Иначе как по именам и «деточки» наша учительница к ученикам не обращалась. Были в школе и очень строгие учителя, которых мы боялись до обморока. На их уроках ученики распластывались по парте, стараясь слиться с её зелёной крышкой. Даже если урок выучен и три раза рассказан зеркалу или плюшевому мишке на кровати, у доски всё равно наступал ступор, а в дневнике появлялся красивый «лебедь». Но на биологии мы отдыхали. Людмила Афанасьевна разрешала отвечать с места. Мы, конечно, этим нагло пользовались, подглядывая в открытый учебник.

Сейчас, когда я второй десяток лет стою по другую сторону парты, понимаю, что учительница все наши хитрости видела, но давала возможность выплыть даже отпетым двоечникам. Правда, пару раз были случаи, когда отвечать отказывались. Вот однажды она попросила Шурика рассказать материал по анатомии, а там – про репродуктивные органы.

– Я не готов, – сказал Шурик, который при маме-учительнице просто не имел права не выучить урок.
– Ну, потом письменно ответишь, – Людмила Афанасьевна поняла, что ученик просто стесняется отвечать по такой теме.

Шурик наш и маме своей однажды на уроке выдал:
– Не учил.
– Ну, конечно, вчера до десяти вечера гулял, когда тебе учить! Давай дневник! – отрезала строгая Лидия Алексеевна.
– Зачем? – искренне удивился Шурик.
– Отцу покажешь! – тут уж мы похихикали, правда, негромко, чтобы и нас не спросили.

А на биологии ещё один отказ был. Насекомоядных мы тогда изучали.
– Про крота пойдёт рассказывать… Лёша.
– Вы нарочно, что ли? – Лёшка психанул и смахнул с парты дневник.

Учительница опешила. А дело было в том, что у Лёшки фамилия – Кротовский. Догадайтесь сами, как его звали в классе.

Людмила Афанасьевна вела ещё и рисование, и пока мы старательно срисовывали в альбомы чучело птицы, которую в нашем исполнении не смог бы опознать даже опытный орнитолог, она рассказывала нам удивительные истории.

Например, про тётеньку, которая всё время слышала тиканье часов. Она решила, что у неё в голове будильник. Сколько ни ходила по врачам – те и смеялись, и серьёзно показывали ей рентгеновские снимки – никто не мог убедить, что в голове у неё ничего нет. В смысле часов. Может, и остального тоже не было. Довела уже та тётенька своим будильником всех врачей до белого каления, от неё уже прятались. Но однажды в больнице оказался врач, который владел навыками гипноза. Усыпил он страдалицу, на лбу сделал небольшую царапину, заклеил пластырем. А когда тётенька проснулась – нате вам, вот ваш будильник (находчивый врач не пожалел свой кабинетный), вот разрез на лбу, мажьте зелёнкой и больше не беспокойтесь. Тётенька прислушалась к себе – и правда, не тикает. Как она благодарила своего спасителя! А мы в первый раз услышали о гипнозе и самовнушении.

Или про рыбок. Всем известно, что зелёные растения выделяют кислород. Поэтому водоросли в аквариуме не только для украшения. И вот одни хозяева аквариума перестарались с количеством водных растений. А однажды глянули – все рыбки кверху брюхом плавают. Оказывается, задохнулись – водоросли кислород-то выделяют, но только в темноте. А на свету сами его потребляют. Рыбкам кислорода и не хватило.

Скелет в нашем кабинете биологии был не в шкафу, а стоял в углу, как нашкодивший проказник. Но проказничал не он, а ученики. Во что только не наряжали бедное учебное пособие: и веночки на голову надевали ему, и указку к костлявым рукам прилаживали, и сигаретки мальчишки меж зубов засовывали. А Олежку Максимова на месяц из пионеров исключили – за то, что скелету вместо косыночки на череп галстук свой повязал. Серьёзное по тем временам преступление. Но было смешно, правда!

Будучи постарше, наш Женька Бутнев на школьном крыльце до хрипоты спорил с девчонками. Они доказывали ему, что от поцелуев могут родиться дети. Женька повёл девчачью ватагу в кабинет биологии.

– Людмила Афанасьевна, скажите этим дурам, что от поцелуев нельзя забеременеть!

А дуры были, замечу, в восьмом классе.

И наша добрая и мудрая учительница, ещё более красивая от своего неожиданного румянца, подвела всю толпу жаждущих знаний к стенду, где в разрезе была показана пищеварительная система человека. И объяснила: для того чтобы ребёночек рос в животе у мамы («дуры» к 14 годам хоть это знали), нужно, чтобы клеточка мужчины задержалась внутри женщины. А если эта клеточка попадает со слюной при поцелуе, то смотрите – и указкой был показан путь той самой клеточки, которая, если верить стенду, не задержалась, а вышла самым неромантичным образом. Не то что поцелуй.

