Собрались мы посидеть с однокашниками в ресторанчике. Все приехали, а Вити нет, говорят, срочно сорвался в Москву оперировать. С изумлением спрашиваю: а что, во всей Москве некому больше делать такую операцию? Отвечают: делает много кто, но чтобы так, как Витя… А пациент знаменитый, пожелал – только Витя, и больше никто.

Вот оно, настоящее признание. И мы бросились вспоминать наши ночные советские дежурства. Работали, конечно, спору нет, но что порой вытворяли! Пили вино, медсестричек в ординаторской любили, дискотеки в оперблоке устраивали в короткие часы «фронтового» затишья.

И кто-то сказал:
– Если бы наши пациенты могли видеть, что вытворяют их доктора…

Наступила тишина, и все воззрились на меня. А я взял и процитировал Юлию Друнину:
Причёска – что надо! И свитер – что надо!

С «крамольным» оттенком губная помада!
Мы сами пижонками слыли когда-то,
А время пришло – уходили в солдаты…

За немногим исключением все мы состоялись. Более того, наш курс по числу достижений и знаменитостей вышел в лидеры даже в таком заведении, как Военно-медицинская академия. По числу академиков и членкоров, по числу генералов и крупных руководителей, организаторов военной медицины и гражданского здравоохранения, по числу профессоров, известных на весь Петербург и всю страну специалистов. И это только один курс «сборки» 1980 года. А состоялись мы, потому что пахали.

Читательница пишет из ковидного госпиталя: «Спасибо вам за лекарство». Недоумеваю: какое лекарство? Объясняет: «Всей палатой по вечерам читаем вслух вашу книжку. А ещё молодой доктор сегодня шёл по коридору и так душевно пел «Севастопольский вальс», что всем стало легче».

«Меня от «короны» лечил гинеколог», «А меня стоматолог!» – пишут мои читатели. Отвечаю в таких случаях: верно, откуда взять сразу столько инфекционистов? И не секрет, что нашлись в стране «оптимизаторы», готовые ликвидировать инфекционные больницы как класс. Они бы и ликвидировали, да помешала пандемия.

Тяжёлые времена неизменно выдвигают на передний край добровольцев с горячими сердцами – прежде всего молодёжь.

– Они совсем не такие! – жаловался мне недавно знакомый профессор. – Пассивные до равнодушия. Роются в своих смартфонах, спят на лекциях и конференциях. Их фактически невозможно воспламенить, увлечь!

Но грянул КОВИД.

Беседуя со студентами, я настраивался на эмоциональные остросюжетные истории и поначалу был разочарован рутинностью того, что услышал. Но потом понял: вся жизнь персонала в «красной зоне» до минуты посвящена будничному быту, скрупулёзному исполнению обязанностей. Когда надо не только ставить капельницы, делать уколы и выполнять прочие назначения, но и откликаться на любой зов. Подойти, подержать за руку, помочь перевернуться, переодеться, встать, сделать массаж. Покормить, напоить, убрать посуду, да и просто поговорить. Вот из чего состоит спрессованное до невозможности время режимного стационара.

Владислав Ларионов – доброволец. Палатный медбрат реанимационного отделения больницы в Свердловской области.

– Меня сразу поставили в смену с опытными медсёстрами, они очень быстро всему обучили, – говорит Слава. – С появлением опыта ушёл страх. Главное – идти на дежурство сытым. У нас шутят, что к сытому инфекция не пристаёт. Нас учат ко всем больным относиться одинаково, блатных и любимчиков здесь нет. Когда умирает очередной пациент, становится грустно, но стараюсь как можно скорее взять себя в руки ради других, которые нуждаются в помощи.

Второкурсник Ваня – сын моего соседа. На летних каникулах записался в добровольцы в ковидный госпиталь. Студенты Новгородского медицинского института два месяца трудились в родильном доме, перепрофилированном под больницу для инфицированных. В медицинском студенческом отряде, работающем в городе Сосновый Бор Ленинградской области, тогда было 17 человек – два врача, пять медбратьев и десять санитаров.

Ваня только что сдал летнюю сессию и пошёл санитаром с нулевыми практическими навыками.

– Если бы мне кто-нибудь сказал, что через два месяца буду уметь ставить капельницы, делать внутримышечные инъекции и ухаживать за тяжелобольными, я бы не поверил, – удивляется второкурсник. – Работали в сменах, сменяя друг дружку через восемь часов. Все больные – тяжёлые, а в реанимации – очень тяжёлые. Все с двухсторонней пневмонией, с осложнениями. Буквально мечемся между коек, из палаты в палату. За смену не присесть. Иногда нам давали «расслабиться». В такие часы работал в «зелёной зоне», помогал коллегам одеваться и снимать средства индивидуальной защиты, разносил анализы и истории болезни, контейнеры с едой. Кормили нас, кстати, хорошо. А бывало и так: привезли больного на КТ, мне поручили поднять его наверх, а он носилочный, и никого больше нет. Быстро обежал окрестности, нашёл свободного коллегу, вдвоём отнесли. Научился сам принимать решения. И вообще повзрослел.

Ваня показывает грамоту – первую настоящую боевую награду за борьбу с КОВИД-19. И я чувствую, как много скрыто за этими строчками: «За проявленные ответственность, стойкость и профессионализм в работе по оказанию помощи пациентам с новой коронавирусной инфекцией».

– Отдыхали хоть изредка?
– Разве что изредка, – улыбается Ваня. – В такие недолгие часы уходили в дюны, к заливу, и счастливо валялись на белом тёплом песке среди сосен. В эти минуты не верилось, что совсем рядом умирают люди. Сосновый Бор – город энергетиков, он вписан в сосновый лес и песчаные дюны. Другого такого города я нигде не встречал.

