Будет нечаянная радость
19.02.2021 00:00
Что-то пришлые в лесу стали пошаливать

Будет нечаянная радостьСемья Любы проживала в затерянной среди лесов деревеньке на пять дворов, называлась она Пучки. Отец Любы служил лесником, дни напролёт проводил на обходе своих обширных владений. По хозяйству в основном управлялась мать – женщина худая, жилистая и не в меру шумная. Раньше она работала в лесничестве, где ухаживала за молодой порослью хвойных и лиственных деревьев, но потом родила одну дочку, а следом ещё двух девочек-близнецов, и увязла в домашних хлопотах.

Старшенькая, Люба, считалась главной маминой помощницей. Она с удовольствием возилась с сестрёнками и очень гордилась, что её подопечные живые, а не тряпичные куклы, как у подружек.

В школу девочка ходила через лес за пять километров на маленькую железнодорожную станцию, где в старом бревенчатом доме располагалась восьмилетка. Люба знала в лесу каждую тропинку, были у неё здесь и любимые места: древний могучий дуб в несколько обхватов, конусообразный величественный муравейник с рыжими злыми обитателями, малинник, увешанный летом крупными душистыми ягодами. Даже имелся знакомый филин с глазами-блюдцами, обитавший в дупле высоченной берёзы. Раньше дерево было намного выше, пока однажды молния не срезала верхушку.

Окончив восемь классов, Люба пожелала учиться дальше. Новая школа-десятилетка находилась в крупном селе Сайкине. От родной деревеньки до неё топать километров десять. А может, и больше, в лесу километры никто не измерял. Там был интернат, где жили ребята из других деревень, чтобы каждый раз не мотаться туда и обратно. Но Люба всегда возвращалась домой – помочь матери по хозяйству.

Ежедневные походы через лес её ничуть не огорчали, привыкла. Весной ли, по осени ли добиралась пешком или на стареньком велосипеде. Труднее было зимой, когда лесные тропы заносило снегом. Тогда выручали отцовские охотничьи лыжи, изредка родители разрешали запрягать смирного вороного мерина Молчуна.

В девятом классе у Любы и случилась первая трепетная любовь. Этой любовью стал вихрастый рыжий десятиклассник из местных, славившийся на всю школу хулиганскими выходками.

– Привет, новенькая! – сказал он, подсев на перемене к ней на подоконник. – Ты мне понравилась. Давай встречаться?
– Далеко живу, – насмешливо ответила Люба. – Пучки – это тебе о чём-нибудь говорит? Испугаешься на свидания ходить ночью через лес, – и насмешливо подразнила: – Жа-а-них.
– А вот и нет, – не согласился парень, глядя в её лукавые глаза, где уже зарождалось новое, доселе неизвестное чувство. – Живи ты хоть на краю света, я бы каждый день приходил.

Прозвенел звонок. Парень неохотно поднялся, сунул руки в карманы и, насвистывая весёленький мотивчик, пошёл по коридору, потом оглянулся и не стесняясь крикнул:
– Ты теперь моя девушка, запомни!

И ведь не обманул: с того дня навещал Любу в её дремучем лесном урочище каждый день. Скоро чувства накрыли влюблённых настолько, что даже недолгое расставание до следующего дня было мучительно.

– Я умру, когда ты уйдёшь в армию, – говорила она со слезами. – У меня сердце разорвётся от разлуки.
– Я приеду в отпуск, – успокаивал он.
– Всё равно умру.
– Не говори так, – просил он, – мне страшно.

Люба утыкалась заплаканным лицом ему в грудь и затихала, время от времени всхлипывая.

Наступила затяжная дождливая осень, а потом и зима с её суровыми морозами, сугробами и бездорожьем.

– Любаша, – как-то в середине января сказал огорчённый Саша, – в выходной мы с отцом уезжаем в лес заготовить ещё дров. Вернёмся поздно, поэтому не жди. Увидимся в школе. Прости, пожалуйста.
– Ну, что ты, миленький, – улыбнулась Люба. – Я же всё понимаю.

Долгий воскресный день растянулся, как дорога в безлюдной степи. Управившись с матерью по хозяйству, Люба бесцельно послонялась по дому, посидела у телевизора, повздыхала над фильмом про настоящую любовь. Из бани вернулся отец, принял стаканчик водки и завалился пораньше спать, чтобы с утра отправиться на дальнюю заимку, где были устроены солонцы и подкормка для лосей. Там в последнее время стали пошаливать пришедшие неизвестно откуда волки. Люба вышла на улицу. Яркие звёзды загадочно перемигивались, глядя на скучавшую в одиночестве девушку.

«Сама поеду к своему Сашеньке, – неожиданно решила Люба и тихонько засмеялась, прикрыв мерзнущие губы варежкой. – Будет ему нечаянная радость».

