«Почему не взошли кабачки?» – вбила в поисковик Оля. Главной причиной неудачи интернет назвал заглубление семян и чрезмерный полив. Оля поняла, что напрасно ждать всходов, пошла в магазин. А там продают четыре пакетика по цене двух, ну как не взять.

Спустя неделю проклюнулись и смело полезли там и сям запачканные в земле, трогательные зелёные, толстенькие крылышки. Взошли как первые, так и семена из последующих пакетиков. Все до единого. Получилась не грядка, а плантация на пол-огорода.

Скоро они начали давать урожай. Оля, конечно, любила нежные молочные кабачки, но не до такой же степени! Скоро юные и нежные научились прятаться в широких листьях так искусно, что обнаруживались уже дебелыми поросятами – едва волокла на веранду.

«Какие блюда можно приготовить из кабачков?» Оказалось, сотни, включая варенья, торты, цукаты, котлеты и лазанью.

Кабачки утром, кабачки в обед, кабачки на ужин. Кабачки кубиками, ломтиками, соломкой, кружочками и тёртые. Кабачки жареные, печёные, тушёные, маринованные, фаршированные, в каше, салате и оладушках.

Гостившая у Оли подруга заявила: «Я скоро ср… твоими кабачками буду». И уехала, сердито увозя рюкзак с «поросятами», и ещё катила сумку. А Оля осталась один на один с таинственно молчаливым кабачковым воинством, окружившим, оккупировавшим её домик, растущим и толстеющим не по дням, а по часам. По ночам они мертвенно, глянцевито светились в лунном свете.

Приснился кошмар. С Оли снимают шкурку, трут на тёрке, потом на противне отправляют в духовку. Потом её же заставляют есть. Кабачки окружили и молча смотрят. Жуть.

– Вкусно было? – простодушно интересовалась по телефону подруга.
– Ну, так себе.
– Но ведь тебя же не осталось, как ты могла есть сама себя?
– Не знаю, – терялась Оля. – Это же сон.

Оля – горожанка до мозга костей. Молодая пенсионерка, выглядит на сорок с хвостиком. Фигурка: сверху худенькая, как девочка, снизу всё при ней, джинсики лопаются, мужчинам нравится. Нравится-то нравится, но свою половинку в жизни Оля не нашла.

Как влипла в кабачковую и вообще в огородную эпопею? Поехала продавать дом покойной тётушки в деревню Земляника, никто цену не дал. Вообще-то прежнее название деревни – Землянка, в честь первой послевоенной землянки, вырытой беженцами. Но на сельской сходке решили добавить одну букву, чтобы название не тревожило, а было мирным, тёплым, уютным, душистым.

Опоздала на последний рейсовый автобус. Натащила в избу сена, уснула под оголтелый крик лягушек и ожесточённый соловьиный баттл. Была разбужена на рассвете соседским петухом и комарами. Шлёпнула по щеке, поглядела на размазанную на ладони кровь, перекатилась на пузо – и снова уснула так сладко и крепко, как не спала никогда в городе, вообще в жизни.

Когда проснулась, комнату заливал такой ослепительный янтарный свет, что рука сама начала шарить по стене в поисках выключателя. А это солнце впервые вышло после стольких пасмурных дней! Зажмурилась, засмеялась и решила поселиться здесь навсегда, обсуждению не подлежит. А квартиру в городе будет сдавать и потихоньку покупать стройматериалы для ремонта дома.

«Продам кабачки недорого», – вбила Оля в объявление. Одни кабачки только и уродились, остальное не очень.

Оля самый огненный из огненных знаков – Стрелец. У неё даже золотой кулончик на шее болтается в виде маленького воина с луком. Земля давит огонь, засыпает, тушит. Если кому-то земля даёт энергию, то у Оли, наоборот, отнимает.

Такими словами она аргументированно убеждала маму, когда та тащила дочку на дачу. Ногами топала, кричала: «Ненавижу землю!» А разве можно ненавидеть землю – это же самое страшное кощунство. Вот поэтому и не заставляйте Олю заниматься огородом.

