СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица НИКОЛАЙ НОСКОВ: ЧТО НУЖНО СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ НА ДУШЕ СТАЛО ХОРОШО-ХОРОШО
НИКОЛАЙ НОСКОВ: ЧТО НУЖНО СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ НА ДУШЕ СТАЛО ХОРОШО-ХОРОШО
10.10.2011 10:59
Николай НосковЕдва войдя в здание Московского мюзик-холла, я услышала знакомые звуки. Песня «Я люблю тебя, это здорово» – моя любимая с детства. Поднимаюсь по лестнице, звуки становятся всё ближе. В небольшой студии на самом верху идёт репетиция юбилейного концерта замечательного певца и композитора Николая Носкова. Это он первым открыл российскому слушателю, что музыка может звучать по-другому, иначе, чем мы привыкли. В нынешнем году Николай Иванович празднует свой 55-й день рождения, а накануне концерта он назначил встречу корреспонденту «Моей Семьи».

– Николай Иванович, есть утверждение, что характер человека формируется в детстве, в семье. Вы согласны с этим?
– Характер – это вообще судьба человека. Если человек меняет свой характер, то меняет и судьбу. Многое ли в нас зависит от семьи, от воспитания?.. Конечно, что-то зависит. Семья и общество устанавливают рамки поведения и дают человеку стержень, позволяющий ему быть цельной личностью. Но всё-таки главным в человеке всегда остаётся его индивидуальность. Без неё он был бы никому не интересен. Так что возникает палка о двух концах: с одной стороны, нужно быть самим собой, а с другой – общество, семья и текущие дела постоянно диктуют тебе модель поведения, постоянно требуют от тебя: будь таким, как все. И если человек подстраивается под общество, под семью, если он начинает себя немного прогибать, то таким образом меняет свою судьбу. И неизвестно, куда эта дорога выведет. Короче, очень сложный вопрос.
– А как родители формировали ваш характер? Как они вас воспитывали? Знаю, что вы сами выучились играть на фортепьяно, гитаре и прочих музыкальных инструментах.
– Это верно, родители меня не заставляли. Отец как-то раз купил баян, он очень хотел, чтобы в семье был музыкант. Но принуждать никого не собирался. И я даже порой жалею: на мой взгляд, иногда ребёнка нужно заставлять. Но так получилось, что все шаги в жизни я делал самостоятельно. Однако заслуга родителей в том, что они давали мне возможность выбора, позволяли исправить ошибку и потом опять сделать выбор. Так что семья – это, конечно, поддержка.
– А как вы в школе учились? Наверняка выбрали путь отличника?
– Да нет, как у всех пацанов, учёба шла из-под палки. Потом, ещё такая школа была, не знаю… Я в общем-то больше занимался самообразованием, чем получал от школы. Например, когда мы изучали Толстого, я его вообще не мог читать. А сейчас сам в некоторой степени стал «толстовцем». Солженицына мы тогда читали, передавая под партой «Один день Иван Денисовича». Сегодня читаешь ты, завтра передаёшь другому… Школа это запрещала, она не давала той литературы, которая помогает молодому человеку понять жизнь. Школьная программа была абсолютно выхолощенная, она рассказывала лишь о том, что у нас всё хорошо, что наша страна – самая счастливая. Пресная литература, пропагандистская.
– У вас в детстве были прозвища?
– Ну меня Носком звали всегда. (Смеётся.) Всё, никакие другие прозвища ко мне не липли.
– А с комплексами как? Много их было в детстве? Сейчас от них что-то осталось?
– Я – человек в себе. Но считать это комплексом не стал бы. Позднее попал в тусовку пацанов и начал меняться, стал таким же, как другие, – весельчаком, «рубахой», «своим парнем». «Эх, тыры-тыры!» Алкоголь и так далее… Но потом один человек неожиданно сказал мне: «Коль, ты не такой, как все. И не поступай как все. Будь самим собой». Пацаны-весельчаки, конечно, легче входят в общество, они контактные, но к ним быстро остывает интерес, потому что за этой контактностью – бух! – и оказывается пустота. Одни анекдоты, разговоры, тусовки… Может быть, вот это и есть мой комплекс. А в остальном вроде всё нормально. Физически вроде не урод. (Смеётся.) В общем, какой есть, такой есть.
