В селе, которое таится в глубине уральских гор, в конце позапрошлого года мы купили дом. Следующее лето пролетело в хлопотах, и с соседями я мало общалась. Но как-то раз, пробегая мимо одной местной колоритной бабушки, что пасла овечек вдоль реки, я невольно остановилась. Слово за слово, мы разговорились.

Чудесная бабушка Маша поделилась со мной особым рецептом травяного чая и даже подсказала, где здесь можно собрать необходимые травы. Когда и как наш разговор свернул в другое русло, уже и не вспомню. Но мы почему-то стали говорить о судьбе, точнее, о предопределённости жизни и смерти каждого человека. Как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Я утверждала, что каждый из нас имеет право выбора, иногда мы даже можем изменить время ухода человека из этого мира.

– Нет, это не так! – категорически не соглашалась баба Маша. – Согласна, что мы можем выбирать, как нам жить, а вот час рождения и час смерти человека всегда прописаны с самого начала. И с этим прописанным временем мы приходим в мир Божий. Моя бабушка, царствие ей небесное, это всегда знала, она была повитухой.

Жила она здесь же, в этой деревне. Всегда говорила, что каждый младенец знает, когда ему наступает черёд появиться на свет. Хоть живым, хоть мёртвым, а чрево матери покинет в строго назначенный час. И если вдруг останется в утробе и с матерью уйдёт в мир иной, то всё равно так получается, что он уже пришёл сюда, на грешную землю, пусть даже толком и не родился. А то, что он именно таким образом явился в мир, так на то только один Бог управу имеет. Да и время ухода человека никак не изменить. Вот поведаю тебе одну историю, мне её бабушка рассказала. Это произошло с ней много лет назад.

В те годы она была ещё относительно молода. Их дом находился на горе, на краю села. Тогда люди жили не так, как сейчас, а по старому укладу. В те времена бытовало негласное правило: ежели кто на постой попросится, путник, странник или нищий, то без всяких вопросов открывай дверь и встречай его как гостя, и не смотри на его грязную одежду и бедность.

И вот как-то под вечер появились в селе путники – старик, мальчик лет двенадцати да слепой парень. Постучались в дом на окраине, попросились на ночлег – и тем домом как раз оказалась изба моей бабушки. Она впустила путников, определила им место для отдыха, поделилась нехитрым ужином. И вдруг прибежали гонцы из дома на соседней улице – мол, схватки у нашей роженицы начались, поспешай, дорогая!

Но бабушка не зря слыла опытной повитухой и не спешила выходить. Она и без гонцов точно определила, что часа через два будет самое время выдвигаться. А посыльным пока велела топить баню, готовить всё необходимое для родов.

Наконец она начала собираться. Прочитала молитвы, омылась сама, собрала сумку. И только направилась к двери, как старик-путник её неожиданно остановил.

– Будешь к дому подходить, в коем роды начались, не спеши входить во двор, – промолвил старик. – Посмотри для начала в окно – в то, что ближе остальных к воротам. Всё, что увидишь, запомни да мне расскажи, когда вернёшься.

Удивилась бабушка, но ничего не ответила, вышла из избы. А сама подумала: что этому старику надо, какой у него интерес к незнакомой роженице? Да и что такого она может увидеть в окне? Все селяне друг друга прекрасно знают, ничего такого необычного в их домах не происходит.

Однако, когда бабушка дошла до дома роженицы, засомневалась. Прежде чем толкнуть калитку в воротах, всё же подошла к окошку. Эх, высоковато! Подставила чурбак, что валялся неподалёку, встала на него, заглянула в окно. Там мерцал свет свечи и…

От увиденного бабушка едва не упала в обморок. На маточной балке висел молодой мужчина с усиками, мерно покачиваясь в петле. Незнакомый, в одежде, которой ни у кого в селе доселе она не видела. Да и новостей о том, что в селе к кому-то прибыли гости, бабушка не слышала. Ну разве что кроме тех людей, что остановились у неё на постой.

Стало бабуле моей так страшно, что никакими словами не передать! Кто же эти путники, и как они связаны с этим несчастным мужиком в петле?

Бабушка быстро вбежала в соседский дом, но никакого висельника не обнаружила, он куда-то исчез. Её окружали лишь обеспокоенные лица соседей – все только и ждали повитуху, будущая мать кричит, уже всё началось. Но роды, хоть и выдались непростыми, прошли удачно, ребёночек появился легко и как на поглядочку – ладненький, крепенький, словно грибочек-боровик.

Уставшая бабушка пришла домой только под утро. Глядит, а дед-постоялец не спит, дожидается её. Спрашивает, чего видала в окне.

– Да показалось, наверное, – пожала плечами бабушка. – Померещилось с устатку.
– Говори! – потребовал старик.
– Видела я повешенного на маточной балке. Незнакомый мужик, с усиками, в странной одежде. Таких у нас в селе точно нет.
– Ты видела будущую судьбу того, кто явился на свет сегодня, – пояснил странник. – Ведь родился мальчик, верно?
– Да, мальчишка, – с удивлением ответила бабушка.
– Ты можешь повлиять на его судьбу, если расскажешь матери об увиденном. Можно сдвинуть время его ухода из юдоли земной, если воспитывать мальчика по-другому, если верно направлять его по жизни. Но если ничего не делать, всё случится в точности так, как ты увидела в окне.

Утром путники покинули бабушкин дом.

Однако бабушка отказалась говорить такие жуткие вещи матери новорождённого. Подумала – зачем её пугать, да и как люди воспримут такие страшные слова? Того гляди, ещё сочтут ненормальной. Да и старику не поверила – мало ли чудаковатых старичков бродит по Руси? Ей привиделось, а дед раздул целую историю. Больше в окна перед принятием родов бабушка никогда не заглядывала – на всякий случай, от греха подальше.

Вспомнила она о той истории только спустя тридцать лет, когда вынимали из петли выросшего сына соседки. Он повесился на той самой маточной балке и выглядел точно так же, когда бабушка видела его, когда заглянула в соседское окно, – в странной одежде, которая вошла в моду тридцать лет спустя, и с усиками.

– Можно ли было изменить судьбу соседского ребёнка, мы никогда не узнаем, – вздохнула баба Маша. – Но моя бабушка утверждала, что всё человеку прописано заранее и от судьбы не уйти.

Я невольно поёжилась. Солнце уже село за гору, повеяло пронизывающей прохладой. Хотя, может, вовсе не от прохладного ветерка мне стало холодно, а от мысли, что всё могло быть в этой истории иначе. Или всё же нет?