– Антон, все знают вас по репортажам, вы находитесь в гуще событий. Но ведь в детстве и юности не думали становиться журналистом?
– Скажу честно: в детстве я мечтал стать машинистом метро. Вот это романтика! Рельсы, станции… Только ты один видишь, что впереди. «Осторожно, двери закрываются!» Очень мне это нравилось. Наверное, потому, что в детстве под моими окнами прокладывали метро. Ох и налазились мы по тоннелям. Сколько раз нас ловили, когда мы в полнейшей темноте где-то под землёй катались на дрезине!

– Расскажите, пожалуйста, о родителях.
– Мои родители – «шкрабы». Помните, в «Республике ШКИД»? Школьные работники. Мама работала в библиотеке, поэтому у нас были даже редкие книги. Папа – «трудовик» и вдобавок пел в хоре. Он обладал прекрасным баритоном и был знаком со множеством знаменитых личностей, от Арама Ильича Хачатуряна до Владимира Семёновича Высоцкого. Но так-то я из классической рабочей семьи. Дедушка был известным стеклодувом, работал на стекольном заводе. Отец вспоминал, как в детстве вместе с другими мальчишками катался с горки на огромных стеклянных санках. А потом выяснилось, что это бракованная крышка саркофага для Мавзолея Ленина. Стекло при отливке треснуло, сделали другое, а это оставили на задворках завода. Пацаны и стащили. Был скандал, директор от переживаний чуть не поседел. Отец рассказывал, что от греха подальше треснувший саркофаг утопили в местном пруду. Разбить-то его было нельзя, стекло бронированное. А ещё у меня дома до сих пор лежит огромный кусок рубинового стекла. Заготовка для кремлёвских звёзд. Дедушка участвовал в их изготовлении.

– У вас за плечами спортивная карьера – прыжки с трамплина, баскетбол, хоккей. Можно ли сказать, что для работы на телевидении вас закалил спорт?
– Моя «спортивная карьера» – в сущности, обычная жизнь советского мальчишки. Прыжками с трамплина занялся за компанию. Записался в секцию только потому, что выдавали красивые лыжи. Едешь с ними в метро, а девчонки смотрят, да и ребята завидуют. Баскетбол шёл параллельно. Занимался в Спортшколе олимпийского резерва лет до четырнадцати. А зимой играл в хоккей за наш ЖЭК!

– Потом вы учились в Московском промышленном техникуме, серьёзно занимались музыкой. Почему всё это затмила журналистика?
– Вряд ли увлечение музыкой можно считать серьёзным. Просто школа у нас была с музыкальным уклоном. Обязательные дополнительные занятия – сольфеджо, пение в хоре. В техникум я пошёл, естественно, за компанию – большинство мальчишек из класса туда рвануло. А там оказался местный вокально-инструментальный ансамбль. Переименовались в рок-группу, я писал тексты песен. Вообще, журналистика началась для меня с увлечения стихами. Мы ездили по Москве, даже давали платные концерты. Потом, когда призвали в армию, создал группу и там. Играли на дискотеках, участвовали в Читинском рок-фестивале. Служить-то меня отправили в Читу. Вот где я отточил перо! Всем знакомым и девушкам писал письма. Причём взял за правило писать об одном и том же, но по-разному. Событие одно, а вариантов описания – масса. Родителям – строго, девушкам – фривольно, ребятам – сурово. Кому-то даже в стихах. Но даже тогда я не знал, что стану журналистом. Тогда я хотел быть рок-музыкантом.

– Хоккей, рок-музыка – это всё командная работа. Наверное, пригодилось потом на телевидении.
– Без сомнения, телевидение – это командная работа. Один сюжет для новостей делает человек десять. Автор пишет текст, оператор снимает, продюсер готовит съёмочный процесс, договаривается с героями, ищет место съёмки. Редактор редактирует, монтажёр монтирует, звукооператор занимается звуком. А ещё есть выпускающий редактор, который формирует весь выпуск, а также редактор титров. И это тоже не всё.
Конечно, сравнение со спортом вполне допустимо. Без азарта в журналистике никуда. Причём даже на так называемых «паркетных» съёмках, то есть на официальных мероприятиях. Если тебе самому скучно – пиши пропало.

– По первому образованию вы радиотехник. Эта техническая специальность помогла в работе на телевидении?
– Однажды соседка-бабуля пришла ко мне с просьбой починить телевизор: «Ты же на телевидении работаешь? Что-то он у меня не включается». На самом деле моя первая должность на ТВ – электромеханик. Так в 1991 году называли видеомонтажёров. Пришёл я в «Останкино» после армии. Друг, с которым вместе учились, а потом играли в рок-группе, дембельнулся раньше и увидел объявление: требуются электромеханики. Устроился сам и стал мне рекламировать работу. Сто тридцать рэ! Сидишь и целый день мультики смотришь! Но когда я пошёл устраиваться, мест уже не было. Предложили поработать в отделе оперативных информационных программ. В первый же день смонтировал сюжет для программы «Утро». Коротенький, секунд на тридцать. Меня бросили сразу в прорубь! Вот эти кнопки нажимаешь, эту штуку крутишь, сюда вставляется кассета… Монтировал часов семь. Сейчас бы, наверное, склеил за тридцать секунд. Но мне сразу понравилось, ведь это творчество. По идее, монтажёр способен изменить всю тональность сюжета. Ну я и менял, как мог. А потом пошли командировки. Порой работал звукооператором, камеру тоже освоил. Информационная служба предполагает универсальность.

