– Олег, у тебя такая длинная двойная фамилия. Для афиш создаёт неудобство?
– Абсолютно нет. Сейчас подобные фамилии некоторым кажутся странноватыми, однако такова давняя русская традиция. Многие известные театральные деятели носили длинные фамилии – Смирнов-Сокольский, Сумбатов-Южин и так далее. Я же отношусь к этому не как к моде и не как к эпатажу, а как к семейному наследию. Просто я очень уважаю своего отчима, которого считаю папой, и решил из благодарности взять его фамилию Войтов. К тому же в нашем профессиональном цехе уже есть актёр Олег Масленников. Зачем разводить путаницу?

– Кстати, твой отчим – военный. Ты до театрального института больше года являлся курсантом танкового инженерного училища. Такие разные профессии…
– Но у них есть и нечто общее. Вот, например, раньше я не мог понять, как человек может уснуть с открытыми глазами. Однажды мы с мамой и папой поздно вечером ехали с какого-то мероприятия. Проезжаем несколько станций метро, мы с мамой выходим из вагона, а отец застыл на месте. И стоит с открытыми глазами. Оказывается, заснул! Сработала военная привычка – не закрывать глаза во сне. А потом я это ощутил и на себе. Находясь в училище, стоял в почётном карауле – охранял знамя. Стоишь полтора-два часа по стойке смирно, даже чуть-чуть колено согнуть нельзя. И тогда с открытыми глазами просто засыпаешь. Правда, я иногда заваливался, но меня вовремя будили. Такая выдержка помогает и в актёрской жизни. Ведь во время съёмок не высыпаешься. И вот находишься на площадке, объявляют перерыв, долго ждёшь следующего эпизода. И тогда пытаешься незаметно подремать, чтобы набраться сил.

– Ты высокого роста, почти два метра, а я слышал, что в танковые войска не брали рослых людей.
– И правда, раньше действовало такое правило. Но в девяностые, когда я учился, всё изменилось. Например, в нашем училище был парень ростом за два метра. Нам с ним приходилось сложно, особенно когда звучала команда «по машинам!». И локти, и колени, и носы себе сдирали, и уши рвали. Люк-то не очень большого размера, а тебе нужно в него нырнуть, как в бочку. Но ничего, со временем к этому привыкаешь.

– А в актёрской профессии высокий рост мешает?
– Проблемы случаются. Например, стоишь перед камерой, а у тебя партнёрша, одна из главных героинь, – невысокого росточка. И, чтобы мы с ней вместе оказались в кадре, ей под ноги подставляют тумбочку. Тогда она хотя бы дотягивается до моего подбородка. Я помню, снимался у Светланы Дружининой в фильме «Гардемарины 1787. Война» – он ещё не вышел на экраны. Режиссёр требовала: «Мне нужно, чтобы вы были пониже». Приходилось разъезжаться на полушпагате. Но и с этой проблемой можно справиться.

– Тебе помогает спортивная подготовка. Ты ведь даже преподавал фехтование в Школе-студии МХАТ, которую окончил. Кстати, почему потом отказался от карьеры педагога?
– Я несколько лет работал ассистентом великого фехтовальщика, педагога по актёрскому мастерству Андрея Викторовича Ураева. Иногда вместо него проводил занятия по фехтованию, то есть чувствовал себя полноценным педагогом Школы-студии. Но позднее понял: кино и театр требуют полного погружения и ни на что другое времени просто не остаётся. Не то что на фехтование – я даже родителей тогда редко видел. Дневал и ночевал в театре либо на съёмочной площадке. Поэтому пришлось отказаться.

