– Вы выступаете в лучших залах России и за рубежом, работаете в самых рейтинговых передачах на телевидении. Именно вас пригласили играть перед главами ведущих мировых держав. Вы чувствуете себя звездой?
– Не люблю это понятие. Звёзды – на небе. Я обычный человек. Главное для меня – дело, которым занимаюсь, и то, что получаю от общения со своими коллегами. Для меня важен любой человек, работающий со мной, – барабанщик, скрипач, фаготист, звукорежиссёр. Главное, чтобы он трудился на сто процентов, а ещё лучше – на сто пятьдесят. Я могу понять ошибки людей, когда вижу, что они работают, но у них что-то не получается. Но не прощаю ошибок, если они возникают из-за расхлябанности и лени. Становлюсь чёрствым, жёстким и «забронзовевшим» для тех, кто ничего не делает, а просто сотрясает воздух. Терпеть не могу таких людей!

– И тем не менее вы публичный человек, вас узнают на улицах.
– Конечно, бывает, что ко мне подходят за автографами или подсаживаются в клубах и говорят: «Я вас где-то видел». Обычно я отвечаю: «Вы меня с кем-то путаете». В ответ некоторые, приглядевшись, замечают: «Нет, не путаю. Вы же… музыкант!» Но порой случается, что меня принимают за кого-то другого – Бориса Немцова, певца Сергея Захарова и даже за Филиппа Киркорова. Я не ставлю целью быть известным. Рад, что у меня есть своя публика и все зрители в зале – мои люди. Во время концерта всё за них отдам. Но после концерта я хочу остаться наедине со своим собственным миром.

– Наверное, когда вы приходите домой, сразу же садитесь за рояль?
– Нет. (Смеётся.) Первым делом я открываю холодильник.

– Большинство поклонников знают вас как пианиста и дирижёра, и вдруг в прошлом сезоне в программе «Две звезды» вы запели.
– Это довольно забавная история. Звонит мне помощник Юрия Аксюты (директор музыкальной редакции Первого канала, – Ред.). «Сергей Сергеич, как вы относитесь к тому, чтобы принять участие в проекте «Две звезды» в качестве вокалиста?» Я смеялся минут пять, потому что никогда не пел. Когда успокоился, мой собеседник вежливо спросил: «Ну, что скажете? Вашей партнёршей будет Анжелика Варум». Тут я понял всю серьёзность ситуации и попросил время на размышление. На следующий день дал согласие. Позднее узнал, что у Анжелики Варум были варианты – она могла петь с Юрием Башметом или Михаилом Горбачёвым.



– У вас почти армстронговский голос – низкий, с хрипотцой. И хотя у вашего дуэта с Анжеликой Варум было много ярких номеров, мне запомнился «Маэстро».
– Насчёт голоса – это заслуга нашего замечательного педагога по вокалу Татьяны Лариной, которая потратила на меня часть жизни. Кстати, перед нашим первым выступлением Анжелика предупредила: «Я всегда так волнуюсь, что микрофон в руках дрожит». Я про себя усмехнулся. И вот объявили наш номер. Анжелика поёт первую часть песни на сцене, а я внизу играю на рояле, стараясь передать звучание и манеру игры Раймонда Паулса. И не испытываю ни волнения, ни дрожи. А потом выскакиваю на сцену, беру в правую руку микрофон – и он вдруг начинает ходить ходуном! Я перекладываю микрофон в левую руку, а встревоженная Анжелика подсказывает мне слова. И тут я понимаю, что насчёт волнения она ничего не преувеличила.
Вообще с Анжеликой мне очень комфортно работалось – она отличный профессионал, и мы прекрасно понимали друг друга. Надеюсь, что скоро выпустим наш совместный альбом.

