Сын Стёпка предъявил мне старый фотоальбом и посмотрел с укором.

– Мама, ты издевалась надо мной в детстве? Почему у меня на голове бантики?

Я глянула на чёрно-белую фотку ребёнка лет четырёх в одних колготах, но зато с роскошным бантом на белобрысой голове, и засмеялась.

– Это ещё что, дружок, на следующей странице ты в клетчатом платьице и колечком на пальчике.

Стёпка нервно перелистнул страницу и фыркнул:
– Что за фигня? Это не я, а какая-то дурацкая девчонка с моим лицом! – но тут же сообразил и исправился: – Прости, мамочка, это, кажется, ты? Мы что, с тобой клоны?
– Все мы немножко клоны, – изрекла я глубокомысленно. – Смотри.

Я перелистнула пару страниц и нашла фотографию, которую ненавидела в детстве со страшной силой: девочка со Стёпиным лицом стояла у парадного входа Музея Советской Армии в праздничном платье, белых гольфа на тонких ногах и в новеньких туфельках. На голове, разумеется, банты, а из сердито поджатых губ свисала на ножке крупная вишенка. Мамин фотоаппарат «ФЭД» запечатлел моё хмурое лицо: белёсые бровки насуплены, в глазах застыли гневные слёзы.

Моей маме пришла фантазия сделать высокохудожественный снимок дочери с вишенкой во рту, и в муках творчества она так измучила меня своими придирками, что фотосессия превратилась в настоящую пытку: и стою я не так, и улыбаюсь недостаточно весело, и вишенка висит не под тем углом, банты почему-то не пышны, а гольфы сползают, и ноги кривят, да и прохожие граждане лишние в кадре: «Мужчина, ну что вы застыли, как верблюд в зоопарке? Уйдите со снимка, мы вас не планировали! Наташа, не заваливайся на бок, как Пизанская башня, держи вишенку красиво, ты же девочка!»

Я злилась на маму, на гольфы и банты, на вишенку и мысленно клялась себе в тот момент, что, когда вырасту и заведу ребёнка, никогда не буду так издеваться над ним!

Показав Стёпке эту фотку, я открыла комод и отыскала в нём другой фотоальбом, яркий, импортный, нашла цветные фотки маленького Стёпы и сравнила их со своими чёрно-белыми. На этих фотах белобрысый мальчик без бантиков, но с моим лицом, так же хмуро держал во рту вишенку на ножке! Но я пошла ещё дальше своей мамы – на каждом из десяти пальчиков рук этого мальчика были нанизаны ягоды-малинки.

Все мы немножко клоны.

Стёпа продолжал листать мой детский альбом и удивился ещё одной фотографии: на ней была запечатлена какая-то тётенька в застиранном домашнем халате и в бигуди на фоне кухонной плиты с кипящей кастрюлей. Одной рукой она держала меня на табурете, другой рукой пыталась сдёрнуть с бельевой верёвки свой высохший бюстгальтер.

– Мама, это женщина тебе кто? – ревниво спросил сын.
– Эта женщина мне – соседка.
– А почему тогда она хозяйничает на твоей кухне? – удивился Стёпка, в его-то понимании соседи должны жить в своих квартирах и в гостях вести себя смирно.
– Котечка, с этой соседкой по имени тётя Соня мы жили вместе в одной коммуналке, – вздохнула я тяжело, – а также с нами жили муж её, дядя Женя, брат его Борис, их мать с отцом, а ещё я, мои мама с папой и дедушка с бабушкой.
– Все в одной квартире? – ужаснулся Стёпа. – Как?
– Как в раю! – усмехнулась я. – Отправишься в тубзик, а там уже сосед, решишь принять в ванну – и там сосед плавает, в кухне у плиты и у мойки ещё парочка соседок. Не квартира, а Ноев ковчег!

Моя бабушка Люся считала, что соседи посылаются нам за грехи. Похоже, бабушка Люся была той ещё грешницей, потому что соседи у неё были всегда и в очень большом количестве.

Помню, как однажды мы с мамой пытались вернуться с прогулки в квартиру, но на лестничной клетке у лифта нас тормознула тётя Соня с хорошим бланшем под глазом: «Девочки, домой пока нельзя, там сейчас боевые действия!»

В нашей квартире действительно шла война: два брата, дядя Боря и дядя Женя, засели в разных концах длинного коридора и, прячась за обувными коробками, швыряли друг в друга ботинками. Победил дядя Боря, изменив дяде Жене форму носа тяжёлым зимним сапогом.

Братья были из разных социальных слоёв и вечно ссорились: дядя Боря трудился столичной фарцой и валютчиком, а дядя Женя просто воровал, за что даже отмотал настоящий срок, о чём он время от времени пел под гитару, душевно и громко.

Стёпка, конечно, не помнит, но первые полгода своей жизни он тоже провёл в коммуналке с соседями.

В этой коммунальной квартире в сталинке напротив бывшего дома Брежнева, что на Кутузовском проспекте, сначала жили бабушки – моя и моего будущего соседа Коли. Моя бабушка Люся была тихая, безропотная, стильная старушка, интересовавшаяся мужчинами до последнего дня своей жизни, вдова гримёра-постижёра Театра имени Вахтангова.

