У моей девочки вторая группа здоровья, сохранный интеллект, она внешне симпатичная, с обворожительной улыбкой, любит животных и малышей. В детский дом попала в семилетнем возрасте. Казалось бы, идеальный ребёнок, так почему же от неё отказались предыдущие родители? Что натворила девочка, неужели нельзя с нею справиться?

Мы знаем: изначально все проблемы – из раннего детства, из родной семьи. Может быть, биологические родители так испортили девочку, что столько приёмных семей вынуждено было вернуть её в детдом?

Сейчас могу с уверенностью сказать: у меня очень хорошая и рассудительная дочка. На адаптацию нам понадобилось три с половиной года, только после этого она поделилась со мной подробностями прошлой жизни, чувствами и переживаниями. Когда я взяла её, дочке было девять с половиной лет, сейчас – 14. Она сама дала согласие на публикацию своей истории в газете.

Конечно, дочка вспоминает родную семью, некоторое время назад захотела посмотреть на отчий дом. Похоже, ей потребовалось вернуться в детство, посетить могилу матери. Кстати, о том, что родная мама девочки умерла, я узнала совершенно случайно, через девять месяцев после её смерти. До этого судебные приставы исправно присылали отчёты о задолженности по алиментам, которые биологическая мать обязана была выплачивать. В апреле получили от них извещение – мол, они «работают с должниками». Потом выяснилось, что в начале декабря женщина уже умерла. Интересно, с кем приставы работали эти месяцы?

В итоге по их вине ребёнок потерял кучу денег, ведь взамен алиментов назначается пенсия по потери кормильца, но только со дня подачи документов. Да, если бы у нас была трудовая книжка матери – тогда со дня смерти, но где мне её взять?

В общем, мы с дочкой отправились в поездку. Небольшая деревушка, примыкающая к районному центру, от нас чуть больше ста километров. Деревянный дубовый домик, построенный её предками на века. За ним явно давно не ухаживали, много лет не ремонтировали. Покосившийся забор, разваленная летняя кухня. Кругом мусор, битые бутылки, тряпки. Но всё-таки домик ещё стоит, у окна даже прикручена телеантенна. На двери большой амбарный замок.

Дочка вспомнила, как их с двухлетним братом забирали в детский дом.

– Родители тогда были дома, мама пьяная спала, отец допивал водку. Мы с братиком сидела под столом и ели батон. В дверь постучали, отец спросил, кто там, ему что-то ответили. Он открыл окно, ведущее в огород, велел мне вылезти, спрятаться в кустах и не возвращаться, пока не позовёт. Я вылезла, он мне подал братика. Мы сидели в кустах очень долго, замёрзли. Брат плакал, хотел есть и спать, я никак не могла его успокоить. Стало темно, мы пошли домой. Родители уже спали, про нас они забыли. Еды дома совсем не было. Я уложила братика спать, он сразу заснул, очень устал. Утром нас забрали.

Приехав, мы расспросили соседей, почему дом заперт, где хозяин. Они рассказали, что мужчину увезла к себе дочь от его второй жены (моя девочка – от третьей). Её маму за свой счёт похоронил сельсовет, той было всего 36 лет, трое детей остались сиротами. Впрочем, они росли сиротами даже при живых родителях.

В итоге на кладбище дочка тогда не поехала, не смогла себя заставить. Призналась мне:
– Мама брата любила, а меня нет. Однажды она его целовала, обнимала, я тоже захотела, подошла к ней. Мать меня оттолкнула и сказала: «Отойди! Я хотела сына, а родилась ты. Не люблю девчонок, люблю пацанов».

Да уж. Своего старшего сына эта женщина бросила, оставила с первым мужем. Потом от второго родила дочку и сына. Вот такая «любовь к пацанам».

На её могилу мы смогли поехать только в апреле следующего года. Дочка долго собиралась, никак не могла простить маму за своё изувеченное детство, говорила мне:
– Родная мать постоянно снится. Она очень плохо одета, грязная, старая и жалкая, тянет ко мне руки и плачет. Я понимаю, что надо её простить, но не могу.

Моя дочка верующая, иногда ходит в церковь. Утром и вечером читает молитвы. Одно время, ещё до меня, жила в семье священника. Батюшка и матушка дали ей веру в Бога, мне в этом плане до дочери ещё расти и расти.

Мы уговаривали её простить биологических родителей, не держать обиды. Все разговаривали с ней об этом, взывали к милосердию – психолог, батюшка, я и наши взрослые друзья.

В итоге она нашла в себе силы простить родных. Спросила меня:
– Мама, можно я сегодня в записочку об усопших добавлю имя своей родной матери, а в записочку о здравии – имя отца, и за всех помолюсь?

Конечно, дочка, я очень этого ждала! С камнем на сердце жить тяжело. Мы вместе съездили на могилку. Поскольку хоронил-то сельсовет, там стоял лишь деревянный крест с именем и датой, написанными авторучкой. Надпись почти стёрлась, не читалась. Мы прикрепили табличку.

Пока с сыном наводили порядок вокруг креста, дочка сидела в оцепенении, ничего не видя и не слыша вокруг. О чём она думала? Нам пришлось силой увезти её.

– Мама, на могилке меня что-то держало, я просто не могла встать. Зато теперь мне стало хорошо и спокойно.

Дочка, ты молодец, справилась. Ещё одна победа! Подрастёшь, заработаешь денег и поставишь памятник своей маме, ведь она тебя родила. Забрала домой, не бросила в мусорный бак и не закопала, как-то кормила тебя до семи лет. Жаль, что мало любила.