– Вы заговорили о композиторе и пианисте Раймонде Паулсе. Знакомы с ним?
– Да. На самом деле он изменил мою жизнь. Музыкой я занимался с детства, почти с рождения. Когда мне было два года, бабушка, педагог по скрипке, посадила меня за фортепьяно. Позднее было обучение в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории. Но наступил момент, когда мне, 15-летнему подростку, классическая музыка показалась скучной. Близки были только композиторы-романтики – Григ, Лист, Шопен, Рахманинов. И тут волей судеб я попал на концерт Раймонда Паулса и Аллы Пугачёвой, на котором Паулс играл регтаймы и традиционный джаз. Я был поражён. Он открыл для меня новый мир. Я нашёл ноты джазовых произведений, пособия по джазовой импровизации и стал заниматься этой музыкой.
Прошло двадцать восемь лет, и поэт Илья Резник пригласил меня вместе с моим коллективом – оркестром «Фонограф-симфо-джаз» – принять участие в концерте «Два маэстро». «Поехали к Паулсу в Ригу», – предложил Резник, и мы отправились в Латвию. Я позвонил маэстро и рассказал ему о том судьбоносном концерте: «Раймонд Вольдемарович, хочу поблагодарить вас за то, что, услышав вашу игру, стал заниматься джазом». Паулс ответил мне с тонким прибалтийским юмором: «Наверное, я сделал что-то плохое… – и добавил: – Я буду ждать вас у себя в гостях». Мы с Ильёй Резником побывали у него дома, а позднее на концерте в Москве мы вместе с Раймондом Паулсом на двух роялях играли его знаменитое произведение «Полюбите пианиста». Даже в самых смелых детских мечтах я не мог представить подобное!

– Раньше классика казалась вам скучной, но недавно, в августе, на торжественном открытии чемпионата мира по лёгкой атлетике в Москве вы исполняли произведения Рахманинова, Чайковского, Прокофьева, Римского-Корсакова.
– Я пытался убежать от классики, а теперь к ней вернулся. В программе моих концертов нередко бывают блоки из классических композиций. Кстати, на открытии чемпионата мира по лёгкой атлетике я играл Пятую прелюдию Сергея Рахманинова, для которой сделал свою оркестровку. Это произведение исполнялось в фортепьянно-оркестровом варианте впервые.

– Правда, что когда вы решили стать дирижёром, тренировались перед зеркалом?
– Правда. Я дирижировал перед зеркалом, отрабатывал движения, как в карате. Повезло, что я человек эмоциональный. В начале дирижёрской деятельности, когда мне не хватало техники, эмоции перехлёстывали через край, и оркестранты меня понимали. Конечно, для дирижёра важна мануальная техника, но главное для него – понимание, какое произведение он хочет создать.

– На западе давно популярно направление – обработка классики в джазовой манере. Мне нравится слушать Жака Луссьера, сделавшего джазовую обработку произведений Баха, и я очень люблю вашу программу «П.И. Чайковский в джазе».
– Основой для этой программы послужили фортепьянные произведения Чайковского из альбома «Времена года», а также «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик» в обработке композитора Юрия Маркина. Эту программу очень хорошо принимает публика. Однажды даже был забавный случай. После концерта к нам подошли восхищённые зрители: «Ребята, какие же вы молодцы! Как вы здорово исправили Чайковского!» Идиотизм полнейший.

– У вас очень разные программы, и на концертах можно услышать не только джазовые, но и эстрадные композиции. Не зря Юрий Аксюта сказал про ваш оркестр: «Он играет всё, что играется».
– Я тонко чувствую реакцию зала – если публика «джазовая», я чаще солирую, если нет – количество моих соло уменьшается. А когда сам веду свои концерты, то, общаясь со зрителями, понимаю, что им интересно. Для меня были очень важны недавние гастроли по Прибалтике, потому что в этих странах сильны джазовые традиции и есть своя очень хорошая джазовая школа.
Приезжаю в Эстонию, и мне звонит друг: «Ты где? В Таллине?  Я сам родом из Таллина. Сейчас позвоню друзьям, они придут и тебя послушают!» Мы отыграли концерт, на следующий день снова он звонит: «Всё хорошо прошло, мои друзья были очень рады». А я подумал: нигде нельзя расслабиться – об этом сразу станет известно. (Смеётся.)

– Скажите, если не секрет, за кого из участников вы болели в первом «Голосе»? За кого болеете сейчас, во втором сезоне?
– После отбора первых пятидесяти участников я уже ни за кого не болел. (Смеётся.) Честно говоря, мне некогда за кого-то болеть, надо работать. Оркестру нужно не только подготовить десятки новых произведений, но ещё и помочь певцам. Ведь часто исполнитель от волнения вступает либо раньше, либо позже. И задача оркестра – поймать его и удержать. Так что оркестр старается подстроиться под певца, где это возможно. Конечно, происходят разные ситуации. Например, был эпизод, когда во время исполнения арии из оперы Бизе «Кармен» одна из участниц первого «Голоса» совсем потерялась.
Или другой эпизод. Не все знают, что у барабанщика есть специальный наушник, чтобы слышать метроном. Именно барабанщик задаёт ритм всему оркестру. Но во время прямого эфира один из видеооператоров задел провод, и в момент, когда оркестр начал играть вступление, произошла разгерметизация – барабанщик не услышал клика и буквально на секунду замешкался.

