У женщин всё просто: молодость кончается, дети становятся самостоятельными, муж поглядывает налево, а то и вовсе уходит, влекомый чужой юностью. Женский кризис – это кризис свежести, красоты и любви. Только и всего.

С мужчиной сложнее. Мужчина с рождения отчаянно хочет побеждать и выделяться. И вдруг оказывается, что ты побеждал не там и не тех… И вроде выделился к сорока годам, а тебя никто не замечает.

«Легионы устали», – любил говаривать Цезарь. А впереди дремучие леса, и в них всё варвары, варвары…

Что делал Цезарь с усталыми легионами? Он отводил их на другой берег большой реки, позволял отоспаться, пополнял людьми, провизией и оружием. А современный мужчина среднего возраста бросает свои измождённые «легионы» в лесную чащу, под топоры варваров.

Верный признак наступления среднего возраста – это когда дамы всех мастей вдруг начинают обращаться к тебе не «молодой человек», а «мужчына»: «Мужчына, вас тут не стояло!», «Мужчына, угостите сигаретой», «Я вон за тем мужчыной стою, а мужчына – вон за той дамой».
А ещё с окружающего мира вдруг слетает легчайший романтический флёр.

Мои друзья – Женька, Саня и Виталик – молодые, успешные, весёлые, любящие и любимые, во всём и, казалось, навсегда состоявшиеся.
Но нет мира под оливами, и ничто под оливами не бывает «навсегда». Так и истории моих друзей превратились в истории болезни.

Женька

Весёлый, жизнерадостный, красивый Женька ходил штурманом на торговых судах, потом «спешился» и на пике удачи открыл фирму в сфере логистики. Через пару лет: шикарная квартира, представительное «Вольво», поездки по миру – не во сне, а наяву. Развод с опостылевшей женой и новый брак с юной, красивой, доброй и очень талантливой девочкой. Казалось бы, что ещё надо мужчине в полном расцвете сил и лет?

Ан нет, надо! Сначала то ли бизнес забуксовал, то ли поднадоел, но Женька подружился с неким менеджером по имени Паша. И сказал менеджер Паша гендиректору Жене за стаканом скотча: «Чего ты паришься с этой фирмой? Зачем не спишь ночами, конкурируя с крупными компаниями? Иные времена на дворе! Всё зыбко, шатко, всё трещит по швам. Вот я устроился в гигантский холдинг ведущим менеджером и в ус не дую. Делаю привычное дело, получаю сто штук деревянных…»

Послушал Женя Пашу и закрыл свою конторку. Уволился «сам у себя» по собственному желанию и побежал с трудовой книжкой по фирмам-гигантам. А там Жене говорят: «А с чего это вдруг вы добровольно понижаете свой социальный статус? Были гендиректором, а теперь менеджером хотите? А вдруг завтра вам захочется кого-то подсидеть?»

Только через год Жене удалось убедить очередного работодателя, что нужна ему только достойная зарплата, однако заветных «ста штук» Жене не «нарезали». Трудится за полтинник.

Женя похудел и неожиданно поседел, а потом стал отращивать волосы на голове и древнерусскую бороду лопатой. Друзьям он объяснил, что длинные волосы способствуют глубокому пониманию мира и контакту с высшим разумом.

Женя стал вегетарианцем, а затем и вовсе перешёл на сыроедение по Эроту.

Ночами Женя сидит в интернете, играет в «Стратегию». А в соседней комнате спит милая, молодая, красивая жена.

Саня

Тоже весёлый, тоже жизнерадостный и тоже красивый Саня был нашим безусловным лидером, ведущим «пилотом», вслед за которым мы не раздумывая готовы были идти на таран. И мы шли! И мы таранили!

Саня был финансовым директором крупного торгово-промышленного холдинга, не выходил из дома (даже вынести мусор!) без «штуки баксов» в кармане, круглосуточно пребывал под сенью обожающих его юных дев. Он всегда дарил девушкам цветы, однажды подарил девяносто девять роз элитной путане, и растроганная девушка навсегда ушла из древнейшей профессии.

Саня щедро платил за друзей в ресторанах, устраивал фортепьянные вечера в борделях, летал на Мальдивы и в Новую Зеландию, бродил по Тибету.