Она прокралась в конюшню, осторожно вывела Молчуна. На улице умело запрягла его в лёгкие санки, которые отец всегда использовал при объезде лесных угодий. Потом, таясь, вошла в дом, но мать, готовившаяся ко сну, услышала, окликнула:
– Доченька, долго не гуляй. Завтра в школу.
– Я помню, мам, – отозвалась Люба и впервые за свою жизнь соврала: – Мы с девчонками немного посидим, и сразу домой. Спи, не переживай.

Быстро прошла на кухню, оглянулась, торопливо сняла со стены отцовское охотничье ружьё, патронташ и тотчас выскользнула за дверь.

По накатанной лесной дороге застоявшийся мерин побежал ходкой трусцой. Следом, дружелюбно повиливая хвостом, увязалась чёрная собачка Цыганок, привыкшая всюду следовать за Молчуном.

«Всё веселее будет», – подумала Люба и не стала прогонять пса, да это бы и не удалось.

В осиннике дорогу перебежал огромными скачками заяц, а на въезде в березняк над возницей бесшумно пролетел, распластав широкие крылья, старый знакомый филин. Миновали косогор, затем узкую лощинку, занесённую недавней метелью настолько, что Молчуну пришлось преодолевать её почти по брюхо. Остался позади старый заброшенный торфяник.

Мерин аккуратно спустился к замёрзшему озеру, по льду перешёл на другую сторону, тяжело выбрался на крутой берег, и впереди завиднелись огоньки первых домов, утопающих в сугробах. В селе, вольготно раскинувшемся на берегу большого озера, вовсю шла жизнь: брехали собаки, слышались весёлые голоса девушек и парней.

Люба направила Молчуна в ближайший проулок, прямо к дому, где проживал Саша.

«Вот он сейчас обомлеет, – посмеивалась девушка, потирая варежкой замёрзший нос. – Представляю, какие у него будут глаза».

Собаки, почуяв чужака, зашлись злобным лаем. Цыганок неуверенно тявкнул в ответ и затих, путаясь в ногах у мерина.

– Тпру, – Люба натянула вожжи, размяла затёкшие ноги, потом привязала вожжи к ограде и вошла в знакомую калитку. На веранде за розовыми шторами горел свет, и на громкий протяжный скрип тотчас на порог вышла Даша – младшая Сашина сестрёнка.
– Любань, ты? – одновременно удивилась и обрадовалась она. – А Саша к тебе уехал… на лыжах. Неужели разминулись?
– Давно? – спросила Люба.
– Часа два прошло.

Нежданная гостья развернулась и побежала назад.

– Ох уж эти мне влюблённые! – покачала головой Даша, с порога наблюдая, как Люба запрыгнула в санки, взмахнула вожжами над головой, и Молчун, не привыкший к подобному обращению, испуганно рванул с места. – Ещё нагонишь! – крикнула она, сложив ладони рупором, чтобы вышло громче.

Понукаемый возницей мерин вернулся в проулок. Там завернул на огороды, где в свете луны виднелась свежая лыжня, и перешёл на рысь.

Цыганок, довольный, что не пострадал от недружелюбных сородичей, бежал то по одну сторону санок, то по другую, забегал наперёд, весело поглядывая на Молчуна и на хозяйку.

– Таким ходом, Сашенька, – вслух размышляла Люба, зорко вглядываясь в оставленные им следы, – тебе далеко не уйти. – И жалостливо вздохнула: – Перетрудился, бедненький ты мой дровосек.

Лыжня какое-то время петляла вдоль кромки леса, но потом увела далеко в поле. Здесь не было таких сугробов, как в лесу, лишь небольшие нанесённые ветром холмики. Кое-где даже виднелись торчавшие из снега серые стебли полыни. Идти в таких местах было легко, и Саша прибавил ход, о чём говорили далеко расположенные друг от друга круглые размеренные метки от палок. Сделав приличный крюк по полю, упёршись в кочковатое болото, где не трудно сломать лыжи, сдвоенный след повернул опять в сторону леса.

«Решил сократить путь через овраг, – догадалась Люба, зная, что по ту сторону, сразу за молодым дубняком проходит просека линии электропередачи, а там рукой подать до проезжей дороги. – Вот ты мне и попался!»
Девушка шлёпнула вожжой по лошадиному крупу. Намереваясь перехватить Сашу у дороги, она вдруг заметила, что лыжня круто уходит в сторону одиноко стоящего среди ровного поля дерева.

«Чего это он кружит?» – озадачилась Люба и повернула мерина по следу.

На подъезде к развесистой берёзе на глаза ей попались брошенные палки, чуть подальше валялась сломанная лыжа, вскоре обнаружилась и вторая, но уже с прикреплённым к ней валенком. Далее виднелись глубокие снежные ямки от ног бежавшего человека и разбросанные в спешке тёплые рукавицы и другой валенок.

