Эту тему она поднимала ещё год назад. При мне позвонила деду, сказала, что у неё будет десять детей. «Ты за питими углядишь?» – спрашивает. Дед отвечает, что углядит. Она кладёт трубку и – ко мне вопрос: «А ты, мама, за питими углядишь?» На моё недоумение, а чем она – мать! – будет заниматься, отвечает: «Но ведь я тогда уже буду девушка, мне будет лет четырнадцать или сорок». При этом тон у неё был какой-то развязный, ну как бы: уж найду, чем мне тогда заняться.
Появилась у неё страсть к детским коляскам. Увидела на улице, догоняет, спокойно без спросу берётся за ручку и тоже «везёт». Хозяйка обычно оглядывается, ищет, чьё дитя, и улыбается мне.
Вошла ко мне и сказала строгим тоном: «Самое главное – сказку не спугнуть, правда, мама?» Этот приём – её открытие. Строка из песни или сказки – такая, какую ей не выдумать, но если к ней прилепить простое, домашнее, получится что-то… недетское. Она не знает что и почему, но она это чувствует. «В доме погасли огни?» – вдруг спросила в темноте. К такой строке и прибавлять не надо, только ударение сместить. По телефону спросили мужа, я ответила: «Улетел», имея в виду командировку в другой город. Лёля стояла рядом, спросила: «В свой удел? Через море?» – имея в виду комара.
…В пять лет она бегло читала, собирая на пляже детей: хорошо сохнуть, слушая сказки. В толпе слушателей попадались и 12-летние, и взрослые. В это же лето освоила письмо. Читаю листок: «Ежы питаюца змэеми и арэхами. Жывут в пиньке атрублинава дерева. Спят на краватки из листив». Откуда буква «э» взялась? Она тянет гласные, чтобы не ошибиться. Пишет «девочку» так: «де-е-э-эвочка» («е» плавно переходит в «э»). «Орех» пишет как слышит: «Аре-э-эх». Поскольку никто её не правит, она потом найдёт ошибки сама, увидев эти слова в книжке. Попробуйте сами на слух написать «фкнишке». Такой у нас прекрасный язык.
Кстати расскажу, как меня изумил урок выдающегося учителя в Сибири. Я увидела у него мой собственный (нечаянно найденный) способ учить ребёнка, но – научно осмысленный. Учитель обратился к первоклассникам, едва узнавшим все буквы, чтобы на уроке сочинили рассказ о том, как их учитель пошёл в лес. Нужно было написать, кого он там увидел и что нашёл. Я с восторгом читала: «Алксндр михалвич пшоол влес видил иожак балшо грип», – и так далее. Вот это я и хотела (интуитивно) от своего ребёнка получить. (Боже, думаю со светлой завистью, какое теперь облегчение – учиться письму на компьютере!)

В тот год в продаже появились электрические пишущие машинки, и моя механическая «Эрика» была отдана пятилетней Лёле. Дети такие игрушки осваивают моментально. Вот откуда у меня в архиве взялись её рассказики. «Мы с дедай пошли вмагазин. А ета был хазаствинай магазин. Деда штота купил а я взила малинкаю табуретку и пашла на улицу. Деда нэ замэтил и тота касирша нэ замэтила. Деда вышал увидил табуретку и стал хахатат. Пашли абратна платит и тота касирша хахатала».
Это реальная история, такое бывает с малышами – они свободно ходят мимо кассы, их головы ниже прилавка. Мой внук в три года, проходя по Арбату, где развал сувениров, сгрёб четырёх матрёшек, последних, которые меньше мизинца. Потом мы долго бродили среди продавцов: «Ваши? Нет? А чьи?» Никто не признался.
Другой рассказ Лёли – дачный. «Деда дал мне перчатки и лопатку мы стали паткапават яблонку. Вдрук иё ветки наклонилис и отнали у мина перчатки и били мина. А я сказала а вы одайте мне ваша мама дала. Они не адавали. Вдрук яблонка наклонилас и адала мне перчатки». Ничего особенного нет в этих рассказиках, кроме того, что они есть, существуют. И ещё десяток-другой на разные темы. Однажды Лёля проснулась в слезах – страшный сон видела. Я сказала: не бойся, утром напечатаешь его на машинке и забудешь. Это и были сердитые ветки, которые обидели её, и добрая «яблонка», что её защитила.
Ещё была тётя из раздевалки в больнице (дочь однажды неделю там лежала), которая во сне шла за ней по улице и не отставала. Девочка уже влетела в свою квартиру, вышла на балкон с мамой (со мной), а тётя стояла внизу и искала её на балконах.
Даже меня обуял ужас после её рассказа. А причина была в том, что я дала деве с собой в больницу двух маленьких куколок (3 сантиметра в холке), а тётя отняла их, грубо сказав: «Нельзя!» Лёля не знала такого типа общения и всю неделю в слезах обдумывала его. И вот даже дома злая тётя была «с нами».