Саня писал маслом картины и талантливо фотографировал.

Саня великолепно готовил как минимум сто вкуснейших блюд. У Сани дома было три кухонных комбайна, по пятницам мы собирались у Сани, включали разом все комбайны, и ставили саундтреки, и наливали скотч, и готовили под руководством шеф-повара-друга дружеские ужины. Минимум шесть-семь блюд.

Если среди нас оказывались девушки, зашедшие «на чай», то они оставались с нами до понедельника.

Саня всем и всегда помогал, всех спасал. Только Саня мог одалживать друзьям деньги «навсегда», то есть когда ему собирались возвращать долг, Саня делал удивлённое лицо и говорил: «Какие сорок штук? Да ты что! Забудь, не парься!» И вёл ошарашенного приятеля в ресторан.
Неожиданно Саня стал грустным, заявил, что его раздражает большой город и особенно неоновый свет, стал ездить на крутом внедорожнике по святым местам. Потом Саня поехал на священную гору Афон, повстречался там с пещерным отшельником, некогда успешным банкиром, вернулся домой и написал заявление об увольнении с работы.

Саня уехал в Канаду и шесть лет водил по Северной Америке тяжёлые грузовики, стал признанным в своей субкультуре тракдрайвером, наобщался с дикой природой, покурил трубку с индейцами в далёкой резервации, а, почувствовав исчерпанность своей иммиграционной миссии, вернулся в Россию и…

Саня подолгу стоит у окна, наблюдая, как падают листья или идёт снег, и слушает музыку ретро. Бывший партнёр по бизнесу принял Саню «на стипендию», платит ему в месяц ровно столько, сколько у Сани всегда было в кармане, когда он выходил погулять в город или выносить мусор. Партнёр великодушно предоставил Сане пять библиотечных дней в неделю (в научных учреждениях так называли дни, когда сотрудник должен якобы повышать свой уровень, сидя в библиотеке; фактически – дополнительный выходной. – Ред.) плюс два выходных и терпеливо ждёт, пока Саня адаптируется к Родине и к умственному труду.

А как быть офисным планктоном после дорожной романтики? Саня рассказывает мне, как он парковал свою 50-тонную фуру на автостоянке в Техасе. Всё, как в XIX веке: выходили из бара поддатые мужики в кожаных шляпах и клетчатых ковбойках (только револьверов не хватало) и, уперев руки в бока, смотрели, как Саня ювелирно загоняет машину (в полтора раза больше, чем у них) в единственное узкое пространство у забора. Вот так же смотрели ковбои на чужака, привязывавшего у салуна породистую лошадь. И Саня попадает! И раздаются суровые мужские аплодисменты! И вот уже кто-то передаёт чужаку порцию двойного скотча. И кто-то удивлённо восклицает: «Рашен?!» И Саню тащат в бар. Тут уже важно было не нажраться в хлам, потому что на рассвете снова в путь, а курс лежит на Мексику!

Саня ест гречневую кашу с обжаренным лучком и убеждает приятелей, что более полезной пищи в мире не существует.

Саня вынес из квартиры на мусорку почти все вещи и всю мебель, оставив лишь тахту, компьютерный стол и музыкальный центр для прослушивания ретро-дисков.

Саня пьет только родниковую воду, настоянную на шунгите.

Пятнадцатиминутный чай, каким бы хорошим он ни был, Саня безжалостно сливает в унитаз, а воду никогда не кипятит дважды. Вода, по мнению Сани, является носителем не только информации, но и счастья.

Странно, но девушки продолжают любить Саню и таким. Впрочем, это ещё одно подтверждение того, что не надо пытаться понимать женщин.

Виталик

Тоже красивый, тоже весёлый и умный. Виталик – настоящий герой бессмертного романа Дюма. В нашей компании его любовно величают Арамисом.

Виталик – искромётный, пытливый журналист-аналитик. Дослужился на этом поприще до завидного звания «свободного пера» с доходом до трёхсот тысяч в месяц. Ни один крупный форум стран СНГ не обходится без участия Виталика, ведущие издания Содружества счастливы получать его аналитические отчёты и мнения хоть о «трубной войне», хоть о цветных революциях, хоть об очередных Батькиных реформах.
Виталик числился во врагах номер один как минимум у пяти премьер-министров и глав Содружества, но всех их благополучно пережил.