Вообще, огородный труд – неблагодарное дело. Предполагает совершенно не полезные для здоровья телодвижения и позы. Весь день под палящим солнцем вниз головой, пятой точкой в небо – а потом скорую вызывают, с мокрой тряпкой на голове лежат. Ещё между грядок на корточках ползают – любой проктолог объяснит вред такого положения.

Правда, были и плюсы: сто раз приходилось в огороде вставать-приседать, вставать-приседать. Лучшее упражнение для упругой попки, в городских фитнес-центрах за это приличную сумму лупят. А тут бесплатно. Приседая, Оля изящно держала спинку ровно – соседки за заборами смеялись. Пробовали передразнить – но заохали и схватились за поясницы. То-то же.

Селясь в глуши, Оля просто хотела лужайку и качели под балдахином. Но тут соседка подарила кабачковые семена – те самые, которые сначала не взошли, а потом попёрли.

С этого началось. Другая соседка принесла лишние помидоры в коробке. Пригрозила, что если Оля не возьмёт, то выбросит. Перекладывала на Олю ответственность за жизнь беспомощных ростков, возлагала на неё роль помидорного убийцы. Другая соседка просто подкинула под Олину калитку капустную рассаду и сбежала – пришлось сажать подкидышей, куда денешься.

Вообще, соседи хорошие, простые. Приносили яйца, молоко, сметану и масло. А ещё для окрошки первую зелень, которая оказалась очень кстати: её у Оли заглушили-таки одуванчики. Оля опрыскала их гербицидом – те сказали «большое спасибо» и полезли, победно золотые, ещё более жирные и наглые. Пришлось нанимать соседа с триммером. У соседа смешная фамилия Пацарашкин – это его жена Альбина подкинула капусту. Жена крупная, дородная, а муж смешной, маленький, бойкий.

Альбина и в молодости была девушка видная, плотная – не ущипнёшь. Когда Пацарашкин к ней сватался – разревелась от негодования, погнала помойными тряпками. Не хотела выходить замуж из-за фамилии и из-за того, что жених под мышкой болтается. Был у Альбины в городе ухажёр – да сплыл. А как вышла за Пацарашкина, поняла – не прогадала, не променяла кукушку на ястреба. Характер у мужа оказался незлобивый, смешливый. У неё-то он тяжёленек, не улыбчивый, как здесь говорят, зубы башмачной лапой не разожмёшь.

Подмигивал:
– Погодка какая славная, тридцать граммчиков жары!

Или:
– Устал, хозяюшка, грамм на сто пятьдесят.

Или:
– Ого, работёнка-то на пятьсот грамм тянет, не меньше.

Но это он так, сыпал прибаутками, на самом деле в рот не брал. Работа кипела в его раздавленных, обвисших граблями, тяжёлых не по росту руках. Правда, Альбина говорила соседкам, что если бы битьё мух сделали новым видом олимпийского спорта – то Пацарашкин, без сомнения, был бы чемпионом мира. Но это у русских жён хорошим тоном принято выставлять своих мужей никудышными клоунами и лодырями. Притворно прибедняться: мол, уж какой есть, терплю, бессчастная.

Беда пришла откуда не ждали, в виде городской соседки. Приехала – не по-здешнему одета во всё белое и развевающееся. Из такси вылезла, шляпа фу-ты, ну-ты, похожа на большую птицу, она её картинно ручкой придерживает, чтоб не улетела. В огород выходит как на приём к английской королеве: светлые брюки, клетчатый козырёк, огромные голубые очки. Женщины-то на грядки последнюю рвань надевали – а перед кем?.. Всё одно – изгваздаешься. Но, глядя на новосёлку, некоторые тоже приоделись. Кроме Альбины: ещё чего, она под чужую дудку не пляшет.

На первый покос по обычаю устроили застолье: вытащили прямо на траву-мураву столы, скамьи, скинулись, кто чем богат. Спросили Олю, пьёт ли водку. Та призналась, что изредка употребляет коньяк, но «правда, это совсем не обязательно».

Коньяк в ларьке не продавали. У Альбины нашлась пустая фигурная бутылочка от заграничного коньяка – дети на юбилей давно привозили, – она её приспособила под вазочку. Решили не мудрить, в обычную водку добавили жжёного сахара и растворимого кофе – лучше всякого коньяка, новосёлка и не заподозрит. Налили в бутылочку, закупорили.

