыла с новой силой.

Тамара Борисовна достала сухой носовой платок, отобрала у Мальвины мокрый скомканный.

– Надо уметь постоять за себя. Тебе уже девятый год, вон дылда какая вымахала, а хуже подготовишки. Бери пример с Лизы. Вот ведь как природа с вами обошлась. Сёстры! Вас бы слепить с Лизаветой, перемешать, как тесто, и снова двух девочек вылепить. И было бы нормально.

Лизка – второклашка, живёт этажом ниже. Маленькая, плотненькая, живчик такой, стрижена под мальчишку. А как ещё? Она же вратарь. Она же Мальчиш-Кибальчиш, она ни за что не выдаст своих, хоть ты её прибей. Пытайте, враги! Ни крапивой её не возьмешь, ни щекоткой. Щурит чёрные глазки, соображает. Выждет момент и – раз! – сбежит, только её и видели.

Секачёву в этот раз от учителей здорово влетело. Замечание в дневник, и родителей вызвали, для беседы. Лизка всё узнала от сестры: и про Лебедуру, и про пинки и тычки, и про испоганенный бантик. Она жаждала мести.

У выхода из интерната терпеливо поджидала загрустившего Секачёва. А здание на холме, и прямо от дверей раскатана великолепная ледяная горка. Вышла Мальвина. Только направилась к ступенькам, чтобы аккуратно спуститься вниз, держась за перила, как мерзкий Секачёв налетел сзади, толкнул, повалил, сел сверху и, неистово гогоча, помчался с горки вниз на беспомощной Мальвине. Лизка ждать не стала.
– Сика, стоять! Стоя-а-ать, я сказала!

Она рванулась в погоню и верхом на лакированном портфеле быстро нагнала подлого хулигана. Пролетая мимо, резким ударом ноги Лизка сбила паразита с жертвы. Он отлетел в сторону, завозился, растерялся.

– Оля, отползай! Отползай! – гаркнула Лизка сестре так, что её крик отозвался за рекой эхом.
– Эх, Сика, Сика, свинья ты поганая, – приговаривала Лизавета сквозь зубы, набивая снегом треух. – Н-на! Получай, фашист, гранату!

Смачно плюнув, она взвилась над поверженным врагом, нахлобучила ему на кумпол шапку со снегом, изо всех сил треснула портфелем сверху.

…Тихий вечер у сестёр дома. Звонок в дверь. Папа открывает. На пороге разъярённая мамаша Сикачёва.
– Это квартира Лебедевых?
– Да. А в чём дело? – удивлённо спрашивает папа.
– Ваша дочь – хулиганка, по ней колония скучает! Изувечила моего мальчика, он заикой стал. Я напишу, я не оставлю… Я жаловаться буду!

На шум, всхлипывая и поскуливая, из комнаты медленно и печально выползла бледная заплаканная Оля.

– Эта дочь? – уточнил папа.
– Хм-м. Да нет.

Отец крикнул:
– Лиза!

Из детской, на красной пластмассовой лошадке-качалке, с леденцом за щекой, яростно дрыгаясь, явилась Лизавета. Она работала ногами и во всё горло распевала:
– В бой идёт отряд – командир впереди! Алый бант горит на груди-и!
– Эта? – повернулся к тётке папа.
– Пфф. Нет, не эта.

Лиза встала, развернула коня, налегла и рывками подрыгала в детскую. Оля пошла следом и тихо прикрыла за собой дверь.

– Может, у вас ещё дочка есть? – подозрительно спросила мамаша Сикачёва.
– Есть, – честно признался папа.
– Показывайте!

Отец вздохнул, пошёл в спальню и вынес оттуда свёрток с годовалой Настенькой.

– Эта?