– Вспоминаете те годы, когда приехали из Смоленской области покорять Москву, сцену?
– Я не покорял Москву, я покорял себя. Музыка – это инструмент самовыражения. И я его нашёл, этот инструмент. Поэтому в общем-то ничего не покорял и до сих пор не покоряю. Просто делаю то, что мне нравится. Музыка рождает в моей душе особые чувства и особое понимание жизни. Музыкант – очень контактная профессия, вокруг нас всегда масса людей, от бандитов до президентов. И наблюдая весь спектр людей, все слои общества, начинаешь лучше понимать жизнь. Всё это музыка, все происходит через неё. Все мои путешествия, походы в Тибет и прочая, и прочая – это делается ради музыки.
– Правильно ли я поняла, что для творчества вам нужно уехать далеко, например в Азию, в монастыри молчания, и вынашивать идею по несколько месяцев?
– Я думаю, что это любому человеку необходимо. Если он хочет не врать, а писать свою историю. Ведь можно из пальца всё высосать, начитаться книжек, стать таким умным… Это называется голая эрудиция. Однако настоящие художники стремятся воспроизвести реальную жизнь. Вот почему у них есть постоянное желание столкнуться с чем-то неожиданным, ярким. Только это даёт мощный толчок вдохновению. И тогда пишется легко, потому что ты говоришь честно и откровенно. У таких писателей книги нарасхват. И к музыкантам, которые поют о настоящей жизни, люди ходят на концерты, потому что они понимают: здесь нет лжи.
– Можете ли вы привести пример такого сильного толчка, который открыл вам возможность для творчества?
– Ну вот путешествие в Тибет вылилось в песню «По пояс в небе». «Дышу тишиной» – это возвращение в Россию после Америки. Получилась такая вот русская музыка. То есть авторская, естественно, но основанная на классике. Слышите, сейчас за стеной у нас репетируют? Это квартет играет Чайковского и Прокофьева. Вот отталкиваясь от этой музыки, я и делал свои песни.
– Вы наверняка экстремал?
– Я прыгал с парашютом. Не знаю, насколько это безбашенный поступок. Нормально для мужика. Хотя в своё время действительно поэкстремальничал. Все эти походы в горы… По Алтаю как-то раз путешествовал на лошади. Это очень опасно. Адреналин.
– Долгое время ваши песни, такие как Bang, занимали первые места во всех хит-парадах Америки. Не возникло тогда желания остаться в Штатах и стать мировой звездой?
– Не, ну я в Америке и сейчас бываю… Американцы как-то спросили меня: «А зачем вы приехали в Штаты?» Я ответил, что просто приехал себя попробовать. Я не хочу здесь жить. Я россиянин, русский человек и хочу жить в России. А сюда приехал показать американцам, что русские пацаны тоже могут писать рок-н-ролл, причём так же вдохновенно, как и они. (Улыбается.)
– Вы застали лихие девяностые уже в России. Каково вам жилось в те годы? Ведь обычно за спиной звёзд шоу-бизнеса тогда стояли бандиты…
– Я вернулся из Америки в девяноста третьем, когда всё начало утихать. Хотя, конечно, бандюки порой возникали на моём пути, приходилось входить с ними в близкий контакт, а это довольно опасно. Как по лезвию ножа ходишь. Часто это были безбашенные люди, у которых не всё в порядке с психикой. Могли просто взять и разбить башку. И приходилось как-то лавировать. Хотя я их не боялся. Страха не испытывал, но было неприятно – это да. Хотя, повторяю, с настоящей опасностью от них я не сталкивался.
– У вас есть друзья в шоу-бизнесе?
– Встречаемся, но у всех уже возраст такой… Все куда-то ушли: кто в религию, кто в бытовую сферу. Сейчас вообще мало кто говорит о музыке.
– Западная пресса пишет, что в России происходит уникальное явление. Диски наших музыкантов раскупаются очень плохо, зато на концерты наших звёзд набиваются полные залы. С чем это связано?
