Ничего не скажешь, умела советская власть работать с молодёжью. Сегодняшним чиновникам Министерства образования и Минкульта не грех поучиться.

Игра в «Зарницу» – это святое. Причём все отряды носили имена героев. Сбор макулатуры и металлолома – обязателен. Все собранные средства пойдут в Фонд мира, в помощь нашим братьям в Африке и Латинской Америке. К праздникам выпускали стенгазеты, пели песни, читали стихи. Вели переписку с ровесниками из стран соцлагеря.

Тут не захочешь, а патриотом вырастешь.

Вся малышня мечтала получить звёздочку с кудрявым малышом Лениным. Те, кто постарше, заслуживали чести первыми вступить в пионеры. И проходило всё очень торжественно, у Вечного огня. Красные галстуки детям повязывали бабушки и дедушки с орденскими планками на груди. Смахивали слезинку и очень гордились.

Меня за систематическое нарушение дисциплины приняли в пионеры в последнюю очередь, и я от этого очень страдала. А когда наконец получила право повязать красный галстук – не на торжественной линейке, а в комнате пионервожатой на перемене, – то в тот морозный уральский апрельский денёк бежала домой в пальто нараспашку. Пусть все видят: я – пионерка!

В старших классах было сложнее. Юношеский нигилизм и пофигизм расцветает где-то в 14–15 лет. Но педсостав нашей школы поступил мудро. Чтобы загнать старшеклассников на ежемесячное общее комсомольское собрание, учителя разработали хитрый план. Первая часть – официальная. В течение 45 минут мы слушаем последние директивы партийных съездов, новости об успехах промышлености и сельского хозяйства и о реакционных выпадах Запада. А потом – вторая часть, творческая!

Каждому классу предстояло подготовить выступление на заданную тему. Дело вовсе не пустяковое, ведь в актовом зале поглазеть на это соберётся вся школа. А значит, соревнование, азарт, борьба, интрига!

В нашей школе было четыре старших класса, и у каждого – своя ярко выраженная индивидуальность. 10-й «А» под чутким руководством учительницы литературы Нины Алексеевны даже в столовую послушно ходил строем.

10-й «Б» возглавлял историк Пётр Петрович, капитан в отставке, которого, по слухам, вежливо попросили из высшего военного училища, где он как-то неправильно преподавал будущим офицерам историю партии. Под его руководством 10-й «Б» превратился в сборище неформалов, чтобы не сказать хуже – эсеров или даже махновцев.

Самым крутым был 9-й «А», где обучались детишки из обеспеченных семей. Их классная, «биологичка», на уроках вместе с подопечными рассматривала иностранные модные журналы. И взахлёб восхищалась учениками. Смотрите, Леночке родители достали шикарную японскую курточку! А Петеньке замшевый пиджачок привезли из Болгарии!

И только мой 9-й «Б» ничем не выделялся на общем фоне. Ярких личностей у нас было мало, конкретной идеологической платформы не оформилось, да и классная дама, «физичка» Валентина Николаевна, выглядела совершенно заурядно, под стать своим ученикам.

– Сказали, к весне окна помыть надо, – устало вздохнула Валентина Николаевна и тоскливо поглядела в потолок. – Найдите где-нибудь вёдра, тряпки, газеты. Помойте как-нибудь… Вы уже взрослые. А я пошла.

Собственно, неплохой метод воспитания. По крайней мере, никто не читал нам нудных нотаций. И, как ни странно, аморфность руководителя привела класс к идее самоуправления и самоорганизации. И вскоре оказалось, что есть у нас яркие личности! А значит, первое место должно остаться за нами.

Первым испытанием стал «Конкурс строя и патриотической песни» – было в стародавние времена такое развлечение для школьников. Выстроившись в колонны, каждый класс с громким пением должен был прошагать, чеканя шаг, по спортивному залу. Почти как на параде.

– Ребята, мы должны победить! – воскликнула Пикачёва.

Галочка являлась секретарём комитета комсомола школы и собиралась продолжить партийную карьеру в Институте марксизма-ленинизма.

– Пацаны, чтоб зелёные рубашки с НВП постирали и погладили! Девчонки – в белых фартуках. Понятно всем? – безапелляционно заявила Бизева, староста класса. – Чё петь, кстати, будем?

Вариантов существовало немного, и мы выбрали «День Победы». Во всяком случае, все знали слова, оставалось только проорать их как можно громче.

Я вообще-то была новенькая – после того как восьмые классы расформировали, из наших сюда попали только я и две мои одноклассницы, Жанна и Лида. Авторитетом я тогда ещё не могла похвастать – училась плохо, учителям грубила, да и вообще, вечно сидела на камчатке с книжкой стихов. В общем, уважения никакого.

– Да вы ни в жизнь не победите, – подала я голос со своей галёрки и захлопнула томик Есенина. – Вот увидите, все споют «День Победы» и будут маршировать в зелёных рубахах. Выделиться надо!
– Как? – хором воскликнули Пикачёва и Бизева.

