Жизнью маленькой Гузель никто не интересовался – что она думает, что чувствует, о чём мечтает. Родители и многочисленные домочадцы вечно заняты, деревенский быт в башкирской глубинке не располагал к сантиментам. Гузель росла как придорожная трава. В десять лет умела управляться с хозяйством наравне со взрослыми – и в доме, и в хлеву. На разговоры по душам ни у мамы, ни у папы времени не было.

Когда же выдавалась свободная минутка, девочка бежала в конец огорода к своему укрытию, где могла в тишине поиграть с немудрёными игрушками, не опасаясь окрика и наказания. Маленький шалашик в зарослях ивняка она соорудила из веток сама. Туда же Гузель поселила маленького котёнка, прибившегося ко двору поздней весной. Он стал ей лучшим другом и собеседником. Говорить он, разумеется, не умел, зато всё понимал, ластился к маленькой хозяйке и согревал ей душу.

Их хрупкий мирок разрушился неожиданно и страшно. Наступила осень, и в шалаше стало холодно. Пришлось принести котёнка домой. Отец, запнувшись о глупую животинку, рассвирепел, начал ругаться, а зверька в ярости отшвырнул так, что тот насмерть разбился головой о печку. Единственное любимое существо погибло.

Гузель в ужасе замерла, словно окаменела. Потом, не помня себя от горя, выкопала на заднем краю огорода большую яму и похоронила единственного друга, а заодно и все свои немногочисленные игрушки. Даже любимую куклу Танзилю не пощадила. Всё! Никого нельзя любить – это слишком больно.

С этого момента жизнь Гузель словно началась с чистого листа. Все чувства и события прежних дней стёрлись из памяти, будто захлопнулась за спиной тяжёлая железная дверь. Именно так работает механизм глубинного отречения от любви. Человек, обеспамятев, продолжает жить, но теряет способность ощущать чужую боль всем сердцем, разделять чужую радость и самому искренне радоваться или горевать.

Гузель выросла работящей миловидной девушкой, вышла замуж за хорошего парня, родила сына и дочку. И всё бы хорошо, но за тридцать лет брака она так и не смогла почувствовать себя замужней женщиной и любящей матерью. Заботливой – да, но искренней любви в её сердце родные не находили, как ни старались.

Иногда накатывала такая тоска, что Гузель собиралась и шла в клуб на танцы, как молоденькая девчонка. Супруг не препятствовал – сопровождал до клуба и терпеливо ждал, пока жена напляшется. Сын ничего не говорил, а взрослая дочь спрашивала напрямую:
– Мама, почему ты меня не любишь?
– Как же, доченька, не люблю? Люблю.
– Нет, не любишь.

Дочернее сердце не обманешь ни подарками, ни поцелуями, если за ними нет душевной приязни и тепла.

Свою историю Гузель рассказала мне на одном из психологических семинаров, куда пришла с единственным вопросом: «Почему я такая бесчувственная?»

Стали разбираться. По ниточке вытягивали из памяти забытые картины трудного детства. И случилось чудо: Гузель словно бы отворила накрепко замурованную дверь в прошлое и увидела как наяву все тяжёлые события того времени.

Была найдена точка забвения, с которой вся жизнь пошла наперекосяк. Вспомнила, рассказала – и будто оттаяла душой. Заплакала, не сдерживаясь, горькими очищающими слезами. Лицо её приобрело женственную мягкость, исчезли суровость взгляда и резкость движений. Появился свет в глазах. Женщина ожила.