Виталик всегда модно одевался, мы привыкли видеть на нём новенькие вещи от Армани, Прада и «Тод’с».

А ещё Виталик любил одевать девушек. За свой счёт. Брал очередную за ручку, вёл по бутикам и одевал. Хобби у него было такое.

Виталик превосходно разбирался в цветах и красках: какие из них подходят друг другу, а какие нет. Упражняясь, любил давать разным людям цветовые характеристики, и это было весьма интересно! Немыслимыми цветами и оттенками Виталик разукрасил свою первую однокомнатную квартиру. Клянусь, в гостях у него было незабываемо здорово!

Виталик был гурманом, тоже обожал готовить, а ещё любил ужинать каждый вечер в разных этнических ресторанах: итальянском, турецком, греческом, мексиканском, японском, белорусском или украинском.

Холостой Виталик был выдающимся жизнелюбом, по субботам мы обожали ходить в сауну с подружками, и девчонки иронично величали Виталика «Арамис-с-трубой».

А потом Виталик женился – и тоже на красивой умной девушке. И у них родился замечательный сынишка. И они купили хорошую квартиру в Москве. А потом…

Потом Виталик захандрил и перестал писать блестящие аналитические материалы. А однажды он взял лист бумаги и написал на нём чёрной гелиевой ручкой:

Я равнодушен к еде. С некоторых пор мне абсолютно всё равно, что я буду жрать на завтрак или ужин. Еда утратила для меня вкус, запах и эстетику.

Я равнодушен к напиткам. С некоторых пор не отличаю по вкусу португальский «Порто» от нашего «Три топора». И не хочу отличать.

Я равнодушен к одежде. С некоторых пор я понял, что одежда не делает человека счастливым, а голый человек очень даже может быть счастливее одетого.

Я равнодушен к сексу. Каждый раз с убывающим вожделением познавая в сексе нечто новое, я убеждаюсь в том, что всё это было, было, было…

Я равнодушен к жилищу. С некоторых пор я понял, что человеку нужно только окно, чтобы в него часами тупо пялиться. Всё чаще хочется спокойно затворить дверь любимой квартиры и уйти навсегда и в никуда.

Я равнодушен к общению. С некоторых пор я стал настолько самодостаточен, что могу заживо лечь в саркофаг.

И далее – я равнодушен к автомобилям (автомобили Виталик обожал!), я равнодушен к путешествиям, к природе, к профессии…

Не написал Виталик лишь «Я равнодушен к семье». Может быть, потому что не хотел, чтобы его послание прочла молодая красивая жена? А впрочем, мне кажется, что Виталику всё равно.

Виталик лежит на тахте. Вот уже несколько месяцев. И в стране его постепенно забывают как незаменимого аналитика.

А потом они сдали московскую квартиру и уехали жить в Таиланд. Достойно! Но не свозить бы при этом свои проблемы через два континента – туда и обратно.

А ещё с наступлением кризиса среднего возраста все мои три друга возлюбили болеть и лечиться.

Женя болеет всегда одной и той же болезнью – простудой. И всякий раз звонит мне и спрашивает, как надо лечиться. И всякий раз я говорю ему одно и то же. И всякий раз Женя поутру отвечает, что ему не стало лучше. Ни на второй день, ни на третий, ни на пятый… Может быть, на восьмой. Да, чуточку лучше, но ты знаешь, и здесь болит, и там потягивает, и не откашливается, или откашливается, но не то и не так…

Простудившись за год десять раз, Женя ни разу не сказал мне: «Спасибо, Вовчик, мне сегодня гораздо лучше, чем вчера».

У атлетически сложённого Сани болит позвоночник, а ещё голова. Глаза и горло у Сани тоже всё время болят. Саня, в отличие от Жени, жалуется мало, но обожает лечиться у каких-то фриковатых докторов. Сане нужен то сомалийский массаж, то аргентинские пиявки, то очередным способом очищенная вода, то пляшущие на спине мулатки, то… А иначе спина не пройдёт!