– В 2016 году ты поставил спектакль по произведениям Сергея Довлатова «По ту сторону полуночи». Но больше постановкой не занимался. Тоже из занятости?
– Тогда я действительно загорелся этой идеей и нашёл поддержку у своих друзей актёров. Работать нам было очень интересно и весело. Мы все кайфовали. Но, к сожалению, не смогли долгое время играть спектакль, потому что все друзья работают в репертуарных театрах. Выдернуть их на гастроли и совпасть с графиком по основному месту службы оказалось проблематично. А менять исполнителей я не хотел. Однако декорации того спектакля и сегодня хранятся, актёры помнят свои роли, и, если найдётся сцена, думаю, было бы классно повторить. Я немного пробовал себя и в продюсировании кинопроектов. Но всё-таки мне ещё хочется позаниматься актёрством, своей любимой профессией. Хотя пути Господни неисповедимы.

– Олег, не только кино, но и театр сегодня стал продюсерским. Даже старые, известные репертуарные труппы порой напоминают антрепризу, цель которой – поменьше потратить, побольше заработать.
– В общем-то да. К сожалению, время диктует такие условия. Широко распространена идея «театра на коврике» – когда на сцене два-три артиста, стол и пара стульев. Это гениально придумано для проката, ведь такие декорации удобно возить на гастроли. И тогда антрепренёра заботят лишь громкие имена артистов – важно, чтобы зритель их любил и покупал на них билеты. Да, такой театр тоже существует. Но есть и серьёзные проекты, где невозможно схитрить, где нельзя обойтись скромной декорацией и играть вполсилы. Так что не всегда нужно думать исключительно о прибыли. Крупные театры также должны вкладываться в молодых режиссёров и артистов, доверять им, чтобы они реализовывали свежие творческие идеи. Ведь это даёт коллективу второе дыхание! У нас на некоторых сценах постановки идут много лет, и их не снимают с репертуара. Но нужно показывать и нечто новое!

– «Юнона и Авось» в «Ленкоме» уже несколько десятилетий собирает полные залы.
– Это как раз такой спектакль, которому нечего противопоставить из современного репертуара. Но, к сожалению, смотришь и понимаешь – это уже не то, что когда-то поставил Марк Анатольевич Захаров. Лично я эту постановку помню совсем другой. Конечно, публика и сейчас в финале спектакля встаёт из уважения к актёрам, музыке Рыбникова, драматургическому материалу, из уважения к создателям той постановки… Понимаешь, сейчас, когда мы общаемся по мобильным телефонам, когда появилось много новых технологий, должно что-то поменяться и в театре. Традиционные корни нужно сохранять, но на ветках должна постоянно появляться молодая поросль. Дерево не может не цвести! А театр, как и дерево, – живой организм. Он должен дышать, брать новые высоты, покорять небеса и так далее. Да, времена сейчас непростые, людям уже надоела и по телевизору, и на сцене вся эта чернуха, порнуха, выстрелы… Все хотят чего-то другого. Но только не мусора, не серости, не шуток ниже пояса – а чего-то умного, светлого, доброго, чистого.

– Мне кажется, проблема во многом кроется в слабой драматургии. От этого страдают и театр, и кино. Мало талантливых молодых авторов.
– Я с тобой полностью согласен. Но я знаю талантливых пишущих ребят. Их очень быстро расхватывают телеканалы и затем включают в некие сценарные группы, которые начинают писать по заказу. Рождается много хорошего материала, но вот вопрос: есть ли возможность это реализовать? Продюсеру не всегда нужны гениальные идеи, ему нужно то, что можно продать. И часто под давлением продюсеров хороший автор творчески погибает. Он окунается в рутину, попадает в конвейер…

– Многие считают, будто участие в сериалах – это просто тупое зарабатывание денег. Как ты к этому относишься?
– Скажу честно: лично я к любой работе отношусь серьёзно, будь то главный герой в спектакле или небольшая роль в сериале. Помнишь, как сказала Фаина Раневская: «Сняться в плохом фильме – это всё равно что плюнуть в вечность». Так вот, я тоже считаю, что не надо плевать в вечность. Жизнь – бумеранг, что запустишь, то к тебе и вернётся. Однако не всегда до начала съёмок можно понять, получится фильм или нет. Иногда на раннем этапе работы видятся радужные перспективы, и только в финале понимаешь, что всё-таки плюнул в вечность. Так что остаётся лишь честно работать и верить, что картина окажется достойной.