На лето перед шестым классом нам задали собрать гербарий, который мы должны были принести на первый в сентябре урок биологии. Но так как двойки Людмила Афанасьевна не ставила, половина учеников «забыла дома» летнюю работу, а чуть более сознательные в последний день повырывали траву у подъездов, наспех приклеили к альбомным листам – и вот тебе летняя практика!

Мне было стыдно сдавать совсем уж тоненький гербарий – всё-таки была отличницей, – поэтому на перемене перед биологией с подружкой побежала на школьный двор собрать ещё каких-нибудь представителей флоры. Пастушью сумку мы вытягивали с корнем уже под трели звонка, из-за чего пропустили, наверное, самое главное приключение своего детства. Успели мы не на урок, а на какой-то фильм ужасов.

У всех одноклассников лица были помидорно-красные, глаза слезились, кто-то судорожно схватил мокрую меловую тряпку и пытался засунуть её себе в рот. Моя соседка Света Алеханова совсем не могла говорить – язык распух и уже не помещался во рту, она мне что-то пыталась сказать, показывая на окно и отрицательно мотая головой. Но тут вошла Людмила Афанасьевна и начала объяснение. Какой там урок, полкласса подняли руки, как будто всем срочно приспичило, и понеслись в туалет, отталкивая там друг друга от кранов с водой и припадая к холодной струе распухшими языками.

Как потом выяснилось, сначала была биология в параллельном классе. И Васька (про него потом на нашем выпускном первоклашки расскажут стих: «Что за шум, что за гам, в классе катавасия. Это юмор выдаёт Родионов Вася!»), заскучав на уроке, пересчитав всех ворон за окном, отщипнул маленький листочек от загораживавшего обзор растения на подоконнике и пожевал его. Вкус был сладкий, о чём Вася и сообщил соседям. Попробовали все. Тем, кто не смог дотянуться, листочки передавали, благо их было много. Правда, после дегустации языки сразу онемели и стало невыносимо жечь во рту. Но уже было делом принципа угостить весь класс.

На перемене, выходя из кабинета и создав водоворот в дверях, «бэшки», пряча выступившие на глазах слёзы, рассказали нам, «ашкам», про чудо-дерево на подоконнике. Стоит ли говорить, что в узком проходе тут же выстроилась очередь желающих попробовать сладкие листочки. Особо нетерпеливые лезли по партам. Те, у кого уже начало жечь язык, следующим в очереди не признавались – обидно же, что попались на Васькину удочку, пусть и другие попробуют.

В общем, отравились два класса – полсотни человек. ЧП уже не районного масштаба. У некоторых одноклассников отцы были в больших военных чинах, и, говорят, через полчаса на аэродроме под Москвой уже стояли наготове военные вертолёты – везти отравившихся деток в какой-нибудь «Склиф» или Боткинскую больницу.

А деткам было весело – всех, кто хотя бы лизнул отраву, прямо с уроков большой компанией везли в больницу. Домой положить портфели никого не отпустили: мало ли чего ещё эти мальцы пожевать успеют – в школе вон полдерева объели! Серёжка Губкин, увидев из автобуса свою маму, на ходу крикнул ей в окно:
– Мама, всё хорошо, нас везут в больницу!

Серёжкина мама за автобусом не успела по причине обморочного состояния.

Иринке Кондрашовой было поручено очень осторожно предупредить родителей Гали Ахвердян – они в одном подъезде жили. Ну, Ирка и была осторожна. Она очень осторожно позвонила в Галькину дверь и шёпотом сказала открывшей Галиной маме:
–Тётя Зина, вы только не волнуйтесь.

Тётя Зина от такого предисловия посерела лицом и схватилась за сердце.
– Ваша Галя отравилась! – уже громко выпалила Ирка, сбегая по ступенькам.

Через час все родители были в курсе. А через два родительскую делегацию с горячими пирожками, морсом и домашними котлетками развернули от дверей больницы.

В это время всем любителям экзотических растений делали промывание желудка: каждого заставляли выпить трёхлитровую банку раствора марганцовки. В палатах был переаншлаг. Чтобы хоть как-то разместить вновь прибывших, сдвигали две кровати и укладывали новоиспечённых дегустаторов по трое. И зачем сдвигали? Всё равно ночью почти никто не спал. По-партизански ходили друг к другу в палаты, рассказывали анекдоты и страшные истории, да мало ли развлечений у шестиклассников! На третий день толпу бледных от бессонницы, но весело галдевших детей с промытыми желудками радостно провожали не только персонал больницы, но и все пациенты с верхнего и нижнего этажей, которым две ночи не давал выспаться визг и хохот оголтелых юнцов.

К счастью, никаких страшных последствий отравления ни у кого не было. Но мы потом узнали, что соком этого растения индейцы смачивали наконечники своих смертоносных стрел. А может, байка это. Проверить на практике мы уже не могли – чудо-дерево исчезло, уступив место горькому алоэ, которое пробовать никто не хотел.

Не знаю, как другим, оставшимся тогда в живых, вернее, в здоровых, но мне до сих пор жалко, что пропустила такое приключение и не попробовала на вкус индейского яда. Это всё пастушья сумка виновата, будь она неладна.