В десятом классе мы с Наташкой – подругой-одноклассницей и соседкой по подъезду – приобрели в Москве в польском магазине «Ванда» разную косметику: духи, тушь, лак для волос, розовую перламутровую помаду и серебристые тени для век. Родители разрешили нам иметь эти «женские штучки», но с одной оговоркой: ни в школе, ни в повседневной жизни ими не пользоваться. Косметика предназначалась исключительно для праздничных, торжественных выходов: классных вечеров, огоньков, клубных танцев.

Десятый класс был выпускным, и мы с Наташкой учились серьёзно, поэтому на танцы в клуб, несмотря на разрешение родителей, не торопились. Но однажды одноклассницы стали нас агитировать, особенно старались Танька и Тонька, которые уже с восьмого класса не пропускали ни одного клубного вечера. Учились они не ахти как, зато слыли оторвами, которым море по колено.

– Вот так всю молодость за учебниками и просидите, – подначивали они нас, – потом и вспомнить будет нечего.

И мы с Наташкой отважились выйти в свет.

Танцы в доме культуры устраивали каждый субботний вечер, и мы решили к ним основательно подготовиться, чтобы выглядеть на все сто. Договорились заранее, что наденем. Сошлись на том, что это будут одинаковые расклёшенные юбки и блузки с длинными рукавами. У Наташки блузка была из кремового поплина с чёрными кантиками, у меня – из синтетического материала, целиком белая, с кружевной отделкой. Наташка блондинка, я – брюнетка, но волосы у обеих были пышные, густые, и мы их решили распустить. Наша косметика была неброской, пастельных тонов, и мы, можно сказать, впервые воспользовались ею.

Во времена моей юности танцы в ДК посещали люди разных возрастов, народу всегда собиралось много. Приходили и семейные пары, и даже бабушки, которые толпились в дверях, чтобы поглазеть на своих и чужих внуков.

В тот раз на танцах мы встретили немало одноклассников, но наших мальчишек в качестве серьёзных кавалеров не воспринимали. Ну, может, одного Костю Громова, который любил вести дебаты на уроках литературы. Когда наша классная однажды сделала ему замечание – мол, много времени проводит в компании гитаристов, – Костя сказал, что это неправда и вообще он считает гитару символом пошлости. Такого ответа учительница не ожидала и даже слегка растерялась. Это добавило Косте очков в глазах наших девчонок. Признаюсь, Костя мне тоже одно время очень нравился, особенно когда мы проходили роман «Герой нашего времени». Я тогда представляла его Печориным, а себя – княжной Мери.

Начались танцы. Но когда наступила пауза и наш доморощенный клубный ВИА закончил играть первый блок мелодий, а танцевавшие пары стали рассаживаться на стулья вдоль стен, в зале появилось новое лицо.
– Юра пришёл, – одновременно зашептали Танька и Тонька. – Теперь начнётся самое интересное.

Если бы мы с Наташкой даже не услышали от своих одноклассниц этих интригующих слов, всё равно обратили бы внимание на парня, потому что он был сказочно красив. Высокий, стройный, с копной волнистых светлых волос, одет в тёмно-синие джинсы и обтягивающий бордовый свитер, что очень ему шло. Лицо у парня было такое, что взгляд не оторвать: оно притягивало к себе как магнит.

– Правда, на Есенина похож? Только намного красивее, – сказала стоявшая рядом со мной Тонька.

И впрямь, сходство Юры с лучшими портретами очень популярного в то время поэта было поразительным. Он, несомненно, знал, что неотразим, тут же стал прихорашиваться перед большим зеркалом, явно любуясь собой. Когда снова заиграла музыка, Юра не стал никого приглашать на танец, зато его со всех сторон облепили поклонницы.

В тот вечер мы с подругой танцевали со многими парнями, но сердца принадлежали лишь Юре, который не обращал на нас никакого внимания. От наших девчонок мы узнали, что всеобщий кумир приезжает к нам на танцы из соседнего посёлка, и мать у него учительница.

Теперь, чтобы видеть Юру, мы с Наташкой стали ходить на танцы регулярно. Но однажды он почему-то не явился. На другой день у меня дома мы с подругой горячо обсуждали это событие.

– Ты знаешь, – призналась Наташка, – Юра мне до того нравится, что даже завидую чашке и тарелке, из которых он ест. Давай съездим в его посёлок, может, встретим его там, – предложила она.

Я ничего не успела ей ответить, потому что в комнату вошла моя мать.

– Это в кого же вы так влюбились, что совсем голову потеряли? – сказала она с сарказмом. – А ночным горшком этого человека вы стать не хотите? По-моему, очень завидная перспектива.
Устыдившись, мы тут же замолчали.

Но моя мать на этом не успокоилась и обо всём рассказала отцу и Наташкиным родителям.
– Кто бы это мог быть? – терялась в догадках мать Наташи. – Может, этот?

И она стала описывать нашего одноклассника Владьку Попова, который несколько раз оставался на второй год и по этой причине был старше остальных. Владька носил усы и курчавые бакенбарды почти во все щёки, а нос у него был крупный и с хорошей горбиной. В шутку мы прозвали его французским философом. Он был безнадёжно влюблён в мою подругу и несколько раз якобы по делу приходил к ней домой. Наташе эти визиты не очень нравились.
– Нет, это не Владик, – тут же поняв, о ком идёт речь, сказала моя мать.

Примерно через день мой отец всё же узнал, кто является нашим кумиром, – недаром служил в разведке.

– Оказывается, это Алевтинин сын тут всем головы вскружил. (Алевтина была коллегой моего отца.) Жених, прямо скажу, незавидный. После школы никуда поступать не стал, профессию хорошую не приобрёл. Короче говоря, ничего путного собой не представляет – так, пустоцвет. Но считает себя аполлоном и умеет покорять таких дурочек, как наши.

Родители ещё долго читали нам с Наташкой нравоучения. В результате на танцы мы с ней ходить перестали, взялись за ум.

А через несколько лет я случайно оказалась в одной компании со своим бывшим кумиром. На этот раз уже он старался меня обворожить: бросал пламенные взоры, ухаживал. Но теперь мне это было совсем неинтересно, и я посмеялась в душе над этим детским увлечением.

А ещё на память о том эпизоде сохранился блокнот с моими первыми наивными стихами. Одно из них заканчивалось так: «Всё прошло. Любви давно не видно. Горе превратилось в серый пепел. Только мне немножечко обидно, что меня ты так и не заметил».