К Татьяне Петровне приехала погостить внучка Галина – актриса одного из петербургских театров. Актрисой, правда, она не была, а служила в театре костюмершей. Но так хотелось играть на сцене и так это было заметно по её взволнованному лицу и сияющим глазам, следившим за игрой актёров, что иногда ей давали маленькие эпизоды в массовке. А однажды она исполнила чуть ли не главную роль, хотя и без слов, в спектакле «Солнечный ветер».

Актеры в спектакле играли молодых людей, которые ищут в жизни своё призвание, мучаются, страдают, мечтая о любви и каком-то солнечном ветре, уносящем их навстречу счастью. В момент их наивысших переживаний на сцене появлялась она в жёлто-красных свободно развевающихся одеждах и, взмахивая руками наподобие крыльев бабочки, лёгкой поступью порхала вокруг страдальцев, воплощая этот самый ветер.

А потом случилась любовь к актёру Боброву. Что это был за мужчина, что за актёр! Когда он появлялся на сцене, в её глазах все остальные исполнители пропадали, накрывались тьмой, и тем ярче, как в свете софитов, виделся он сам. А как призывно смотрел на неё, царственно повернув голову. Одновременно и на неё, и как бы насквозь, куда-то вдаль, и в этот момент ей стоило большого труда не оглянуться и не проследить за его взглядом. Но она не сомневалась, что взору его открывается нечто необыкновенное, похожее на весенний сад, окутанный лёгким туманом, где она порхает с цветка на цветок в виде бабочки жёлто-красного цвета.

Роман продолжался три месяца, она начала несмело подумывать о замужестве, когда узнала, что у Боброва уже имеется невеста – актриса Васильева. И что самое ужасное, он продолжал смотреть по-прежнему со значением, одновременно на неё и как бы насквозь, но теперь она знала, что вместо весеннего сада и порхающих бабочек вдали ему видится эта самая невеста.

Было очень противно и больно, словно на сердце накинули и затянули петлю. Она решительно уволилась из театра, тем более что спектакль «Солнечный ветер» из репертуара давно сняли. В Питере оставаться было невозможно – слишком много знакомых, к родителям в Тверь тоже не поехала – начнутся расспросы. Тут и вспомнила она о бабушке Татьяне Петровне, живущей недалеко, в небольшом городе, куда её отправляли в детстве на каникулы.

Бабушка была необыкновенной, прежде всего тем, что так ценится у детей, – знала много сказок и умела их рассказывать. Для этого нужна ещё особая обстановка: промозглый холодный вечер с несущимися по небу облаками, когда особо остро чувствуются тепло протопленной плиты и ласковый уют постели.

– В некотором царстве, в тридевятом государстве, – начинала она, укладываясь в кровать.
– А где это тридевятое государство? – спрашивала Галя, заранее замирая от восторга.
– Это тоже наша земля, только на небе находится… Ты слушай дальше.

Бабушка вела сказку, точно песню пела. Герои виделись живыми, каждый говорил своим голосом, то восторженным, то зловеще-хриплым, то просящим, то жалобным, и маленькая Галя смеялась и плакала. Сказки были похожи на настоящую правду и всегда заканчивались хорошо, убеждая девочку, что жизнь полна справедливости и добра.

До Татьяны Петровны ехать было на поезде три часа, и всю дорогу Галина вспоминала бабушку. Маленькая, кругленькая, с розовыми щёчками, она походила на Колобка, и маленькая Галя верила, что бабушка сама появилась из сказки, и всё, что её окружает, – тоже сказочное. Что её белый кот Барсик умеет говорить, и что её курочка, пусть и не все, а хотя бы одна, несёт золотые яйца. И было даже странно, что живёт она не в тереме-теремке с резными наличниками, и даже не в избушке на курьих ножках, а в обыкновенном деревянном доме с протекающей в дождь крышей. И Галине не терпелось поскорее приехать и, может быть, снова почувствовать себя маленькой. И с помощью бабушки опять уверовать в доброту и справедливость жизни.

Появление Галины в городе не осталось незамеченным. Соседи, помнившие её ребёнком и знавшие, что она актриса, под разным предлогом появлялись в доме, смотрели на неё и уходили. На смену, как часовые, появлялись новые, и всё повторялось. Почувствовав хозяйский интерес и догадываясь, что подобные столпотворения бывают на праздники, во двор забегали соседские собаки, торчали у крыльца и обнюхивали всякого входящего и выходящего в надежде на угощение.

– Довольно, довольно, – говорила бабушка, выпроваживая гостей. – Приходите завтра к вечеру, сейчас внучка с дороги устала.

Наконец они остались одни.

– Что же это я, растяпа, стою, – всполошилась бабушка, сказав таким тоном, как будто одновременно и руками всплеснула, и головой покачала, и ногой топнула. – Внучка приехала, а я стою. Сейчас чайник поставлю. Уже холодно стало, так я плиту топлю. И тепло от неё, и еду готовлю.