В свою очередь, гостья принесла чудную коробку – богатую, нарядную, душистую. В каждой ячейке в гофрированной бумажке пирожные в виде цветов и ягод, благоухают персиками, клубникой, апельсинами, жалко такую красоту есть.

Альбина всё поглядывала на пирожные и, когда подали чай, цапнула ближнюю пышную розочку – и в рот!

– Ай, не ешьте! – крикнула Оля. – Это же мыло!

Альбина тихонько выплюнула кусочки в кулак, вернула надкушенное «пирожное» с чёткими следами зубов. Все смеялись, брали в руки мыльца, нюхали, качали головами, дивились: что придумали, черти, вот до чего дошёл прогресс.
Коньяк Оля похвалила: «О, французский! Очень недурно». А Альбина не то чтобы обиду затаила, но… Ей показалось, у Оли глаза смеялись, когда предлагала водой прополоскать рот.

Сначала одуванчики попросила скосить, потом забор подправить. Не жадничала, платила прилично по местным меркам, даже неудобно. Ну ничего, у городских пенсия большая, не обеднеет. Дальше – больше: старую вишню выкорчевать, рассохшуюся дождевую кадку перебить.

Соседка как-то Альбину подманила к забору:
– Заметила, нет? Горожаха-то как купаться идёт с полотенцем, твой – велосипед седлает и следом.

Ну да, он то на рыбалку, то за  хлебом. Хотя постой-ка, постой. Когда это он сам вызывался за хлебом ездить?

И стала Альбина примечать. Соберётся соседка в лес по ягоды – Пацарашкин найдёт себе работу на дальних лугах, косить траву для коз. Вернётся Оля – Пацарашкин тут как тут, едва переставляет ноги: устал. А с какой это работы устал, интересно? Ишь, зачастил на дальние луга, раньше не больно устремлялся.

Альбина не поленилась сбегать на покос: стожки стоят, но срез подозрительно-неровный, торопливый. Да любому мужику чужую бабью сладость в награду предложи – крылья вырастут, на радостях смену отмахает за два часа, выполнит и перевыполнит. А уж где они там милуются, в леске или под стожком, – тайна, покрытая мраком.

Она ярко вообразила сцену измены. Пацарашкин, как это часто бывает, вопреки неказистой внешности в постели был неутомим, зверь! За ночь приставал до пяти раз, хоть ногами от него лягайся. Существенным мужским качеством приятно удивлял, деталями тоже не разочаровывал, не зря настрогали пятерых.

Альбина представила фирменные постельные штучки Пацарашкина, о которых до сих пор знала только она одна. Вообразила Олину головку, отдыхающую на сильной большой руке чужого мужа… И чёрная кровь бросилась в голову Альбине: пятеро детей, внуки, на сороковом году совместной жизни! Ах, паразит, ну нет! Ей и только ей принадлежит Пацарашкин!

Законы жанра требовали открыть дверь с ноги, пинком, ворваться ураганом. Неожиданно для себя Альбина, с несвойственной ей робостью, постучалась костяшками пальцев.

– Войдите, открыто!

Из пузатенького магнитофона на всю избу лилась музыка: тут и скрипки пиликали, и пианино блямкало, и трубы, вроде пионерских, дудели кто во что горазд. Дома Альбина, заслышав такую мутотень в телевизоре, сразу переключала: «Ну, завыли, хоронят кого, что ли?»

Оля покачивалась в круглом кресле, халат шёлковый, лицо в клубнике. Чтобы не растерять боевой дух и сохранить накал, Альбина для начала поискала глазами, чем бы запустить в окно. Как на грех, ничего под рукой не было. Не догадалась пестик в карман сунуть.

– Гхм, – прочистила она горло. Градус скандального разогрева тоже как-то не хотел подниматься. – Помогает клубника-то… на морде? – Голос начал крепчать. – Помогает, говорю, клубника-то чужих мужиков охмурять? Для этих дел, значит, у нас поселились? В городе желающих не нашлось на кости броситься? Да у нас сроду такого срама не водилось!
– Что-что-о?..