А Виталик даже лечиться не хочет. Заболев, он всякий раз ложится умирать и с удивлением обнаруживает, что ещё поживёт.
– Арамис придёт? – с надеждой спрашивала одна из наших подружек накануне предполагаемой встречи.
– Не придёт, – отвечал я.
– К Арамису опять прилетели кукушки? – спрашивала догадливая девчонка. – А жаль!

– А у тебя был кризис среднего возраста? – спрашивают меня друзья.

Я старше моих близких друзей на тринадцать-пятнадцать лет. Я пытаюсь искренне вспомнить, был ли у меня этот самый кризис и каким он был. Пытаюсь. И не могу.

И неожиданно нахожу ответ: мой средний возраст пришёлся на службу в Вооружённых силах. Армия и флот – не для мнительных. Недомолвки и сомнения в армии решительно пресекаются.

У моего сослуживца по фамилии Иванов однажды случились не то чтобы кукушки, или сыроедение, или шунгитная вода… Всё было гораздо проще: офицер решил объясниться начистоту со своим начальником в звании генерала. Подполковник Иванов вошёл в кабинет к генералу, помялся с ноги на ногу и произнёс:
– Я знаю, товарищ генерал, что вы меня не любите.
– А я вам не баба, товарищ Иванов, чтобы любить вас или не любить! – взревел генерал, вставил подполковнику «во все дырки» и выгнал вон.

Удивительно, но от кризиса среднего возраста Иванов тут же исцелился!

Я носил военную форму, пил чай в пакетиках и растворимый кофе, ел армейскую тушёнку на суровых корпоративах, иногда прямо с ножа.
Я просто жил. Мне и в голову не приходило высчитывать калории, питаться по Эроту или Монтиньяку, чистить организм, заряжать воду, выливать её из чайника, чтобы не кипятить дважды, и правильно дышать… Мне казалось, что мужчине некогда даже думать об этом.
У меня ничего никогда не болело. Почти ничего, потому что в юности у меня была язва от неразделённой любви, но на военной службе это тоже прошло.

Не манят уже перроны,
И оранжевые клёны,
Облетая в сквере детства,
Обещают холода…
Книжный, телевизионный,
Сытый, диссертационный,
Средний возраст, что там дальше?
Снежный сумрак?
Ерунда!..

В карельской глубинке я беседовал со старушкой-провидицей и среди прочего задал ей вопрос о кризисе среднего возраста.
– А чего это такое, милок? – переспросила бабуля.

В самом деле – чего это такое? Я попытался объяснить бабушке на примере моих друзей: мол, живут люди… И многого в жизни добиваются… И квартиры у них, и машины, и деньги, и красивые молодые женщины, и даже власть… И вдруг наступает день, когда всё это перестаёт людей устраивать. Они будто сходят с ума: ломают привычные устои, бросают престижную работу, разводятся с жёнами, продают квартиры, куда-то уезжают… А куда, почему, зачем – не знают, не ведают.

Не знаю, что по этому поводу думают другие, но я заметил одно: как только мужчина начинает сомневаться в своём предназначении, он сразу начинает правильно питаться, фильтровать воду, устанавливает контакты с высшими силами или уезжает жить в деревню.

Провидица пристально, но лукаво на меня посмотрела:
– Не-е-а, милок, у тебя кризиса этого самого не было.

Рано я расслабился! Рано.
– А кризис этот, милок, у тебя ещё предстоит. Он как бы запаздывает. Ну как поезд, что ли, – продолжала бабуля.  – Он, кризис энтот, будет у тебя годков этак через пятнадцать. И вдарит так, что мало не покажется!

Весь обратный путь я смеялся, потом улыбался и, наконец, призадумался. Наверное, для мужчины самое страшное – это проснуться поутру и вдруг осознать, что ты – Хулио, но совсем не Иглесиас.

Почему карельская бабуля ничего не знает о кризисе среднего возраста? А потому что она изначально знала, для чего и во имя чего живёт в своей закопчённой избушке.

Эх, знать бы, что за кризис ударит в семьдесят деда Вову! В одном не сомневаюсь – это будет нечто! Держитесь крепче, друзья и молодая жёнушка! Отожгём – так отожгём! Уж я-то себя знаю!