Тёплое и почти жаркое сентябрьское солнце бросает на институтский двор косые тени. Бабье лето в разгаре. Мы стоим под огромной липой у старинного величественного здания на главной улице древнего русского города. Мне 35, моим однокурсникам по 18. Недавно я поступил на заочное отделение института, в то время как большинство студентов ещё вчера сидели за школьной партой.

Они дымят вейпами, пьют кофе из огромных стаканов, болтают, смеются, выражаются. Я не курю, но выхожу во двор за компанию. Слушаю, улыбаюсь, иногда вставляю в их беседу своё словечко.

– Молодым быть прикольно, – ловлю кусочек разговора. – Зато те, кто старше, всегда при бабках, так что по-любому им реально круче.
– Я вот работаю, – говорит другой. – Норм получаю.
– А почему же у тебя денег никогда нет? – смеётся собеседник.

Между нами большая разница – и в возрасте, и в менталитете. Мы родились в разные века и в разных государствах. У меня семья, дети, профессия, а они только делают первые взрослые шаги. Тем не менее ребята приняли меня в свой круг. Сначала дали мне на вид 25 – может, не надо было их в этом разубеждать?

Правда, первое время меня коробило от их наивных амбиций, туповатого юмора, вызывающего цинизма. Наверное, студентов во мне тоже что-нибудь не устраивало. Но потом всё прошло, и вскоре мы уже здоровались по-свойски: с парнями хлопали ладонями, зацепляясь большими пальцами, а с девушками обнимались, слегка касаясь друг друга щеками. Это было мило.

Резало слух, когда они матерились, но я терпел. Однажды между парами мы сидели уютной компашкой в их любимом кафе быстрого питания. Болтали, делились впечатлениями от учёбы, и я ненавязчиво заметил:
– Удивляет, что некоторые выражаются, как последние гопники, особенно девушки. А я-то думал, на филфаке учатся культурные люди.

Больше у девчонок ненормативной лексики не замечал.

Другая «фишка» – они изо всех сил стараются выставить себя нигилистами.

– Слыхали, у этой актрисы обнаружили рак? – объявляет одна из девчонок на перекуре.
– Да по фиг, – реагирует субтильный юноша. – Кто это ваще такая?
– Да ты чё, нельзя так говорить, – налетает на него девчонка, – человек же смертельно болен!
– Я выражаю своё мнение, – выпускает струйку дыма юный мизантроп. – Мне лично по барабану. Почему нельзя высказывать это вслух?
– Можно, – вмешиваюсь я. – Пока тебя самого не коснётся, всё можно.

Спорщик замолчал.

Но весь гонор исчезает, когда разговоришься с кем-нибудь один на один. Просто по-человечески, на равных, без желания продемонстрировать всю глубину своего жизненного опыта. И тогда перед тобой возникают обычные подростки – чуть нескладные, не до конца сформировавшиеся, но при этом любознательные, целеустремлённые и живые.

Вот девочка, которая ведёт собственный блог, мечтает стать журналисткой. А тот мальчишка интересуется дизайном, хочет работать в рекламе. Две подружки много читают, пишут рассказы, изучают издательское дело.

– Не спал ни фига, – рассказывает Артём, крепкий парень с располагающей внешностью. – Сцену всю ночь собирали на площади, прямо с работы на пары пошёл.
Артём живёт с мамой и младшим братом, зарабатывает на себя и семью, отца у них нет.

– А мне учебный отпуск в магазине не дали, приходится меняться с напарницей, – делится Катя. По виду – школьница школьницей, так и представляешь её с бантами и косичками.

Теперь я начал понимать их гораздо лучше. Их пофигизм и похабные шуточки – лишь защитная реакция, на самом деле они очень ранимы, но не дай бог это показать! Жестокий мир требует быть жёсткими, за неверный шаг будешь осмеян – этого они особенно боятся. Сколько жёлчи разлито в интернете: «школота», «малолетние дебилы» и тому подобное. Не мы ли, «старшие и умные», порой сами отталкиваем от себя подросших детей, когда им нужны настоящие авторитеты?

