– Вы родились, как говорили в советское время, ещё в буржуазной Литве. Помните, какой она была?
– Я всё помню, что было до 1940 года. Не скажу, что было лучше или хуже, нормальная была жизнь. Мой отец работал портным, я ему помогал. Потом пришла советская власть.

– В школе нам рассказывали, что до установлентария советской власти в Литве угнетали простых людей: помещики жили хорошо, а крестьяне – плохо. Это правда?
– Так и было. Помещики жили очень хорошо, а крестьяне – плохо. Хотя знаете, тот, кто умел приспособиться, жил хорошо. Всё было так же, как и сейчас.

– Ваша семья – из середняков?
– Отец, как я уже сказал, работал портным, зарабатывал неплохие деньги. Я приносил и уносил из мастерской заказы – брюки, костюмы, всё, что он шил. Потом он отдал меня в ремесленную школу, там было керамическое отделение. В этой школе я и учился, и жил.

Как раз в то время в Литву из-за границы вернулся режиссёр Юозас Мильтинис. Он несколько лет жил в Париже, учился у Шарля Дюллена, известного французского режиссёра, который не признавал Станиславского. Мильтинис открыл свой театр в Паневежисе. Объявили приём в труппу, и я, узнав об этом, бросил училище, хотя был уже на последнем курсе. И поехал к нему показываться.

– Получается, вам было шестнадцать лет, когда вы пришли в театр?
– Где-то так. Или семнадцать? Подожди, я ведь 1924 года рождения? А в театр меня приняли в семнадцать?..

– Почему вы стали проситься в труппу Мильтиниса? Вам нравился театр?
– Конечно. Ещё когда жил в Каунасе, часто ходил в местный театр. Мильтинис был очень известным режиссёром. Он создавал театр нового типа – для народа.

– Это было уже при советской власти?
– Да.

– Как же ему, эмигранту, да ещё из Парижа, разрешили создать свой театр?
– Коммунисты принимали его хорошо, может быть, из-за знакомства с Дюлленом.

– Вы сказали, что он делал театр для народа. А что под этим подразумевалось – какие-то агитационные спектакли?
– Нет, не революционные и не агитационные. Он не ставил пьесы о Ленине и Сталине, а ставил классику – Шекспира, Гоголя, Островского.

– Вы всю жизнь служили в одном театре – в Паневежисе. Это небольшой город даже для Литвы. Неужели не тянуло в столицу, в Вильнюс?
– Нет. Мне нравилось работать с Мильтинисом. Да и он тоже не особо хотел уезжать. А спустя год после того, как появился театр, началась война, пришли немцы.

– Получается, что вы пережили три смены власти: сначала пришли коммунисты, потом немцы, затем снова коммунисты. Возможно, не стоит сравнивать такие вещи, но вы заметили разницу?
– Я не обращал на это внимания, постоянно работал в театре. При немцах он не закрывался, они давали нам возможность работать. Мы хорошо при них жили, и театр у нас хорошо работал.

– Они что, платили зарплату?
– Нет, платили зрители, которые приходили на наши спектакли.

– Немцы тоже приходили?
– Приходили.

– Не просили поставить спектакль о Гитлере?
– Нет. Мильтинис не признавал их, для него главным в жизни был театр.

– Но неужели фашисты никого не арестовывали в Паневежисе?
– Не-а. Разве только тех, кого считали врагами.



– Большевиков и евреев?
– Да. Но большевиков не помню. Вот евреев расстреливали целыми семьями. Они были врагами для немцев.

– Что вам ещё запомнилось из того времени, когда Литва была оккупирована фашистами?
– Мне не нравилось это. До них были большевики, но и от них мы тоже настрадались. Они ведь в Сибирь ссылали людей, сотнями, тысячами. Большевики были нашими врагами.

– А немцы не враги?
– Нет. Они спасли нас от большевиков.