Она принесла из сарая дров, растопила плиту, поставила чайник, бегая туда и сюда – маленькая, кругленькая, по-прежнему розовощёкая, похожая на Колобка. И Галине показалось, что она и правда попала в детство, и всё, что происходит вокруг, – волшебное. Кот, уже другой, мышастого цвета, смотрел на неё с буфета внимательно и изучающе, словно собирался что-то сказать. Он то смотрел, то щурился, прикрывая глаза, и получалось так, словно согласно кивал: я тоже умею говорить.

– А курочки у тебя остались? – спросила Галина, почувствовав себя легко. Ей захотелось быть шаловливой, непоседливой.
– Сейчас только одну держу.
– Ту, что золотые яички несёт?
– Какие золотые? Да ну тебя…

Огонь тем временем уже метался в плите, как вздыбленная лошадь с рыжей гривой. Чайник закипал, из носика со свистом струёй выбивался пар, гремела, подпрыгивая, крышка. И такой мирный, такой домашний чайник, видимо, продолжая общую сказочную картину бабушкиного дома, преобразился, почувствовал себя оседлавшим коня всадником, который, трубя атаку в поднятый горн, мчался под грохот копыт в самую гущу сражения.

– Ах ты, разбойник, – сказала Татьяна Петровна. – Ах, баловник. Развоевался он, вздумал ускакать. От меня не ускачешь.

Снятый с плиты и перенесённый на стол чайник успокоился и, вспомнив своё предназначение, свернулся по-кошачьи тёплым клубком, заурчал ласковую песню.

На следующий день послушать актрису пришли соседи почти со всего переулка, некоторые со своими табуретками. Одеты все были по-домашнему, только Колька Синцов, Галин детский «жених», явился в костюме, при галстуке, с букетом поздних хризантем и, наклонившись, чтобы поцеловать ручку, дыхнул свежим запахом коньяка.

«Наверное, для храбрости выпил», – подумала она, затем оглядела соседей, усевшихся на стульях, табуретах, диване, кровати, прямо на полу, кто выше, кто ниже, как птички на ветках, и ей, как и вчера, сделалось легко и захотелось быть озорной, шаловливой.

Расспрашивали её в основном об актёрах, которых часто видели в фильмах. Галина, знавшая все сплетни, поведала почти о каждом: кто в очередной раз женился, кто развёлся, кто судится, кто беспробудно тянет горькую.

– Ну, об этом мы кое-что знаем, по телевизору часто рассказывают и показывают. Но неужели все пьют?
– Почему же все, – возразила Галина, вспомнив о непьющем Боброве, и тут обида снова мёртвой хваткой захлестнула и сжала сердце, и она сказала безжалостно: – Но кто не пьёт, те все развратники.
– Ах, ах, ах, – восклицали женщины. – Как же ты там живёшь, Галечка? Это же дремучий лес.
– Перебирайся к нам, – убеждали мужчины, – у нас в Доме культуры театральная студия, спектакли ставят, все очень приличные люди, не избалованные: полицейские, библиотекари, поэты, есть даже судья. Будешь руководить.
– А что, может, и переберусь, – веселела Галя.

С того вечера Коля Синцов стал появляться в доме Татьяны Петровны ежедневно с букетом хризантем. Каждый раз букет становился всё больше и больше, цветы стояли в комнатах в вазах и трёхлитровых банках. Потом Коля и Галина шли гулять.

– Куда же мы пойдём? – спросила она в первый раз.
– Куда-нибудь, где в детстве бывали.
– Тогда мы бегали на речку, в кино и катались в парке на карусели.
– Ну, не знаю, – растерялся Коля.

Они побывали и на речке, и в кино, и в парке, где ещё крутилась старенькая карусель. Коля по-прежнему был в нарядном костюме и при галстуке. Галя одевалась современнее – в кроссовки, джинсы, кофту, поверх которой для тепла накидывала шерстяную хламиду с длинными кистями и была в ней похожа на грустную птицу с опущенными крыльями, отдыхавшую после долгого перелёта. Первая радость от приезда к бабушке, когда всё было полно дорогих воспоминаний и одновременно ново, неожиданно прошла, а что теперь делать и как жить дальше, она не знала.

Во время прогулки они заходили в кулинарию, ели пирожки и пили кофе. Галя и здесь грустила, молчала, отчего ухажёр терялся ещё больше и тогда начинал вспоминать их общее детство:
– А помнишь, мы ещё в кино опоздали и билетёрша нас не пустила? А помнишь, я тебя учил плавать, тебе тогда лет восемь было?

Иногда он набирал полную грудь воздуха, как человек, решившийся сообщить нечто важное, но ничего не говорил, только шумно выдыхал.