– Ты когда-нибудь отказывал режиссёру, если он тебе лично был не симпатичен?
– Да, был такой момент. Но дело не в наших личных отношениях, не в различии взглядов на жизнь, а в несовпадении профессиональных установок. Этот человек просто непрофессионально повёл себя на съёмочной площадке. Я снимался у него один раз. И на площадке оказался почти в такой же ситуации, что и Алек Болдуин. Чуть не застрелил оператора! Слава богу, вовремя поняли, что автомат заряжен боевыми. А ведь режиссёр одновременно являлся продюсером. Раздолбайство и желание сэкономить на специалистах чуть не привели к беде. В общем, когда он меня позвал работать в следующем проекте, я, естественно, отказался.

– Тем не менее знаю, ты любишь экстремальные съёмки и стараешься сам выполнять все трюки. Твоя супруга Алина, наверное, переживает, ворчит на тебя в таких случаях?
– Естественно, переживает. Но я её стараюсь оберегать от лишних волнений. Не рассказываю обо всех деталях предстоящей работы. Вот, например, недавно была съёмка на море, мы с партнёром дрались в воде и на прибрежных камнях. Из гидрокостюма – только обувь, всё остальное – шорты и майки. Погодка стояла та ещё – холод и ветер. Поэтому мы отогревались в море. Члены съёмочной группы ходят в утеплённых куртках, а у нас в кадре лето! Но жене я просто сказал, что предстоит сложная съёмка – в плане того, что она ночная. Не упомянул о драке, гонках на гидроциклах, сложной погоде и так далее. Это уже потом, когда Алина увидела синяки, пришлось сознаться.

– Вы официально поженились, когда тебе исполнилось тридцать семь лет. Почему так поздно?
– Мы долгие годы просто жили, а потом задумались: почему же при этом не расписаны? Хотя нам это было не очень-то нужно. Но я считаю, что оформить брак официально необходимо. Это создаёт другое отношение к семье, повышает ценность ваших отношений. Так что мы сходили в загс и не жалеем об этом. Причём не могу сказать, что после этого лично у меня стало больше ответственности за семью. Я и раньше оберегал жену и сына, и ничего не изменилось. Вообще, мне кажется, для мужчины штамп в паспорте не так важен, как для женщины. А вот ей необходима уверенность, что она за мужем, за стеной, что она защищена. И даже в этом случае не должна происходить игра в одни ворота. Без взаимной подпитки семейная жизнь невозможна.

– Вы иногда работаете вместе. Например, знаю, что сейчас Алина как режиссёр и продюсер задействовала тебя в главной роли в своём новом короткометражном фильме.
– Да, я играю лётчика. Летал на спортивных самолётах, выполняющих фигуры высшего пилотажа. Пришлось многому учиться у профессиональных пилотов. В кадре лётчик выполнял трюки за штурвалом, а я дублировал все его действия на камеру. Выполняли и «бочки», и «петли», и свободное падение. Мне это в радость. Жена следила за моими полётами, находясь на земле, и ей становилось плохо. А ведь я ещё в детстве очень любил приезжать в аэропорт и смотреть, как взлетают и приземляются самолёты. Бабушка вообще была уверена, что стану пилотом… А в этом проекте я помогал супруге-продюсеру: например, мы вместе искали и выбирали объекты для съёмок, продумывали разные возможности, договаривались с людьми.

– Нет-нет, я вовсе не имел в виду политические взгляды. В этом смысле пусть нас рассудит время. Последние годы сложились непросто, но именно они, плюс возраст, очень чётко расставили все приоритеты. Стало ясно, что ценно, а что нет, с чем ты готов мириться, а с чем уже не хочешь. Я вдруг стал резко реагировать на лицемерие. На отношения, построенные по принципу выгоды и от этого изначально фальшивые. На громкие слова, за которыми ничего не стоит. Сейчас так шумно вокруг, что истинного не слышно. В результате люди, которые производили слишком много шума, просто отпали.