– Ещё в 1992-м в качестве монтажёра вы поехали в командировку в Приднестровье, на войну. С тех пор побывали в разных горячих точках. Скажите, чем работа на войне отличается от обычного «мирного» репортажа?
– Кстати, в той командировке я впервые попробовал себя в качестве корреспондента. Под Дубоссарами попали под обстрел. Записали стендап корреспондента Миши Зотова. Это когда он в кадре говорит. Потом он начитал текст. И я поехал с этой записью на монтаж. Приезжаю, а из записи только Мишка в кадре. Остальной текст в браке. Ну я, имитируя его голос, записал себя и отослал в Москву. Сюжет вышел в эфир. Звонит начальство: «Что с Зотовым? Почему у него другой голос?» Сознался… Когда вернулся в Москву, начальство предложило стать корреспондентом.

А о войне выскажу, возможно, крамольную мысль. С точки зрения журналистики, это легче, чем «паркет». Там враги, здесь свои. Захватывающих кадров полно. Снимай не хочу. Адреналин зашкаливает. Это потом начинаешь осознавать – могли и убить. Но грань между риском и профессиональным долгом там не вполне чёткая.

Я помню одну историю времён второй чеченской. Корреспондент Рома Дарпинян опаздывал на перегон – это когда надо кассету доставить до спутниковой тарелки, чтобы материал отправили в Москву. И попадает с нашими бойцами под обстрел. Время идёт, все залегли. А у него кассета. И эфир вот-вот начнётся. Он поднимается в полный рост с кассетой в руке и кричит: «Ура!» И солдаты за ним. Отбили высоту, взяли в плен каких-то боевиков. Рома успел к эфиру. Через год ему вручили медаль «За отвагу». А он удивлялся: за что?

– В мае 2020 года вы заразились ковидом и оказались первым журналистом, снявшим сюжет из «красной зоны» инфекционной больницы. Это была ваша личная инициатива?
– Всё началось банально. Поднялась температура. Ковид уже гулял по стране, но никто не верил, что можно заразиться. Вот и я врача вызывать не стал, обратился в платную клинику. Приехала тётя с какими-то капельницами, таблетками и уверениями, что теперь я здоров. Только надо заплатить за визит. А мне всё хуже и хуже. Подумал: а не снять ли репортаж о шарлатанах, зарабатывающих на таких любителях самолечения? Начал снимать себя. Но наутро стало совсем худо. Скорая, больница… Там я уже не мог остановить съёмки. Очень уж необычно всё выглядело. К тому же меня положили в срочно перепрофилированный под ковид-госпиталь Институт геронтологии. И лежал я в отделении гинекологии. Врач честно сказала, что она гинеколог, в инфекционных болезнях ничего не понимает и вынуждена делать всё по протоколу, который к тому же постоянно меняется. То есть мне просто необходимо было всё это снимать. За две недели, что я там провёл, врачи научились справляться с ковидом, и материала у меня накопилось достаточно. Меня вылечили. И только после этого я сказал начальству, что могу сделать сюжет. Когда он вышел в эфир, я понял, что получилось интересно.

– У вас необъятное поле деятельности. Вы снимаете «паркет», горячие точки, спортивные мероприятия, зарубежные встречи президента. Скажите, сколько времени вам нужно, чтобы понять происходящее и «с колёс» рассказать о нём зрителям?
– Давайте честно. Иногда неохота ехать на какое-нибудь интервью. И человек не нравится, да и тема не трогает. Но приезжаешь – и загораешься. Иногда специально выводишь человека из привычной колеи. Я называю это «включить блондинку», уж извините. Хлопаешь глазами и делаешь вид, будто ничего не понимаешь. Человек злится. Повторяет, как для тупого. Но при этом появляются живые эмоции, а это главное в репортаже! Я иногда читаю лекции ребятам-журналистам и даю им задание. «Пока я вам тут байки травлю, напишите короткую заметку о том, что происходит в аудитории. Потом вместе почитаем». Собственно, так и строится моя работа. Одновременно слушаешь, пишешь текст и ещё по сторонам смотришь, чтобы подсказать оператору детали.

– С 1996 года вы являетесь журналистом так называемого «президентского пула». Даже были лично знакомы с Ельциным, снимали его в домашней обстановке. Что это был за человек?
– Ну, совсем уж близко я с Ельциным не был знаком. Общались во время интервью. В последний раз – когда он уже ушёл в отставку. Я много раз ловил себя на мысли, что развал СССР тогда, в девяностые, мало кто воспринимал как трагедию. Как бы это цинично ни звучало, все были увлечены «колбасой». И прозевали страну. Ходил такой анекдот про русского и американца. Русский говорит: «У нас клубника обычно появляется в июне, а у вас?» Американец: «Часам к восьми, когда магазин открывается». Вот тогда в стране все очень хотели клубнику к восьми утра. Сейчас я, конечно, понимаю, что произошедшее разделение Союза – глубочайшая ошибка. Как ножом по живому.