– И вас никак не коснулись ужасы оккупации? Даже в гестапо не вызывали?
– Нет. Вообще ничего плохого не было, как и ничего хорошего. По крайней мере так мне сегодня кажется. Я не сказал бы, что немцы были врагами, но и не сказал бы, что они были нашими друзьями. Ни то  ни сё.

– Но простите, если вы считаете большевиков врагами, то зачем же вступили в КПСС? Вы ведь в ней состояли.
– Состоял. Попросили, вот и вступил.

– То есть сами не хотели?
– Не-а. Вызвали, попросили – не откажешься. Тогда все так вступали.

– Потом вы были ещё членом ЦК компартии Литвы. У вас были в связи с этим какие-нибудь привилегии?
– Какие? О чём вы? Квартиру я получил, как и все. Звания давали по заслугам. Никаких особых привилегий от большевиков у меня не было.

– На съезды в Москву ездили?
– Конечно. Приходилось. Раз двадцать, наверное, ездил – то на съезд, то ещё на какие-то совещания. Ай, даже вспоминать не хочу. Один раз Брежнев со мной поздоровался лично.

– И каким он вам показался?
– Так, приятный был человек.

– Получается, когда вы вступали в партию, вам тоже не нравилась советская власть. Значит, против совести шли?
– И так, и не так. Меня попросили вступить в партию, но мне не нравилась ни фашистская организация, ни коммунистическая. Мне были не по душе ни те, ни другие.

– В вашей биографии есть неожиданный факт – вы окончили консерваторию. Зачем она вам понадобилась?
– Был нужен какой-то диплом, у меня ведь не было никакого образования. Когда стал членом партии, меня пригласили в ЦК и сказали, что нужно иметь какое-то образование. Вот я и решил поступить в консерваторию.

– И на кого вы учились?
– На лектора. Должен был лекции о музыке читать.

– Фильм «Мёртвый сезон» сделал вас популярным. Скажите, сотрудники КГБ вас отблагодарили за тот образ разведчика, который вы создали?
– Всё было хорошо. Дали почётную грамоту, сказали спасибо. Они меня тогда хорошо принимали. Правда, я на это не обращал внимания. Ну, раз дали, пусть дают, зачем же отказываться?

– Как отнеслись в Литве к тому, что вы сыграли советского разведчика?
– Нормально. Как ещё могли тогда отнестись? Все слушались начальников.

– Писали, будто на встрече с вами Путин признался, что решил работать в КГБ после просмотра фильма «Мёртвый сезон». Это он вам сам сказал?
– Всё это несерьёзные разговоры. Кто-то придумал, другие подхватили. Да, мы встречались, но такого разговора я не помню.

– Вам довелось сниматься у самых разных режиссёров советского кино. С кем было интереснее работать?
– Мне было интересно со всеми. Я уже был состоявшимся актёром, и было несложно.

– Вы снимались в «Гамлете» у Григория Козинцева. Каким он вам показался?
– Это не мой режиссёр. Он из другого поколения, совсем другого склада человек. Неплохой, но не мой. У меня не было сложностей, когда снимался у него, но чувствовал – что-то не то.

– А у Тарковского как?
– Вот он был мой режиссёр!

– Как вы с ним познакомились?
– Он сам меня нашёл. Кто-то ему, наверное, обо мне рассказывал, или он видел меня в других фильмах. Тарковский позвонил, предложил встретиться, пригласил сниматься. Он очень хорошо ко мне относился. У Тарковского был свой особенный вкус во всём. Он, кстати, совсем не воспринимал меня как чекиста из «Мёртвого сезона». Но всё-таки, если говорить обо мне как об артисте, то надо исходить из того, как работал с артистами режиссёр Мильтинис.

– Он оказал на вас такое сильное влияние?
– Не то слово! Он был настоящим диктатором в театре, умел делать из артиста своего помощника. Мы слушали его затаив дыхание, боялись слово пропустить. Для нас не существовало других авторитетов. Мильтинис был нашим отцом, он стоял выше всех. Он – Учитель, а мы – ученики.