– А что за случай произошёл с Евгением Кунгуровым?
– В нашей студии довольно низко висят световые приборы. Низко для таких высоких людей, как мы с Женей. У меня рост под два метра, и у него примерно такой же. Я один раз стукнулся об этот прибор, но слегка, а Женя выходил на сцену, от волнения его не заметил и ударился головой так, что я подумал, у него будет сотрясение мозга. Но после такого удара Кунгуров пел намного эмоциональнее, чем обычно. Мы потом шутили, что травма головы пошла ему на пользу.



– Я слышала, что травма была не только у него.
– Однажды на съёмочной площадке я увидел главного редактора программы и пошёл к нему навстречу. Ещё подумал: «Нужно разложить ноты для оркестрантов». И вот делаю шаг и вдруг понимаю, что делаю его в пустоту. Оркестровая яма не была освещена, и я упал туда прямо со сцены – с высоты двух с половиной метров. Музыканты сразу всполошились и бросились на помощь. Я поднялся и почувствовал, что у меня разбито лицо и болит нога. Помню, как Дмитрий Нагиев сказал моему директору Екатерине Еремеевой: «Катя, что же ты за ним не следишь?» И тут же получил в ответ: «Дима, на его месте мог оказаться ты!» Самое неприятное, что это случилось прямо перед съёмкой. Никто не знал, что делать. Ко мне подошёл руководитель программы и осторожно спросил: «Ты меня… видишь? Работать… можешь?» В итоге я всё отыграл и потом поехал в травмпункт, потому что нога подозрительно опухла. Выяснилось, что у меня небольшой перелом, и на следующий день я пришёл в студию на костылях. Увидел на полу множество листов бумаги, на которых было написано: «Серёга, повтори это ещё раз!» Правда, заметив мои костыли, записки быстро убрали.

– Ваши коллеги любят пошутить. Они вас никогда не разыгрывали?
– Несколько лет назад мы с оркестром «Фонограф-симфо-джаз» выступали в Москве в зале Чайковского на вечере памяти нашего замечательного дирижёра и композитора Юрия Саульского. И вот генеральная репетиция перед концертом. Мы должны играть «Вальс» Саульского, я делаю взмах дирижёрской палочкой – и оркестр играет… Стива Уандера! Я смотрю в партитуру – всё верно, Саульский. Ещё подумал: неужели я такой плохой дирижёр? Пытаюсь показать музыкантам, что надо исполнить, а они играют совершенно другое. Я был просто опустошён. И тут три саксофониста достали маленькие букетики, а из-за кулис вынесли большую корзину с цветами. И я вспомнил: сегодня же 23 октября – мой день рождения!
А в другой день рождения я подошёл к залу Чайковского и поймал на себе любопытные взгляды незнакомых людей. У входа встретили мои сотрудники, в глазах – ожидание. Спрашивают: «Ты ничего не видел?» Смотрю по сторонам – ничего, оборачиваюсь и вижу: над площадью Маяковского парит огромный четырёхметровый воздушный шар с моим портретом.

– Что же ждёт нас на концерте в Кремле, который состоится в ваш день рождения?
– Мы постараемся сделать неожиданную и интересную программу. На концерте будет много разной музыки – прозвучат известные джазовые, эстрадные и классические произведения. Мы постараемся объединить истории оркестра «Фонограф-симфо-джаз» и популярных телевизионных шоу «ДОстояние РЕспублики», «Голос» и «Две звезды». К нам придут наши друзья: любимые многими поколениями зрителей певцы Иосиф Кобзон и Лев Лещенко, Тамара Гвердцители и Сосо Павлиашвили, Владимир и Никита Пресняковы, артист Евгений Дятлов, а также участники «Голоса» – Настя Спиридонова, Методие Бужор и Севара. И, конечно, придут известные джазовые музыканты: Игорь Бриль, Анатолий Кролл и Борис Фрумкин.

– Готовится ли шутливый номер – песня «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам», которую вы исполняете на тубе? И услышат ли зрители те произведения, которые вы приготовили для Большой двадцатки?
– Насчёт песенки крокодила Гены я пока не решил. Что касается композиций для глав государств, возможно, некоторые из них я сыграю на концерте в Кремле.