Что произошло здесь несколько часов назад, Люба догадалась, когда увидела под деревом следы множества лап, похожих на собачьи, но значительнее крупнее.

«Волки!» – опалила её страшная мысль, и тотчас грозно зарычал, принюхивавшийся к следам Цыганок, вздыбив на загривке шерсть.

Девушка встала во весь рост в санках и испуганно огляделась: следов борьбы и крови на снегу не было. Она быстро запрокинула голову, с надеждой вглядываясь в густое переплетенье ветвей, и с трудом разглядела очертания человека. Он сидел верхом на суке, свесив босые ноги, плотно прижавшись к коре обледенелой берёзы.

– Саша! – громко позвала она, торопливо вытирая замерзающие на щеках слёзы. – Сашенька, милый, ты живой?
– Ж-живой, – отозвался парень, клацая от мороза зубами, расцепил окоченевшие пальцы и кулём свалился в снег. Люба кое-как помогла ему забраться в санки.
– В-волки, с-сволочи, чуть н-не сожрали. Еле успел на б-берёзу з-залезть. Ещё н-немного, и точно ок-кочурился бы. Ты з-зачем сюда?
– За тобой приехала, – всхлипнула девушка, порывисто обняла и принялась лихорадочно целовать настывшее лицо парня.
– З-значит, т-ты не сон? – спросил Саша, криво улыбаясь бесчувственными губами. – Это х-хорошо.

Люба, не переставая плакать, зарыла парня в сено. Затем спешно покидала в санки Сашины вещи, запрыгнула сама и так огрела лыжной палкой смирного мерина, что тот рванул галопом к лесу. Из-под копыт во все стороны летел брызгами снег.

– Но, пошёл! – понукала Люба, часто дёргая за вожжи, переживая за любимого. – Пошёл!

И тут случилось самое страшное, что, собственно, и должно было случиться. Справа, где лес выступал небольшим мыском, как будто специально поджидали, выбежали четыре отощавших волка и понеслись наперерез.
– Быстрее! – заорала напуганная девушка и принялась лыжной палкой ошалело бить мерина по потным бокам, хоть он и без того нёсся на пределе сил, почувствовав опасность. От него валил клубами пар, и очень громко ёкала селезёнка, отчего становилось ещё страшнее.

Волки неумолимо приближались, и скоро Любе показалось, что она даже различает в злых глазах хищников отражённую луну.

– Мамочка родная! – вскрикнула девушка, глядя на распластанных в беге волков, словно загипнотизированная.

Жалобный визг Цыганка, с высунутым языком бежавшего за санками, вывел её из оцепенения.

Люба торопливо намотала вожжи на левую руку, схватила ружьё, направила в сторону волков и нажала спуск. Эхо от выстрела долго металось в глубине леса. Люба нажала опять. И хоть оба раза девушка промахнулась, волки сбились с темпа и на какое-то время отстали.

Люба и сама не заметила, как Молчун вынес санки с перепуганными пассажирами на проезжую дорогу и теперь нёсся по ней, откинув хвост на сторону и развевая гриву. Хищники находились в замешательстве недолго и снова пустились в погоню. Срочно требовалось перезарядить ружьё, но мешали вожжи.

– Саша, родной, держи вожжи! – крикнула она, и замёрзший парень нашёл в себе силы приподняться и протянуть руку.
– Д-давай.

Волки находились в какой-то сотне метров, и Люба принялась судорожно перезаряжать настывшее ружьё. Пальцы не слушались, двустволка неожиданно выскользнула из рук, ударилась о деревянный край санок и упала на дорогу.

Хищники настигали, уже были видны оскаленные пасти. Цыганок, обмирая от ужаса, нёсся впереди волчьей группы.

Беда, как известно, одна не ходит.

– Л-люба, – не сразу расслышала девушка Сашин слабый голос, – я в-вожжи в-выронил.

Девушка резко обернулась: вожжи волочились по снегу между мерином и санками. Каждый миг его задние ноги могли в них запутаться, и тогда всем конец. Недолго думая, Люба с вытянутыми руками плашмя упала вперёд, успев ухватиться за вожжи, и уже не видела, что творилось позади.

– Ох, и наделала я тогда в деревне шороху своей пальбой, – закончила рассказывать Люба. – Все наши мужики из домов повыскакивали с ружьями, никак не поймут, в чём дело: выстрелы гремят, голодные волки воют. Врать не буду, досталось мне от родителей по первое число, – засмеялась она. – Зато они разрешили мне жить в интернате, раз такая у меня сумасшедшая любовь. С тех пор мы с Сашей и не расстаёмся, счастливо жизнь прожили, никогда не ссорились. Только вот ребёночка нам бог не дал. Сильно он тогда застудился… А пёсик наш вернулся из леса дня через три, живой и невредимый. Вот кто страху-то натерпелся!

Михаил ГРИШИН,
г. Тамбов
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №6, февраль 2021 года