Учительница биологии казалась нам пожилой, даже старой. Преподавала она так себе, больше рассказывала разные истории, которых знала тьму-тьмущую. Мы знали о её семье всё. Что муж-фронтовик, несмотря на тяжёлое ранение, по-прежнему преподаёт в другой школе историю, а дочь учится в пединституте и у неё есть жених-курсант. О лучшей подруге учительницы мы знали столько, будто сами с ней дружили.

Мы обожали биологичку, потому что валяли на уроках дурака, ни за что получали хорошие отметки и обогащались знаниями из жизни взрослых.

Всё изменилось, когда директор школы, фронтовик-орденоносец, внезапно умер. Он был очень строгим на вид, но добрым по характеру. Мы по-настоящему горевали, провожая в последний путь Ивана Романовича. Его гроб недолго стоял в школьном актовом зале. С директором прощались не только мы, но и товарищи-фронтовики, и старые выпускники школы. Помню награды, лежавшие на красных подушечках, – их было очень-очень много.

Место директора заняла энергичная женщина, назначенная гороно, которая оказалась той самой подругой биологички. Активная директриса посетила все уроки, молча что-то писала, встряхивая кудрями, а затем взяла в руки новую метлу. В школе наступили глобальные перемены. Половину штата учителей новая руководительница разогнала из-за «профнепригодности».

Новая метла феноменально точно, по именам и фамилиям, запоминала учащихся, которые отвечали на посещённых ею уроках. Она сказала, что это оказалось нетрудно, ведь речь шла об одних и те же лицах. Под прицел попала даже биологичка, но поскольку они были в хороших отношениях, директриса дала шанс подруге исправиться. А исправляться было уже поздно: мы ничегошеньки не знали по биологии.

Биологичка нервничала, наливалась на уроках пунцовой краской, гоняла нас по учебнику, а однажды на брошенное кем-то из учеников «Расскажите нам что-нибудь!» сорвалась на фальцет и затопала ногами.

И надо же было такому случиться, что наша классная, София Семёновна, как раз в эти судьбоносные дни поскользнулась в весеннюю гололедицу и сломала руку. Нескольких учителей уже «ушли», а новых не хватало. Мы ожидали временного классного руководителя, но его всё не назначали. Так наш класс стал ничейным и начал отбиваться от рук.

В спешном порядке к нам прикомандировали вчерашнюю студентку. Когда она вошла в класс, все ахнули – девушка оказалась красивой, как кукла, с рыжими длинными волосами и обалденной фигурой. Узкие плечи, высокий бюст, тонюсенькая осиная талия, туго обхваченная пояском, округлые бёдра, длинные ноги. Помните мультик о кролике Роджере? Новая классная была точь-в-точь похожа на Джессику Рэббит с одним глазом, закрытым томным локоном.

Елену Всеволодовну представили нам как учительницу русской литературы, а ещё она оказалась дочерью биологички. Девушка ужасно смущалась, этот урок был первым в её жизни. Мы оказались смущены не меньше – и её яркой внешностью, и молодостью, и растерянностью. Елена Прекрасная делала ошибки, заикалась, постоянно что-то тёрла на доске, пачкалась мелом, роняла тетради.

Этим не могли не воспользоваться наглые и хамоватые представители мужской половины класса. На очередном промахе Елены кто-то с камчатки свистнул, и в учительницу полетел огрызок яблока. Шмякнулся о доску.

Побагровевшая девушка закрыла лицо руками и вылетела из класса. В классе наступила гробовая тишина, а затем девчонки набросились на сидевших сзади нахалов. Крик стоял неимоверный! Кто бросил тот огрызок, мы так и не дознались – камчатка молчала, как партизаны на допросе.

Директриса привела заплаканную Елену и принялась нас стыдить. Она даже не спрашивала, кто так дико себя повёл, просто пыталась достучаться до нашей совести. Конечно, было ужас как противно – встретили, называется, учителя-воспитателя!

Мы сидели, опустив глаза. Староста от имени всего класса извинилась, и директриса вышла. Наступил очень неловкий момент, который кому-то нужно было первым разрешить. И вдруг Елена произнесла:
– Ей было двенадцать, тринадцать – ему. Им бы дружить всегда. А люди понять не могли: почему такая у них вражда?

Мы слушали, затаив дыхание. Эти строки были о нас, влюблённых в сверстников и не понимавших, что с нами происходит. Было слышно, как за окном чирикали птицы, а мы всё слушали. Дочитав с выражением и без запинки стихотворение, Елена Всеволодовна перевела дыхание и в полной тишине добавила:
– Это Эдуард Асадов. Поэт, фронтовик и, как мой отец, слепой после ранения.

С той минуты мы горячо полюбили Елену Прекрасную вместе с поэтом Асадовым. Его длинные стихи переписывали во все без исключения тайные тетрадки.

Наши мальчишки настолько влюбились в Елену, что когда с больничного вернулась «родная» классная, они закрыли дверь и предложили пойти к директору, дабы официально отказаться от нашей Софии, взамен и навсегда потребовав Елену Прекрасную. Почти как в Троянской войне! И тут я втиснула свои пять копеек.

– Некрасиво это по отношению к Софии Семёновне, – пристыдила я влюблённых в Елену сверстников. – Она нас с четвёртого класса ведёт, нянчится с нами, возит по всему Союзу. Неужели мы поступим как предатели? Елена Прекрасная только что замуж вышла, через месяц-другой всё равно уедет с мужем-офицером в гарнизон на границу, а как нам после этого Семёновне в глаза смотреть?

Я была посрамлена и даже услышала о себе, что хожу у Софии в любимчиках. Впрочем, все знали, что это наглая ложь, – у классной никогда не водилось любимых учеников, она никого не выделяла и была скупа на похвалу. Правда, предмет свой любила и в список «профнепригодных» новой директрисы не попала.

Голосов против мальчишеского предложения подали мало, но к директору всё-таки не пошли. Вскоре вернулась наша строгая классная, а через два месяца беременная Елена Прекрасная, как я и предрекла, уехала со своим лейтенантом на советско-китайскую границу.

А биологичку подружка всё-таки заставила уйти по собственному желанию.