Никогда в жизни Оля не могла предположить, что окажется не только свидетельницей, но участницей непременной деревенской классики жанра – «вырывание волос у проклятой соперницы». И уж тем более не могла предположить хрупкая нежная Оля, что даст достойный отпор, будто родилась в этой деревне и выросла в этой деревне, и ей передались гены простой русской бабы, обречённой жить в вечной конкуренции за малочисленных мужиков. А может, гены эти вообще никуда не девались, а просто дремали под слоем тоников, миксов, пенок, муссов и под шёлковым нижним бельём?

Более того, Оля уверенно одерживала верх: во-первых, клубничная маска размазалась под Альбиниными пальцами, во-вторых, шёлковый халат скользил, в третьих, на ней был тугой тюрбан, который поди размотай, прежде чем доберёшься до волос. А у Альбины курчавилась велюровая шестимесячная завивка – запускай руки и действуй.

– Дура. Как тебе в башку могло такое втемяшиться, дурёха ты моя стоеросовая? – ласково говорил Пацарашкин жене Альбине. Её голова утомлённо лежала на его мохнатой ручище.

В другое время ох вздула бы его Альбина за «дуру». Сейчас понимала: в данном контексте это словечко выражает бесконечную нежность, умиление, любовь, а главное, верность.

– А чего ты? – обижалась, как маленькая, зарываясь ему под мышку. – Что я ещё могла подумать? Она туда – ты туда. Она сюда – ты сюда. Соседка Тоня вон заприметила.
– Задрать бы твоей Тоне подол, завязать и пустить по деревне. Да вицей по мягкому месту. Нашла кого слушать.
– Прямо медовый месяц у нас с тобой, Алёша.

Пацарашкин тихонько высвободил руку из-под тяжёлой жениной головы. Уснула. Сейчас бы, как в фильмах, закурить – да ещё с армии бросил.

Самому себе не признался бы Пацарашкин, для чего затеял этот спектакль. Зачем нарочно устраивал якобы одновременные отлучки с новосёлкой – а та, чистая душа, без вины виноватая, ни о чём и не подозревала. От вредности ли: жить, жить, да и не взбрыкнуть, как жеребёнку, не подурачиться? Или из озорства вздумалось бросить камушек в сонное болотце деревенской идиллии? Подразнить вечно сонную, сердитую жену, вызвать ревность, освежить отношения, как советуют Альбинины телешоу? Хоть на время прослыть эдаким доном Педро, как в Альбининых сериалах? В общем, не мог объяснить инцидент Пацарашкин.

Ну, интересная баба по соседству, не отнять, но не более того. Спасибо, что не подала в суд, а вполне могла бы. Пацарашкин извинялся: Альбина баба вспыльчивая, но добрая. Тоже вот… взбрыкивает временами.

Оля в очередной раз проверила объявление. Держалась за бок: всё ещё не проходила тяжесть, плюс изжога после той ужасной бурды, именуемой сельчанами «коньяк». Как интеллигентный человек, она тогда мужественно допила флакончик, ничем себя не выдала.

«Отдам кабачки бесплатно! Самовывоз. Дорога проезжая, гравийная. Обращаться в любое время». Полное молчание. У всех этого добра навалом, кладовки забиты. И вдруг милый женский голос по телефону:
– Это звонят из интерната для детей-инвалидов. Мы от вашей Земляники в трёх километрах находимся. У нас праздник, День урожая, назвали «Кабачок – золотой бочок». Нам овощи нужны для декораций, а потом, конечно, на кухню. Но вот закавыка, одна машина в командировке, другая сломана… Все воспитатели и нянечки заняты, а праздник сегодня вечером.

…Оля нагрузила тележку кабачками. Тележка тёткина, старинная, тяжёлая, вместительная. Кабачки не хотели лежать полешками, падали. Бросалась ловить – в это время скатывались другие. Хоть садись и плачь.

Улица, как назло, вымерла – вёдро, кто в поле, кто в лесу. В пацарашкинском доме метнулась было занавеска и опять задёрнулась. Альбина выскочила, ни слова не говоря, ловко подобрала укатившихся «поросят», сноровисто уложила. Оля ухватилась за одну ручку, Альбина за другую – и покатили, загромыхали в сторону детской дачи. На праздник «Кабачок – золотой бочок».