В тот майский день баба Маня, распахнув настежь двери, варила на веранде в чугунке мелкую картошку курам. Суетилась у плиты, поглядывая на улицу. Там на лужайке бродили четыре курицы с петухом во главе, выбирая удобный момент, чтобы перелететь через ограду на грядки с молодыми всходами.

Жить без своего огородика, пускай по деревенским меркам и крошечного, бабе Мане было совестно перед людьми. Подвижная не по годам сухонькая старушка с рассвета и до позднего вечера копалась в земле. Привычной одеждой на всё лето для неё становились светлый линялый платок, выцветший пёстрый халат и калоши на босу ногу. Но всё больше она трудилась босиком, поэтому, должно быть, и дожила до 87 лет.

– От окаянный! – всплеснула баба Маня руками и заторопилась на улицу. – Я тебе задам!

Она побежала к ограде. На частоколе стоял петух и ликующе кукарекал, зазывая свой гарем в огород.

– Кыш! – крикнула рассерженная хозяйка и замешкалась, услышав с улицы звонкий голос:
– Баб Мань!

В калитку вбежала соседская девчонка Юлька, размахивая газетой.

– Баб Мань, в районке о вашем отце дяде Платоне Денисове написали, – сбивчиво заговорила она, запыхавшись от быстрого бега. – Его останки нашли в болоте в лесу, теперь разыскивают семью. Он погиб в сорок третьем, а при нём было письмо. Вам письмо, баба Мань! Только вы там ещё не баба Маня, а Манечка. Это мне бабушка сказала. А вон и она сама ползёт.

По дороге, опираясь на клюку, ковыляла престарелая Феня, когда-то энергичная, а теперь грузная старуха.

– Это как же? – спросила в недоумении баба Маня. – Нам ведь сообщили, что он без вести пропал.
– А теперь объявился, – ответила девчонка, развернула газету и ткнула пальцем в страницу с тёмной нечёткой фотографией парня в форме военного лётчика. – Тут и фото его. Глядите вот.
– Погодь трошки, – потерянно пробормотала баба Маня, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Погодь.

Старушка, шаркая калошами, двинулась к скамейке и обессиленно опустилась на неё. К тому времени доковыляла и баба Феня. Престарелые подружки обнялись и заплакали.

– Ну, вот ещё, разревелись, – недовольно сказала Юлька. – Ну хватит, – прикрикнула она, – а то сама зареву.

От её окрика старушки сразу пришли в себя, вытерли слёзы и попросили отличницу Юльку прочитать, что напечатано в газете о геройской гибели Платона Денисова. Даже уважительно подвинулись, уступая девочке место. Юлька села, деловито развернула газету и принялась с выражением читать заметку.

– «Осенью прошлого года в ходе «Вахты памяти» поисковики отряда «Русь» в глухом лесу Смоленской области в болоте обнаружили часть фюзеляжа самолёта и останки пилота, парашют, пистолет, нож и документы. Остатки лётного шлема с прядью русых волос. К счастью, сохранился медальон с запиской. Из неё-то и узнали, что это наш земляк, старший лейтенант Платон Лукьянович Денисов. В планшете среди документов находилось частично истлевшее письмо пилота к жене и дочери, пролежавшее в сырости почти восемьдесят лет. Благодаря специалистам из отдела криминалистики были восстановлены некоторые слова, написанные маленькой дочери: «Манечка, всегда помни… сражался с фашистской нечистью… до последнего вздоха… Если я погибну… знай, что я тебя любил и люблю… у меня, кроме тебя, никого нет и уже не будет. Не забывай меня, люби маму».

Закончив читать, Юлька всхлипнула. Старушки, которые всё это время крепились, теперь зарыдали по-настоящему. Юльке стало страшно, и она убежала домой.

Баба Маня пришла в себя первой. Она тяжело вздохнула, вытерла кончиком платка красные глаза, высморкалась и с чувством заговорила:
– Уж так я сегодня в сладость наревелась за папаню, что нашёлся. Помню, когда он приезжал на побывку по ранению, смастерил мне куклу из поленницы. Долго я её берегла. Это уж когда муж Федя купил нашей Нюрашке настоящую куклу, моя куда-то запропастилась. Обиделась, должно быть, и ушла.

Баба Маня тихонько засмеялась и несильно толкнула сухоньким плечом подругу.

– Не горюй, Феня, на том свете скоро сами с родителями встретимся. Твой отец, хоть и в танке горел, и лицом был обожжённый, зато живой вернулся. Да он и мне был как папа, никогда не обижал, гостинцами угощал. Маманя всё ждала отца, надеялась, что придёт, а когда ждать перестала, тут и самой сорок пять стукнуло, никому уже и не нужна стала. Так вдовой и прожила.

Баба Феня поглядела на неё с таким выражением, будто впервые видела.

– Мань, – сказала она, – я же не с луны свалилась, чтоб ты со мной этим делилась. Мы с тобой всю жизнь по-соседски прожили, я тебя знаю как облупленную.
– Что-то воспоминания нахлынули, – повинилась баба Маня и снова заплакала.