– Вам посчастливилось сниматься не только у великих режиссёров, но и играть с замечательными советскими артистами.
– Они все были из другого списка, не из моей компании.

– Это как понимать?
– Другого уровня были артисты. Всё-таки я был учеником Мильтиниса, этим всё сказано.

– Но те, с кем вы снимались, тоже сегодня входят в золотой фонд советского кино.
– Ну и что? Я ничего общего с ними не имел. Мы были абсолютно разные, у нас были разные школы, разные взгляды. Я был учеником Мильтиниса, а они учились у других.

– То есть вы даже не общались с ними потом?
– Нет. Снялись и разбежались.

– Вы как-то признались, что на вас большое впечатление произвёл Владимир Высоцкий.
– Я слышал, что есть такой артист. Потом мы с ним снимались в одном фильме, но особых отношений не было, не получилось. Мы не стали друзьями. Вот как артист он мне очень понравился. Я больше дружил с Мариной Влади, мы с ней тоже снимались в кино. Она рассказывала мне, как Высоцкий сначала был её любовником, а потом стал мужем. Где-то у меня есть с ней фотография, надо будет поискать.

– Когда Литва стала независимым государством, вас обвинили в сотрудничестве с коммунистическим режимом. Как вы отнеслись к этому?
– Да как к этому относиться? Мало ли чего говорят. Поговорили, поговорили, и всё.

– Но я читал, что у вас даже хотели отобрать дачу, которую вам дали в советское время.
– Хотели, но не отобрали. Да, мне её дали как известному артисту. Что тут плохого? Я на ней не живу. Теперь там сын живёт с семьёй.

– Многие ваши коллеги переживают, что не стало Советского Союза. Как вы отнеслись к его распаду?
– Нет, у меня нет переживаний, я в принципе не любил Советский Союз, не был он мне по душе. Но знаете, я очень люблю Петербург. Разные города повидал, но Петербург нравился больше всех. Часто в нём бывал, снимался на «Ленфильме», много общался. У меня много приятных воспоминаний об этом городе.

– С кем дружили в Петербурге?
– Моими друзьями были художники, мне нравилось с ними общаться. Вон, видишь, мой портрет, тот, что с бородой. Его нарисовал известный петербургский художник Межиров. Интересный был человек.

– В девяностые годы стало модным приглашать актёров в политические партии. Вас звали?
– Нет. Да я и не пошёл бы. Надоела эта политика.

– В одном интервью вы сказали, что вам больше всего нравилось время Горбачёва. Это так?
– Наверное, так, если говорил. Я же с ним в США ездил. Чёрт знает, почему меня включили в делегацию. Включили, я и поехал.

– Вы были известным артистом, представляли национальную республику, входили в ЦК Литовской компартии. Власть таких любила.
– Но я ничего особенного не получил от неё. Всегда много снимался, работал. Вряд ли у них было какое-то особое отношение ко мне. На меня больше смотрели как на талантливого актёра. И всё.

– Всю жизнь вы были женаты только на одной женщине, для актёров это редкость. Как вам удалось сохранить чувства?
– Не знаю, так получилось. Она работала актрисой в театре. У нас была актёрская дружба, настоящая дружба. Может, поэтому.

– У вас был успех и в театре, и в кино. Какой вид искусства вам ближе?
– Я не могу сказать точно, что именно ближе. Удачи были и в кино, и в театре. Одно только могу сказать с уверенностью: артиста из меня сделал Юозас Мильтинис. Мне встречались разные режиссёры, но только его я могу назвать Режиссёром с большой буквы.

– Из-за акцента вас всегда дублировали в фильмах…
– Часто это делал Александр Демьяненко, знаменитый Шурик. У него это хорошо получалось. Мы с ним были немного знакомы. Говорят, он очень переживал, что после Шурика его мало снимают, но я этого не почувствовал.

– Давно были в театре?
– Даже не помню, когда в последний раз. И не тянет. Сегодня не мой театр, артисты играют поверхностно. На что там смотреть?

– Может, кино смотрите?
– Нет. Неинтересно мне всё это.