У мамы в школе накануне тоже проводили смотр строя и песни, её класс победил, причём в основном благодаря эффектному внешнему виду. Мальчики и девочки были в белых рубашках, на головах – береты с эмблемой ВДВ. Правда, пели тоже «День Победы».

– А мы споём песню из «Белорусского вокзала», – предложила я. – Но только не криком, а почти шёпотом, мы ж десантники, разведчики…

Всю следующую неделю на уроках физики прямо в классе мы репетировали, маршировали, стоя у парт, и пели сдавленными голосами: «Горит и кружится планета… раз-два-три… над нашей Родиною дым… раз-два… А значит, нам нужна одна победа… раз-два-три…» Считала Бизева и, как грозный прапорщик, покрикивала на тех, кто не попадал в ритм.

Пикачёва и здесь попыталась подвести идеологическую конъюнктуру:
– Оль, так неправильно! Почему тихо, как-то не победно получается!
– Ладно, в финале гаркнем, – пошла я на уступки.

А классная Валентина Николаевна, как всегда, смотрела на нас печально и вздыхала.

В день парада классы в коридоре выстроились в колонны, чтоб затем пройти маршем. Мы держали интригу до конца и вышли последними. И не ошиблись, эффект был фантастический! Все в голубых беретах с золотыми крыльями, накрахмаленных белоснежных рубашечках, тёмно-синие школьные брюки у мальчиков и чёрные юбки у девочек.

Правда, накануне выяснилось, что у некоторых девочек есть только коричневые или зелёные юбки.

– За ночь пошьёте, – приказала Бизева. – Не будет юбки – к выступлению не допустим.
– Банты, – шепнула я ей на ухо.
– И банты на голову не крутите! – рявкнула Бизева. – Чтоб береты у всех были надеты под одинаковым углом наклона.

Одноклассники не спорили, все были воодушевлены и приказания выполняли охотно.

В полной тишине мы сделали несколько чеканных шагов и очень сдержанно, с расстановкой, зашептали: «Горит и кружится планета…» Но постепенно, сохраняя ритм, молодые голоса становились всё громче и увереннее. А в финале грянули от всей души: «Сомненья прочь: уходит в ночь отдельный, девятый «Б» – десантный батальон!»

Победа была полной и безоговорочной. А успех – он такой, распробуешь его, и хочется всё больше и больше. Пикачёва потирала ручки:
– Мы будем лучшим классом! Нам дадут характеристики от комитета комсомола!
– Оль, если что-нибудь придумаешь, скажи, всех построим, – вторила Бизева.

Потом мы победили в конкурсе «Старая сказка на новый лад». Представили драматическую историю «Репка», тем самым поддержав новый курс партии под названием «Продовольственная программа». На смотре «Профтехобразование для вас» представили историю о поваре-кондитере, гениальном мастере своего дела. До сих пор боюсь, что кто-то вдохновился нашей интермедией и вместо института отправился в кулинарный техникум. Лихо победили в конкурсе «А ну-ка, девочки!». Правда, наши мальчики с треском продули в «А ну-ка, парни!», и конкуренты злорадствовали. Так что требовалось взять реванш.

И тут как раз важный повод – близился День Победы. А значит, в бой!

Я, как и полагается «серому кардиналу», давала творческие указания, Бизева громко их озвучивала и требовала чёткого выполнения. Пикачёва отвечала за организационные вопросы, реквизит и технику. Выбила школьный магнитофон, на который мы записали песню Булата Окуджавы «До свидания, мальчики!». По задумке, пацаны в неизменных рубашках цвета хаки и девчонки в цветастых платьицах толпятся как бы у военкомата. Им весело, они молоды, прекрасны и полны сил. Смеются, обнимаются, пытаются танцевать, кто-то эмоционально размахивает руками. Но слов мы не слышим, минорная мелодия звучит громко и перекрывает весь шум. И от этого получается странный контраст – вот она, юность, которая не знает, что её ждёт. И голос автора, который из будущего. Он-то знает, что многие не вернутся.

– Оль, послушай, – приставала ко мне Пикачёва. – Щербаков жалуется, он рубашку зелёную принёс, а выступать его не взяли. Это неправильно, ведь в характеристике отразится, что общественной работой не занимается.
– Так и Щетинкина не взяли. Они оба не похожи на парней из сороковых, – вступилась за меня Бизева.

Именно так. Щербаков был подхалим и карьерист, а Щетинкин – просто жлоб. И обоих я терпеть не могла! Зато главные роли щедро раздавала своим друзьям и приятелям, как говорится, по блату. На этом и погорела.

В день выступления подруга Лида пришла в школу с голубыми волосами. Всему виной ядрёный оттеночный шампунь «Ирида».

– Ты с ума сошла! – вопила я в исступлении. – У тебя ведь главная роль!

По задумке, когда все мальчики и девочки выстраивались в шеренгу и уходили вдаль, внезапно прибегала опоздавшая барышня и звала своего Сашку. Объятия, крепкий поцелуй, прощание. Все ушли, занавес!

Ну и кому же это играть, как не Лидке и Сашке, у которых любовь цвела пышным цветом. Да так, что учителя опасались, как бы девочка не окончила школу в интересном положении.

