Я, конечно, ничего в этом не понимаю, но с моей замшелой советской точки зрения питание в школе сына организовано как-то странно. Парадокс: вроде всё хорошо, даже можно сказать, отлично, но… странно. Сложно. Нечто вроде масонского ритуала. Только не надо засучивать штанину и получать шлепок мечом по хребту, как замечательно описал Лев Николаевич Толстой в «Войне и мире». Там, в школе, всё ещё мудрёней.

Родители школьников меня поймут.

Хочешь, чтобы твоя кровиночка не осталась в школе голодной, – закажи обед или завтрак за три дня по интернету. Всё, как принято в шикарных ресторанах на Елисейских Полях. Сидишь, как какой-нибудь Ротшильд, перед меню на мониторе и надменно рассуждаешь:
– Та-а-ак-с… Посмотрим-посмотрим, что тут нам предлагают местные хвалёные рестораторы. Суп харчо. М-да, пикантно. Держу пари, это что-то испанское – мачо, пончо, харчо… Лапша куриная. Помнится, Илон Маск мне рассказывал, что пробовал нечто подобное в стейк-хаусе «Арагава» в Токио. Полторы тысячи долларов полпорции. Однако! Пусть наши конкуренты Рокфеллеры разоряются на этой японской еде. Тефтели с гречей. Не знаю, никогда не слышал. Наверное, что-нибудь мексиканское. Голубцы. Ох уж эти французы! Шалуны. Всё-то они на эту тему норовят свернуть… Сарделя с пюре. Сарделя, сарделла, сардинелла… Вероятно, какой-нибудь неаполитанский деликатес. Биточки с тушёной капустой. Гм! Биткоин знаю, биточки – нет. Дальше. Винегрет. Зелёный горошек. Салат «Московский». Безобразие! Сейчас же позвоню Эмманюэлю, чтобы сделал выговор владельцу ресторации. Путинский салат в самом центре Парижа! Куда смотрит служба внутренней безопасности Пятой республики? А чем порадуют нас славные галльские виноделы? Сок яблочный. Сок томатный. Всё банально. «Байкал». Что-то слышал. По-моему, это название большой лагуны в Папуа – Новой Гвинее. Кисель. Это что такое? Берёзовый сок. Опять русские. Осваивают приёмы «мягкой силы»… Возьму-ка я харчо, сарделю и «Байкал». Постараюсь уложиться в семь тысяч долларов.

Примерно так происходит и у нас. Только с учётом местного чертановского национального колорита и непереводимой региональной идиоматики.

Мы сидим у компьютера: жена, я и сын, пятиклассник Вася.

– Сардельку будешь? – спрашиваю Васю.
– Не хочу сардельку.
– Почему?
– Она раздевалкой пахнет.
– Никогда не думал. Впрочем… Хорошо, биточки хочешь?
– А с чем биточки?
– С тушёной капустой.

Вася очень артистично показывает, что его сейчас вырвет, и издаёт арабский гортанный звук «х».

Жена:
– Вася, перестань! Как тебе самому не противно!
– А мне и противно. Зачем папа произнёс это злое заклинание «тушёная капуста»? Мам, ты разве не знаешь: если произнести заклинание «тушёная капуста», все начинают тошниться?
– Вася! Фу!

Вася, с интонацией утомлённого собственной непомерной мудростью Конфуция:
– Это правда жизни, мам. Суровая правда жизни. «А в чём сила, брат?»

Я:
– Действительно, перестань. Вот демагог растёт, а?
– А кто такой демагог? А? Я знаю. Это дама-педагог.
– Вот трепло ушастое. Демагогия – это…
– А ты хочешь, чтобы я был трепло без ухов?
– «Без ушей» надо говорить.
– Нет. Надо «без ухов». Мы читали на литературе отрывок из романа не помню кого, мы его будем в десятом классе проходить. Там толстый очкарик смотрел на звёзды. У него фамилия была – Безухов.

Жена:
– Это роман Толстого «Война и мир».
– Ясно. Какой автор, такой и герой.
– В смысле?
– Толстый. Ладно, тема закрыта. Я хочу биточки, только с пюре.

Я:
– Нет, не получится. Биточки можно только с тушёной капустой. А вот раздевалку… тьфу, то есть сардельку можно с пюре.
– А тефтели с пюре нельзя?
– Нельзя.
– А просто пюре?
– Нельзя.
– А это нарушение прав детей и человеков. Ладно. Что там ещё есть?
– Тефтели с гречкой, голубцы…
– Не пойдёт. Пусть их Толстов с Безуховым лопают.

Жена:
– Тут вот, Васенька, ещё есть курочка с лапшой. Ты ведь её любишь?
– Я Родину люблю.

Я:
– Господи, что же из тебя вырастет?
– Не «что», а «кто». Одушевлённость-неодушевлённость в СССР проходили? Ладно. Повелеваю, о мои презренные слуги, заказать мне лапшу с курицей! Шутка. И попить чего-нибудь.
– Сок?
– Можно сок. Яблочный есть?
– Есть яблочный, томатный, берёзовый.
– А дубового нет? Шутка. Яблочный беру.

Жена:
– Васенька, ты что же, только лапшу и сок?
– Хлеб дают?
– Дают.
– И три корочки хлеба.

Через три дня Вася пошёл обедать. Простоял в очереди всю переменку и не успел поесть.

Попробовали мы заказать завтрак. Та же история.

– Ладно, будешь ходить в буфет, – сказала мама. – Вот тебе деньги на школьную карточку. Чупа-чупс, шоколадные батончики и всё прочее вредное ты взять не сможешь. У тебя на них будет отказ. Пицца там тоже, говорят, плохая. Тоже отказ.
– А что же я буду есть?
– Кашку, яичницу.
– Это пусть Безухов с Толстовым кашу с яйцами едят и на звёзды смотрят. А в буфете на переменах тоже всегда народу много. Там нормальный человек только сосиски в тесте может есть. Но, пока в очереди стоишь, все сосиски в тесте кончаются. Мне Глеб Гнутиков рассказывал. Он уже четыре раза за сосисками стоял, а ему не досталось.
– Можем давать тебе с собой булочки, пирожки.
– Это только девчонки с собой в школу всякую полезную дрянь таскают – йогурты там, мюсли эти… Нет. Я завтра в школу не пойду!

Я, испепеляя сына праведным гневным взором:
– Как это не пойдёшь?
– А так, папочка. Что мне, с голоду там умереть? Нет! Я не голодовник! Я лучше ноги съем, чем в школу пойду!

Мы с женой задумались. Уж слишком сильно сказано. Вася вышел. Какое-то время пыхтел в своей комнате. Потом приполз по полу к нам. На попе и с ногами, закутанными в одеяло. С лицом мученика.

Жена:
– Что это такое, Васенька? Зачем ты окутал ножки одеялом? Тебе холодно, сынок?

Вася, душераздирающе, трагически, с неподдельными слезами в голосе:
– Я не окутал их одеялом, мамочка. Я их съел!

На следующий день Вася всё-таки пошёл в школу. В пластиковом контейнере у него лежали две куриные ноги. Как сублимация детского отторжения школьного питания. И три булки – как тематическое эхо архетипических «трёх корочек хлеба». Извините за культурологическую заумь.

А чем всё-таки питаются российские школьники, я так и не понял.