Хоронили Платона Денисова на Радоницу, так совпало. Баба Маня сочла это добрым знаком, потому что в этот день принято ходить на кладбище чтить память покойных родителей.

Собираясь на траурный митинг, она принарядилась так, как обычно одевалась идя на люди. Аккуратно повязала голову цветастым платком, надела вязаную голубую кофту, шерстяную коричневую юбку и утеплённые резиновые калоши.

Баба Маня уже собралась выходить из дома, но вспомнила, что не взяла цветы. Они росли у неё повсюду, радуя глаз. Ругая себя за забывчивость, нарвала букетик алых, как кровь, тюльпанов, вышла на улицу, где уже чувствовалось оживление, и торопкой походкой направилась в центр, где располагались сельсовет, магазин, клуб и школа-восьмилетка.

Сегодня же баба Маня уверенно прошла мимо, туда, где виднелась берёзовая аллея, ведущая к мемориальному комплексу павшим воинам. Там стояла бронзовая скульптура коленопреклонённого солдата в плащ-палатке. За его спиной на гранитных плитах были высечены фамилии не вернувшихся с войны односельчан.

Баба Маня прибавила ходу, издали увидев разноцветную толпу. Все ждали машину. Подойдя ближе, она с удивлением отметила, что здесь собрались не только свои сельчане, но также и жители ближних деревень. Никто из них не мог знать её отца, кроме подруги Фени и престарелого глухого старика Мефодьева. Тем поразительнее видеть такое единение.

– Мария Платоновна, – окликнула её Ольга Васильевна, глава сельской администрации, – здравствуйте!

Сегодня она выглядела подчёркнуто торжественно, а не как в будние дни, и баба Маня не сразу её узнала в строгом синем костюме.

– Пойдёмте со мной, – Ольга Васильевна осторожно взяла старуху под руку и повела к группе мужчин, стоявших у стола, покрытого красным сукном. Среди них находился полковник с орденами и медалями на кителе. Баба Маня догадалась, что это был военный комиссар района. Он козырнул, затем крепко пожал её руку.
– Держитесь, Мария Платоновна, – сказал полковник. – Война давно закончилась, а погибшим героям и сегодня покоя нет. Что уж говорить о живых людях, которые потеряли в этой ужасной войне своих близких. Низкий вам поклон.
– Везут, везут, – вдруг прошелестело по толпе, и люди взволнованно колыхнулись, и сразу же заплакали женщины.

Напротив аллеи остановилась грузовая «Газель» с открытыми бортами. В кузове на ковре из зелёных еловых веток стоял небольшой бархатный гроб с останками, покрытый красным флагом – копией Знамени Победы – с золотыми серпом и молотом в углу.

– Папа! – вырвалось у бабы Мани.

От машины в их сторону двинулась траурная процессия. Впереди шла девушка в юнармейской форме бежевого цвета и красном берете с эмблемой орла. Она держала на вытянутых руках истлевший лётный шлем, на котором лежали три гвоздики. За ней девушка-юнармейка на бархатной подушечке несла потускневшие фронтовые ордена Красной Звезды и Красного Знамени, а другая девушка – большую фотографию улыбчивого парня с непокорным чубом. Следом шёл солдат в гимнастёрке, галифе и пилотке с красноармейской звездой, прижимая к груди автомат ППШ. Далее слаженно двигались четверо десантников с автоматами Калашникова, неся на плечах красный гроб с останками. Вокруг стояли люди в скорбном молчании, склонив обнажённые головы.

Гроб поставили на стол, поместив там же награды и фотографию. Начался митинг. Много было сказано хороших слов о павшем в воздушном бою старшем лейтенанте Платоне Денисове. А потом взял слово военный комиссар. Закончил он свою горячую речь проникновенными словами:
– И если сегодня возникнет военная угроза, наши доблестные солдаты грудью встанут на защиту Родины и будут сражаться, как когда-то сражались их деды против нацистской нечисти.

Баба Маня всхлипнула, дрожащей рукой положила на гроб тюльпаны и вдруг, вскрикнув, припала к нему, обняла отцовы останки в последний раз. Люди стояли молча. Осмелилась подойти лишь Юлька, робко стоявшая в сторонке с бабушкой.

– Баб Мань, – захныкала она и потянула старушку за руку, – не надо-о-о.
– Не буду, – всхлипнула баба Маня и погладила Юльку по голове. – Не буду, моя хорошая.

Гроб разместили в глубокой нише около скульптуры, залили бетоном. Десантники произвели из автоматов салют тремя залпами. Руководители района возложили венки, передали старушке награды, найденное письмо, сказали ободряющие слова и уехали.

После воинских почестей начали потихоньку расходиться и другие, остались только баба Феня и Юлька.

– Вы тоже идите, – тихо попросила баба Маня, – а я ещё здесь побуду со своим папаней. Многое мне надо ему рассказать.

У выхода из аллеи Юлька оглянулась: баба Маня, сгорбившись, сидела на гранитных плитах и, вытирая глаза платком, что-то говорила бронзовому солдату. И было похоже, будто солдат внимательно прислушивался к её словам, наклонив к сухонькой старушке голову с непокорным чубом.