Вероника старше Ивана на год, она студентка 3-го курса стоматологического факультета. Вернувшись в родной Новгород, продолжила учёбу на удалёнке и снова пошла в инфекционный госпиталь медицинской сестрой.

– Из реанимации прежде редко кто живым выходил, а вот одного дедушку не могу забыть, до того забавный, – вспоминает девчонка. – Тяжёлый. Лёгких больных, можно сказать, уже нет. Но такая в нём была жажда жизни! Он даже лёжа постоянно делал зарядку. Едва полегчало, стал заигрывать с девчонками, приглашать на свидания. Когда выписывался, мы его всем отделением провожали. А вообще… Деньги, конечно, платят. Но именно в «красной зоне» многие из нас почувствовали себя нужными и людям, и самим себе, ощутили себя в профессии. А это очень важно.

На руках студента-волонтёра из Дагестана Гаджи Шахназарова скончался отец. После поступления в клинику мужчине стало легче, появилась надежда, но потом он резко «затяжелел». Теряя сознание, успел прошептать сыну: «Всё будет хорошо». После похорон четверокурсник Гаджи снова вернулся в больницу. На его иждивении остались две младшие сестры и брат. Помощь мальчику шла буквально со всей республики, а руководство больницы официально оформило его штатным сотрудником.

– Работаю на две ставки в двух больницах и ещё успеваю учиться, – рассказывает четверокурсница Марина из Москвы.

Выпускник кубанской медицинской академии врач-инфекционист Саша Быстров не покидает «красную зону» с апреля, фактически живёт в больнице.

– Это бесценный опыт на всю жизнь, – считает Саша. – Многие бы тоже хотели, но не всем такое по плечу. У одних нет здоровья, у других на руках пожилые родственники, у третьих маленькие дети.

Назывались такие числа, показывающие количество студентов-добровольцев: Краснодарский край – 500 человек, Рязанская область – 200, Екатеринбург – 580, Ростов-на-Дону – 200, Дагестан – свыше 300, Петербург – свыше 800.

Питерский студент-медик Азамат Мисиров уехал работать в родную Карачаево-Черкесию и прошёл там все этапы роста. Трудился санитаром, лаборантом, медбратом и, наконец, врачом-стажёром.

– Что делаем после смены? – шутит шестикурсник Максим из Красноярска, – Прежде всего жадно и много пьём, потому что теряем много влаги – пот льётся из СИЗов ручьём. Потом моемся и спим, идём на занятия, а затем снова в «красную зону».
– Научились в «красной зоне» по шесть часов кряду не ходить в туалет, не пить и не есть, – рассказывают ребята. – Это очень важно, между прочим. А ещё появилось чувство ответственности: заступая на смену, первым делом вникаем – как изменилось самочувствие пациентов.
– Страх – это эмоция нормальная, – говорит студент педиатрического вуза из Москвы Максим. – Страх есть у всех, с ним просто надо уметь договариваться.

Ребята привыкли к опасности, вписались в профессию, примерили её на себя, как СИЗы, и медицина оказалась им впору. А главное, стремительно, за одно лето, возмужали.

Илья из Петербурга, студент пятого курса, твёрдо решил теперь, что станет инфекционистом, а ведь мечтал быть ЛОР-врачом.

– Не пущу! – категорически заявил отец студентке Татьяне, узнав, что единственная дочь-третьекурсница уходит добровольцем в «красную зону».
– Папа, но ведь ты сам военный человек, офицер.
– Я мужчина.
– А я – медицинский работник, – не уступала Таня. – Ты ведь знаешь, что это такое – «никто, кроме нас».

Зачем же они все туда идут, в «красную зону»? Да, за это хорошо платят, а у большинства студентов есть финансовые проблемы. Однако, разговаривая с ребятами, снова убеждаюсь – они идут в самое пекло не по этой причине. И, конечно, не за «романтикой» – большинство хорошо представляет, чем чревата борьба с ещё не изученной до конца инфекцией. И даже возвышенное слово «долг» здесь не подходит. Это нечто другое.

Любовь и смерть в самые ответственные моменты всегда ходят рука об руку. Я снова вспоминаю слова Вани о редких минутах отдыха в дюнах и начинаю кое-что понимать. Как же всё-таки эти ребята похожи на других добровольцев, из 1941-го! И та же самая картина: вот она, молодость, солнце, пора любви, и вот смерть, совсем рядом, в двух шагах. Те, из 41-го года, тоже загорали под летним солнышком, а потом уходили на фронт с вузовской, а то и со школьной скамьи, приписывая себе год-другой. От них никто этого не требовал – могли бы подождать, подрасти. Но и те, и другие понимали, что именно здесь и сейчас наступает их время, когда пришла пора именно тебе занять место в строю, когда никто не требует, а ты сам понимаешь – и в самом деле никто, кроме нас.

А героизм придёт потом. О нём напишут позже фронтовые и центральные газеты.

В «красной зоне» как на войне, а для ребят она просто работа, которую и сегодня, и завтра никто за них не сделает. И когда система здравоохранения трещит по швам, когда «чёрные» графики зашкаливают, я спокоен. Просто знаю: пока молодые добровольцы уходят на фронт, враг никогда не возьмёт ни Москву, ни Ленинград, ни последние сто метров до Волги. Так было на той войне. И так будет сегодня, в «красной зоне», где парни и девчонки в белых костюмах каждый день идут в бой и терпеливо, по ложечке, выхаживают наше общее будущее.

Ещё остаётся память. Не могу оторваться от снимка, где ребята стоят под окнами ставшей им родной больницы в Сосновом Бору.