Прошёл ровно месяц, и бабушка окончательно поняла, что не погостить к ней приехала внучка. Случилась, видно, любовная трагедия, в её возрасте обычное дело, и помчалась бедная девочка куда глаза глядят. И не останется она здесь, как вначале помечталось, потому что из столиц обратно не возвращаются.

А тут ещё Колька Синцов каждый день ходит с праздничным видом и цветами. Прикипел парень, а Галине он не нужен, мыслями и чувствами она там, в Питере.

Об этом она как-то и сказала Колькиной матери, встретив её в магазине. Выглядела та растерянной и озабоченной, словно заботы дергали её одновременно с разных сторон, а она не успевала поворачиваться. «Наверное, из-за Кольки переживает», – подумала Татьяна Петровна и оказалась права.

– Не пара твой сынок и моя внучка, – как можно мягче сказала она.
– Как же, мы понимаем, артистка и всё такое прочее, – обиделась мать.
– Ты не обижайся. Да и какая Галина артистка. Разве отпускают занятых артистов на месяц в отпуск. Ты вот что, скажи Николаю, что у Галины, мол, жених есть и что она скоро уедет. Может, образумится.
– Говорила ему, сколько раз говорила – не ходи. Не слушает. Влюбился. У меня от всего этого голова идёт кругом.

Вот как бывает, думала Татьяна Петровна, возвращаясь, жалея теперь не только внучку, но и Кольку с матерью. Кто-то обидел Галину, Галя – Кольку, парень, в свою очередь, тоже обидит, и потянется эта любовная цепочка с разорванными звеньями дальше.

Возле дома она увидела красивую легковую машину, из пустого салона которой гремела скачущая музыка, как будто машине не терпелось поскорее уехать из этого дома и из невзрачного маленького городка, туда, где просторные дороги и широкие, освещённые огнями проспекты.

– Кого это принесло? – неодобрительно сказала Татьяна Петровна. – Неужели гости к Галине?

Гость был один – высокий статный мужчина, которого бабушка сразу определила как Галиного обидчика. И потому, что стоял он посреди комнаты и у него было довольное, даже сытое выражение лица, а внучка сидела за столом с заплаканными глазами, она поняла, что между ними уже состоялся серьёзный разговор и решился он в пользу приезжего.

– Здравствуйте, Татьяна Петровна, рад, очень рад с вами познакомиться. Жалко, что не придётся узнать вас поближе, скоро нам уезжать, – сказал гость приятным голосом, начав речь рокочущим баритоном, а закончив почти шёпотом, и это было похоже на звук волны, что, нахлынув на галечный берег, тихо отступила назад. Гость, видимо, был из тех, кто со всеми любезен и приятен, и Татьяна Петровна поняла, что ничему он не рад и ничего ему не жаль, всё пустые слова, и он забудет о ней, как только выйдет за порог.
– Да, бабушка, я сейчас уезжаю, – подняв голову, подтвердила Галя.
– Как же так… – только и смогла сказать Татьяна Петровна. Это было так неожиданно. Всем известно, что отъезд требует времени, подготовки, долгого прощания, напутствий и тихих слёз. А внучку, можно сказать, вырывают прямо из рук, и увидит ли она свою голубку ещё раз? – Как же так, – повторила она жалким голосом, каким с ней ещё недавно говорила мать Николая. – А перекусить? – нашлась она. – Вы хотя бы перекусите, я сейчас сготовлю. Поужинаете, переночуете, а утром, благословясь, и поедете.

– Время, как говорится, не ждёт, Татьяна Петровна, – сказал приезжий. – В театре решено возобновить постановку, где наша Галя играет главную роль. Очень хорошая пьеса «Солнечный ветер». Режиссёр спектакля так и сказал: добудь мне Галину хоть из-под земли, никто лучше неё не сыграет. Куда она запропастилась? Я уже и к родителям в Тверь заезжал, они и дали ваш адресок.

Через полчаса Галина уехала. Машина вывернула из переулка на проспект Ленина, и здесь Галя увидела Колю, шедшего к ней с букетом. Коля тоже заметил её в машине и замер на месте. На это раз букет был таких огромных размеров, что закрывал его почти полностью, и Коля походил на цветочную вазу, зачем-то оставленную посреди тротуара. Потом они выехали на трассу Москва – Петербург. Вот и всё. Прощайте, Коля и бабушка. Галя показалась себе предательницей, что так и не сумела с ними проститься.

Но уже ничего не могла поделать. Всё в ней кипело, бурлило, все мысли смешались. Думала она о Боброве, так внезапно появившемся в её жизни, о своей роли во вновь запущенном «Солнечном ветре», и кто знает, может быть, за этой ролью последуют другие, где она будет произносить слова. Чувствовала она себя как бабушкин чайник на плите, представивший себя всадником, который, трубя атаку в высоко поднятый горн, мчался под грохот копыт в самую гущу сражения.