Дочь вбегает ко мне с тревожным вопросом: «Писатели уже все умерли?» – «Нет, – говорю, – что ты! Есть много живых». – «Много? Очень много? Даже с лишним?» Предвидеть такой ход мысли ребёнка невозможно. А если в доме гости, которым лишь дай повод поспорить… «Десять тысяч лишних, солнышко!» – говорит один. – «Нет, их в справочнике всего десять тысяч, – говорит другой, – но всё же есть немного нелишних…» Называют имена, смеются. Поругались.
…Особое место в её жизни занимала нотация. Дочь затихала, едва услышав слова «твоё поведение», «как можно!», «это хорошо, по-твоему?». Слушала внимательно и… с удовольствием, что было видно по её сияющему лицу. Она явно хотела научиться так же долго и нудно говорить. В первой попытке стукнула ладошкой по столу и крикнула: «Когда же ты сама! Ну вот! Своё подумай!» Я не сразу поняла, что это нотация. Когда поняла, загрустила: она закрыла мне туда дорогу. Теперь поругать её стало невозможно: смеётся (хвалит меня за удачную речь) и отвечает тем же.
Порезала ножницами свои колготки. Я бранила её, остановиться не могла – дикий поступок. Говорит: «Тебе сочинить ничего не надо? Напиши, как я колготки разрезала, напечатай в газете, пусть дети посмеются. А лучше, мама, забудь о этом». Она меня разоружила, и я ушла из комнаты. С тех пор оборот «забудь о этом» стал её оружием: скажет – и я ухожу. Я ведь уже поняла: она хотела проверить, как режут крохотные кукольные ножницы.
К тому же финал одной моей нотации случайно услышал Симон Соловейчик, изумительный педагог, теоретик и практик, писатель, друг, пришедший в гости как-то вечером. Он схватился за голову: «Ты доченьку так ругаешь? Прошу, никогда, ни по какому поводу не ругай ребёнка!» И попросил меня разыграть такую ситуацию: мой начальник с супругой по какой-то причине оказался у меня в гостях; я подала чай, а шеф опрокинул всю посуду на пол – что я скажу? «Пустяки, – говорю, – не беспокойтесь, сейчас я уберу». – «Запомни это, – сказал Сима, – так надо реагировать на оплошности детей. Дети нам дороже, чем все начальники вместе взятые».
Я запомнила. К тому же в тот вечер прочла у Мейерхольда: браните всегда короткими словами: «плохо», «скверно», а хвалите всегда длинными: «великолепно», «превосходно», «за-ме-ча-тель-но».

Играли в урок математики. Я неосторожно сказала: «Бабушка срезала девять гладиолусов, два подарила соседке, сколько осталось?» Вместо ответа дочь говорит: «У бабушки было семь зубов, один сломался… Нет, мама, у дедушки было девять волос на голове, вдруг ещё один вырос…» Сказала и закатилась от смеха. Я поняла: сперва думай, потом задачи сочиняй.
Пройдёт время, появится Гриша Остер, у которого в задачнике двенадцать бабуль смотрели из трёх окон – по сколько бабуль в каждом окне? А пока ещё Гриша сочиняет что-то другое, тоже весёлое.
…Музыкальный слух у дочери пока не прорезался, но это не мешает ей петь оперу, каждый день новую. Вот из дневника: лежит на тахте, голову свесила вниз, почти до полу, и напевает: «У бабушак многе-е-ех маленкаи пе-е-е-е-нсеи, не мо-о-огут хлебушка-а-а купить».
Дедушка зашифровал Лёле алфавит цифрами («а» – 1, «б» – 2 и так далее), чем сильно продвинул её скорость чтения. (Сегодня я вижу этот приём в новых учебниках для малышей, в том числе западных.) Ещё какие-то умения от этого развиваются. Лёля видит 4, 11, 14, 2, 19, 17 – и сразу читает «глобус». А я бы ещё повозилась, считая буквы в уме.
…Лёля начала испытывать зависть ко всем подряд по разным параметрам. Вечером спрашивает: «От чего бывает отложение солей?» – «От работы». С утра пошёл спектакль: «Не могу руку отводить и шею поворачивать». «С чего бы это?» – интересуюсь ласково. «А помнишь, мама, я тебе стол протёрла и посуду вымыла? Кажется, мне массаж нужен». Дело было на курорте в Крыму, пришлось слегка обмануть: «А ты не заметила, как я боль сдерживала? Губы искусала, деньги выбросила зря, и всё равно плечо болит!» Отстала с массажем.
Но увидела у девочки на зубах брекеты, исправляющие прикус. Пришлось сказать, что с этим надо до Москвы терпеть. Думала, забудет, но нет. По вывеске нашла поликлинику близко от дома, вошла, сама как-то убедила доктора осмотреть её и остыла только тогда, когда её фактически выставили на улицу.
Однажды долго лежала, притихшая, молчала. Потом сказала со вздохом: «И кто же может почистить кита?»

После первой песенки «Как бы не было горя» второй я не дождалась. Были прекрасные начала, вроде «Рыбка, рыбка стоит на верхушке воды и поёт нашу песню свою…» или «Когда куклы начнут ходить, нашего белого света уже не будет…». Но она бросала песню по причине общего (пока) легкомыслия, и мои уговоры сочинить ещё хоть пару строк её не занимали.
…Рано утром – рывок ко мне: «Для чего люди живут?» Я даже вздрогнула. Продолжает: «И почему они себя называют «люди»? Кто придумал это слово? Почему, когда говорят «люди», люди знают, что это про них?» Вопрос задан в пять лет и два месяца (по дневнику).
Жалуется: «Не люблю страшные сны. Допустим, я иду к выходу, а там стоят чорты и не пускают меня». Бежала по аллее ВВЦ, глядя под ноги, и чуть не врезалась в строй солдат. «Ой, – кричит, – мама, я воткнулась в стражу!»
Утречком ошарашила: «Мамочка, давай жить обманом!» – «Как это, дорогая?» – «Если ты зовёшь меня есть, спать или гулять, на французский язык или на тренировку, то это правда. А всё остальное – обман. Давай, а?»
Звание девушки всегда волнует её. «Смотри, мама, как мальчики из качелей выпрыгивают! Когда я буду девушка и мне будет лет сорок, я тоже буду выпрыгивать!»
…Бабушка на что-то обижена: «Вот я пожалуюсь на тебя маме». «Лучше папе!» – немедленно советует Лёля. «Почему лучше?» – «Папа строже накажет», – сказала и смотрит в пол, знает, что папа вообще наказывать не умеет.