– Я не специально! – оправдывалась Лида. – Задумалась, что бы я во время войны делала, кем бы была… Вот и пересидела с шампунем!
– Давай тогда пилотку ей на голову поглубже натянем, – предложила ближайшая подруга Жанна.
– Какая пилотка! Тут каска нужна или противогаз! – психовала я.
– О, знаю, что нужно! – взвизгнула Лидок и куда-то унеслась. А вернулась, держа в руках лётный шлем. Наш бравый капитан, который преподавал начальную военную подготовку, был мужчина хозяйственный. В закромах имел полный арсенал, а уж трясся над своими сокровищами не хуже Плюшкина. Как Лидка уговорила его отдать бесценный раритет, непонятно. Хотя… С её формами 90–60–90 пожалуй что и понятно.

Короче, договорились так. Лида надевает шлем, чтоб спрятать причёску Мальвины. А я вместо неё провожаю Сашку.

– Ты только целуйся с ним понарошку, ладно? – надула Лидок пухлые губки.
– Да сдался мне твой Сашка, – фыркнула я.

Поначалу всё шло по плану. Одноклассники вели себя органично, просто, как на школьной перемене. Я стояла в глубине зала, откуда предстояло выбегать, и наблюдала за действием. И тоже вдруг задумалась… Они ведь были такие же ребята, как мы, ну, может, чуть старше. И интересы те же – на танцы сходить, в институт поступить, влюбиться и первый раз поцеловаться! А бард пел:
– Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли –
Повзрослели они до поры.

Пацаны выстроились в линейку и, как и задумано, смотрели вдаль, пытаясь увидеть будущее. Мужскую часть класса я вообще-то слегка недолюбливала, считала всех неотёсанными тюфяками и неучами. А тут неожиданно парни подтянулись, плечи расправили, и в глазах что-то изменилось. Другие стали, взрослые! Жанка в гимнастёрке и пилотке, на плече сумка с красным крестом. Лицо такое – словно с плаката «Родина-мать зовёт!». И Лидка в лётном шлеме выглядит вовсе не смешно, а по-настоящему! Таких отчаянных красавиц немцы боялись как огня и называли «ночными ведьмами».

У меня навернулись слёзы – словно 1982 год неожиданно обернулся 1942-м. Но каким-то чудом сознание победило подсознание, и до меня дошло: песня сейчас закончится, я не успею выскочить и позвать Сашку. Финал смазан!

Тут же завопила на весь зал: «Сашка! Сашка!» – и ринулась к сцене. Умница Санёк ситуацию оценил, выскочил из уходившего строя мне навстречу. И тут, тысяча чертей, песня закончилась! Мы стояли, как два придурка, посреди зала, пялились друг на друга в тишине, а по щекам у меня текли слёзы. И просто от испуга, не зная, что делать в данной ситуации, я обняла Сашку и прохрипела:
– Только вернись!

У Сашки глаза тоже заблестели, повлажнели, видно, впечатлился. Он прижал меня к себе и крепко чмокнул в губы.

– Вернусь!

И побежал за кулисы, вслед за товарищами. А я опустилась на приступок сцены и заплакала. Не так чтобы громко, но очень горько.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, тишина в зале стояла, как на годовой контрольной по математике. Но выручила меня наша классная, вечно сонная Валентина Николаевна. Она подошла, обняла за плечи, очень просто сказала: «Он обязательно вернётся!» – и увела за кулисы.

Зал вдруг проснулся и проводил нас громогласными аплодисментами.

В общем, с этой инсценировкой мы заняли самое распоследнее место. Валентину Николаевну в учительской подвергли остракизму. Чёрт знает что ваши дети творят! Налицо полное моральное разложение класса! И отчасти это была правда.

Мальчишки после провала дружно решили выпить пивка, как-никак, почти с фронта вернулись. А в женском туалете стоял вселенский плач. Принципиальная Пикачёва негодовала, метала гром и молнии:
– Я буду требовать пересмотра решения! Это несправедливо! Я в райком партии пойду!

У Бизевой от расстройства пошла кровь из носа. Как оказалось, барышня она трепетная.

А Лидка мне прошипела:
– Ты мне больше не подруга. Я же просила не целоваться с Сашкой. А ты? Это подло!
– Она не хотела, это ради искусства, – пыталась заступиться за меня Жанка.
– Искусство тут ни при чём, – парировала я. – Это ради Родины! Чтоб поверили, почувствовали, запомнили…

И как раз в этот момент в туалет пожаловали ещё две барышни. С интересом прислушались к нашим разговорам.

– Нет, я, конечно, всё понимаю и ничего против Родины не имею. Но что теперь, из чувства патриотизма немецкий дипломат выкинуть и «Мальборо» не курить? – засомневалась Клюева из гламурного 9-го «А».
– Кури болгарские «Родопи», они из соцлагеря, – заметила Сафина из либерального 10-го «Б».

Вот так в 16 лет случился мой первый поцелуй, исключительно из любви к Родине!