– Вы также много работали и работаете с Путиным. Каким видите его?
– Все эти годы я вижу, что он делает для страны. И вижу, какие изменения у нас произошли. Как мы выкарабкались из эпохи девяностых. И понимаю, как это не нравится Западу, что и является одной из причин происходящего.

– А был ли у вас как у журналиста образец для подражания?
– Вспомните конец девяностых, когда в эфире появились десятки «парфёновых». Журналистов, имитирующих его интонации, манеру поведения в кадре. Куда они все исчезли?.. Или сейчас – десятки «скабеевых». Но ведь копия всегда хуже оригинала. Честно скажу, что и я в начале журналистской карьеры невольно копировал других. Даже не помню кого. Но недавно случайно увидел в архиве один из своих первых репортажей, а там в кадре вроде бы я, а текст какой-то не мой. Так что – не сотвори себе кумира.

– Что в ваших многочисленных поездках по стране вам больше всего запомнилось? Каких интересных людей доводилось встречать?
– В Пермском крае видел бабушек, играющих в хоккей. В восемьдесят лет! Когда узнал эту историю, тут же поехал снимать. Помню лётчиков из Липецкого авиаотряда. Кино о них снимал. Замечательные ребята. Один из них несколько лет участвовал в парадах в День Победы. Хулиганистый такой. Однажды написал: хочешь, я тебе крылом махну, когда Красную площадь будем пролетать? Махнул! И таких удивительных встреч с простыми людьми – десятки, если не сотни.

– Первый канал во многом формирует мировоззрение людей. На ваш взгляд, следует ли что-нибудь поменять в его информационной политике?
– На Первом очень сильная информационная служба. И я это говорю не потому, что там работаю. Смешно порой слышать обвинения: «Первый канал врёт!» – «А вы какие программы смотрели?» – «А я вас вообще не смотрю!» И вот что показательно. На Украине, где Первый канал давно запрещён, прекрасно знают наших корреспондентов по фамилиям. А это значит – смотрят. Что касается переосмысления информационной политики – следите за нашими эфирами!

– Как вы воспринимаете критику либеральных коллег? Например, они вас называли «паркетным журналистом». Наверное, у вас немало недоброжелателей.
– Недоброжелателей полным-полно, но только не в близком окружении. «Паркетным» меня назвать невозможно, я же «всеядный» – делаю репортажи почти на любые темы.

– Многие отмечают ваш неизменно позитивный настрой.
– Они ещё не знают, какой я в гневе! Р-р-р-р!



– Не могу не спросить о жене и детях. Расскажите о них, пожалуйста. Как они относятся к постоянным командировкам?
– Кто способен быть женой телевизионщика? Только телевизионщица. Жена работает редактором у нас на Первом канале. Хотя познакомились мы с ней, не поверите, в пионерском лагере. Я был помощником плаврука, а она – помощницей вожатой. Мне было пятнадцать, а ей тринадцать. Потом судьба свела нас снова. Как может жена относиться к командировкам? Рвёт и мечет. Особенно угнетает вечный вопрос: «Когда вернёшься?» А я откуда знаю? Бывало, уезжал на день, а оставался на месяц.

– Ваш сын Антон родился, когда вы находились в очередной командировке, в Чечне. И потом, по вашим же словам, чаще видел папу по телевизору, чем дома. Теперь Антон взрослый, чем он занимается?
– Да, старший сын так и вырос без меня. Сейчас он тоже телевизионщик. Работает, правда, на другом канале, продюсером. А вот младший пока учится в школе. У них разница четырнадцать лет. К телевидению, к счастью, пока никакого пристрастия. Хотя я видел, как он с приятелем какой-то клип пытался снимать.

– Сегодня самая большая информационная опасность – это огромное количество лжи. Но как отличить правду от фальшивки?
– Да, сейчас слишком много тех самых фейков. Само слово какое-то неприятное. Я вообще не люблю англицизмы. «Коворкинг», «тимбилдинг», «краудфандинг», «сторителлинг». Фу! Лучше уж материться! А единственный способ отличить правду от лжи – проверять всю информацию. Сколько людей уже попалось на удочку откровенного вранья! А я, увидев что-нибудь интересное, тут же ищу сведения в другом источнике. Если там написано слово в слово – настораживаюсь. Пахнет массовой рассылкой, которая в современных условиях является одним из видов оружия. А уж если все ссылки ведут к одному источнику – совсем опасно.

– Как человек, много раз бывавший на войне, какие слова вы бы произнесли людям, которые смотрят Первый канал и читают нашу газету?
– Я верю в лучшее. Уныние ведь страшный грех. Что касается самых важных слов, то я бы вспомнил слова спортивного комментатора Сергея Наильевича Гимаева. Этой фразой он напутствовал наших хоккеистов, но она универсальна и подходит к текущей ситуации. «В любой ситуации ни в коем случае не останавливайтесь. Идите и бейтесь!»