– Сколько там советская власть просуществовала? Восемьдесят лет. Вот за эти восемьдесят лет наши люди ничего красочного и неординарного не видели. И когда в девяностых появились толпы пёстрых пацанов, разодетых, как петушки, всем стало очень интересно. Фейерверки на сцене… Даже неважно, что они там пели, – многие выходили под «фанеру» или не пели вообще. Но люди всё равно покупали билеты. Потому что хотели убежать от серости и убогости советской жизни. Людям хотелось увидеть что-то красочное. И ведь в те годы концерты были даже красочнее, чем сейчас. Самозабвенно работали режиссёры, сценографы. Делали такие световые эффекты, что западные деятели культуры, видя это, удивлялись. Сейчас это всё улеглось, устаканилось, оформление концертов стало подчиняться музыкальному содержанию. Музыканты поняли, что не обязательно шокировать зрителя костюмами и пиротехникой. Впрочем, у Киркорова до сих пор так – цветы, перья…
Николай Носков– Так чем вы всё-таки удивите своих слушателей на концерте восьмого октября?
– Будет несколько необычных приколов. Постараюсь всех расслабить и немного рассмешить. Ну и в то же время зрители посидят, подумают, помедитируют чуть-чуть…
– Кстати, о медитации. Вы продолжаете заниматься йогой?
– В основном дыхательными упражнениями – пранаямой и прочим. Это мне необходимо для профессии.
– В буддизме есть правило: день рождения лучше отмечать в одиночестве. Вы придерживаетесь его?
– Я так всегда и отмечаю. У меня день рождения на самом деле, открою большой секрет, двенадцатого января. Но в январе обычно никого нет. Ну а моим слушателям, публике хочется прийти на концерт, подарить какого-нибудь плюшевого мишку, поздравить от души. Поэтому устраиваю концерт чуть позже. А сам день рождения я на самом деле не праздную. Для меня это время ухода в себя. Порой ходил в церковь. Просто отстоишь службу в свой день рождения, возвращаешься из храма… и так хорошо-хорошо на душе! А раньше что было? Пьянка-гулянка… Ужас какой-то, как вспомнишь!
– А кто вам преподнёс самый необычный подарок?
– Жена, конечно же. Родила мне дочь. Мы прожили с ней десять лет, ходили по врачам, всё проверили. Но нам сказали: «Ребята, у вас ничего не получится». И мы как-то смирились с этим. Жили-жили, и вдруг, когда я в Америке был, звонит её брат и говорит: «Всё, родилось!» Вот это был шок! Вот это подарок! А остальное уже не так важно.
Николай Носков с женой и дочерью– Как дочь воспитываете? Пытаетесь направить её?
– Пытаюсь направить, но понимаю, что всё равно, пока своих шишек не набьёт, никого слушать не будет. Однако стараюсь поправлять. Шишку получила – тут же напоминаю: «А я ж тебе говорил…» Это единственный доступный мне метод воспитания. Потому что в принципе-то для чего нужен отец? Отец должен дать здоровье, образование. А остальное – в её собственных руках.
– Как вам удаётся так хорошо выглядеть?
– Как только мясо перестал есть, сразу стал себя лучше чувствовать. И выглядеть стал лучше. У меня нормальный сон. Ну в общем совести у меня нет, поэтому я сплю спокойно. (Смеётся.)
– От всех вредных привычек наверняка отказались?
– К сожалению, курю сигареты, никак не могу бросить.
– Какая кухня вам ближе? Сами готовите?
– Я в общем-то уже сказал, что не ем моргающих. Остальное всё ем. И кулинарю сам. Овощи готовлю по-всякому. У меня сейчас на дачке грибы пошли – белые, подберёзовики. Пошёл, насобирал, пожарил.
– Николай Иванович, есть мудрость, к которой вы пришли с годами?
– Ну это древнеславянская, русская, тибетская, а также просто вселенская мудрость: делай что должен, и будь что будет. Мне все говорили: «Коль, ну сколько там ты будешь петь? Ещё пять лет, ну десять… Создай какой-нибудь бизнес, чтобы расслабиться. Пусть где-то капает копеечка». И я с дуру решил: а давай! Туда пробовал, сюда пробовал – ничего не получается. А потом вспомнил эту поговорку, этот жизненный тезис. И думаю: Коля, что ты делаешь? Зачем тебе это надо? Сколько отпоёшь – столько отпоёшь. Кого это волнует вообще? Тебя? Нет. Поэтому буду петь, пока пою.

Расспрашивала
Нина МИЛОВИДОВА