В ответ молодые люди изо всех сил стараются выглядеть взрослыми и крутыми: мотаются по городу с коробами еды, чтобы заработать на айфон; отпускают бородёнки по моде, вызывающе одеваются и размещают в «Инстаграме» соблазнительные фото. Обязательно демонстрируют свои взгляды на политику, культуру, религию, часто ничего не смысля в этих вещах. Но таковы реалии времени – важно «быть в теме».

Сидим на лекции по отечественной истории. Из-за малого количества выделенных часов предмет излагают сжато, и мне становится скучно. Доходим до Великой Отечественной войны.
– Кто водрузил знамя над Рейхстагом? – спрашивает преподаватель.

Я молчу – что за детские вопросы? Варианты ответов: Александр Матросов, Алексей Маресьев, Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Это же просто, как «Отче наш». Но в аудитории тишина.

Смеяться над их знаниями? Не буду. Это мы, взрослые, так их учим и воспитываем.

«Какая она, современная молодёжь?» – часто задают этот вопрос люди моего поколения и старше, но теряются с ответом. Будто молодёжь какой-то редкий биологический вид, трудно изучаемый. Подростки не всегда пускают в свой мир, и оттого он кажется особенным. А может, это происходит потому, что мы приходим к ним не осторожными наблюдателями, а грубо пытаемся переделать их мир под себя?

А вдруг вчерашние школьники согласны впустить нас, показать, поделиться, чем живут? Вот только мы не способны искренне заинтересоваться их миром. Для этого надо самим стать моложе, посмотреть на всё юными глазами.

Учимся мы во вторую смену, пары заканчиваются, когда уже темно. За это время обязательно проголодаешься. На перерывах нет-нет да слышны разговоры о еде – обычно мечтательного характера.

Вспомнив, как мне постоянно хотелось есть в армии, на следующий день притащил в рюкзаке бутерброды с колбасой и термос чая. Не забыл прихватить десяток привычных картонных стаканчиков. Обошлось всё дешевле, чем один поход в обитель фастфуда. Но больше всего я боялся, что студенты презрительно фыркнут при виде моей «колхозной» пищи после любимых куриных нагетсов и капучино.

– Пипл, я живу у тётки, она надавала еды на неделю, мне столько не съесть, – приврал ребятам. – А принесу назад – обидится. Короче, ай нид хелп!

Студенты потоптались немного из вежливости, но потом смели всё подчистую, да ещё и нахваливали. Растущие организмы!

– Спасибо тётке передавай! – сказал мне кто-то с чувством. – Особенно за чай на травах.

В последний день сессии мы толпой вышли гулять на набережную великой русской реки. Может, мне, «старпёру», не комильфо шарахаться с малолетками, но, надеюсь, я их не стеснил. Тем более звали они всех, кто вместе с ними эти недели строчил лекции и тусовался в институтском дворе.

Несколько часов мы бродили по набережной, поднимались на высокие холмы, на которых лежит красивый древний город. Разговаривали обо всём и ни о чём. Любовались самым прекрасным на свете закатом, наслаждались тёплым вечером, последними днями бабьего лета.

Не знаю, каким они видят небо – таким же голубым и безмятежным, как и я в их возрасте? Зеленее ли для них трава, ярче ли осенние листья? Но в тот вечер на несколько часов я сам стал восемнадцатилетним парнем, перед которым открыты все дороги – выбирай любую. И память о странном чувстве возвращения в юность жива во мне до сих пор.

Прощаясь, мы говорили друг другу:
– Жалко, так быстро время пролетело. Ну, до января!

Когда мы встретились на январской сессии, никто уже больше не собирался компанией во дворе, чтобы покурить, не гулял ватагой по городу. Да и вообще почти никто друг с другом тесно не общался. Повзрослели.