Колина бабушка Дуся была непримиримой и властной вдовой какого-то энкавэдэшника и вечно держала мою Люсю в страхе. По стенам коммуналки она развешивала грозные записки: «Люся, спускайте воду в унитазе!», «Выключайте за собой свет!», «Не говорите по телефону долго!», «После десяти вечера не мойте посуду, у меня нервы!», «Где моя кастрюля?», «Люся, с 8 марта! Счастья и здоровья! Вынесите мусор!» и тому подобное.

Когда баба Дуся ушла из жизни, в её комнату вселился внук Коля, буйный и запойный. Однажды он очень сильно перепугал мою Люсю, перепутав уборную с её комнатой. Бабушка проснулась ночью от того, что Коля вошёл к ней в одних трусах и в бледном свете луны стал их снимать возле её постели. Бабушка решила, что он хочет надругаться над ней, и тоненько вскрикнула, на что Коля, диковато сверкнув глазами, спросил: «Кто здесь?» Бабушка прикрыла рот ладошкой и затаилась, а Коля от души помочился на её штору и убрался в свою комнату.

Я перевезла бабушку в родительскую квартиру, а сама поселилась в её комнате.

Коля оживился, решил рассмотреть меня как объект по улучшению наших жилищных условий и предложил объединиться семьями.

Я не поддержала эту идею, отчего Коля ушёл в очередной запой. К нему стали приходить товарищи по интересам. Каждый вечер они группой вбрасывались в нашу общую прихожую и мучительно долго ползли по коридору в его комнату, мешая ходить мне и моим друзьям, которые навещали меня, потому что я тоже человек и имею право приглашать к себе гостей.

Но в один прекрасный день к Коле пришла Лена и стала жить в нашей квартире.

У нас в доме наконец появилась женщина, и мы с Колей стали с ней считаться и даже слушаться её. Коля, например, бросил пить и перестал курить в уборной. Я начала ежедневно мыть свою половину кухонной плиты, потому что с появлением Лены плита поделилась строго пополам и её правая половина стала какая-то удивительно белая, впрочем, как и ванна, в которой теперь можно было не только стоять под душем, но даже лежать, наполнив её ароматной пеной.

Лена гоняла нас с Колей и искренне удивлялась, как мы умудрились выжить на этой земле, пока она не появилась в нашей судьбе.

В принципе, я тоже обладала сходными с Леной женскими характеристиками, но только внешне. А внутренне мне было совершенно безразличен быт, потому что я работала артисткой в театре и домой приходила только ночевать. Прежде, возвращаясь поздно вечером после спектакля, я довольствовалась банкой кукурузы, разогретой на сковороде, и шлепком сливочного масла. Но Лена открыла мне глаза на то, что еда может быть вкусной и разнообразной.

Каждый вечер на соседской половине плиты остывала кастрюля со свежим супом или ещё чем-то аппетитным. Я не могла удержаться и стала подворовывать у Лены один-другой половник её вкусного варева. Не знаю, замечала ли это Лена, но думаю, что она специально оставляла на кухне еду, из жалости ко мне.

А потом случилось удивительное: я тоже завела себе мужчину и бонусом к нему появился мой сын Стёпка. И вдруг на коммунальной кухне сделалось тесно – у плиты завелась вторая женщина, то есть я.

Стёпка вползал в кухню и кусал Лену за тапки, на бельевой верёвке, которую мы не замечали со времён наших бабушек, стали вдруг сушится ползунки и распашонки, Коля нашёл в лице Стёпиного папы собеседника за жизнь и не всегда под чай, в отместку Лена поселила у нас свою дочь-подростка от первого брака, отчего из карманов плащей и курток стали пропадать сигареты и мелочь. Словом, жизнь усложнилась настолько, что мы с Леной приняли решение разъехаться.

Соседи бывают разных типов: по общей квартире, по купе, по палате, по планете. Слушайте, у нас с вами такие классные соседи по планете – Роберт Де Ниро, например! На днях ходила на его последний фильм и получила огромное удовольствие.

Соседи могут ссориться, бросаться ботинками, таскать друг у друга еду, а могут быть няньками, которым оставляют детей на передержку, если работа до ночи или ещё какие сложности.

Меня, совсем маленькую, оставляли у соседки, тёти Баси. Тётя Бася имела большого белого какаду. Когда тётя Бася отлучалась в магазин, какаду открывал клетку клювом и гонял меня по квартире. Какаду был очень крупный и злой. До сих пор помню свой ужас, когда он даже не летел за мной, а бежал ногами по крашенному в жёлтый цвет дощатому полу. Как-то он загнал меня в спальню, я успела захлопнуть дверь, а он свирепо пытался подцепить когтистой лапой дверь с той стороны и орал на меня всё, что знал. А знал он температуру воздуха и количество осадков голосами ведущих прогноза погоды.

Но когда во входной двери поворачивался ключ, что означало возвращение тёти Баси, какаду со всех ног нёсся в клетку и запирался в ней. Хотите верьте, хотите нет. Мне тётя Бася не верила, она верила своему какаду.

В детстве у меня был ещё один необычный сосед по имени Саша с болезнью Дауна. Возраст его определить сложно, но, наверное, не больше двадцати. Жил он с родителями. Очень добрый сосед, Саша нередко защищал меня от ворчания бабушек у подъезда.

Мне было лет семь, я сидела дома одна, родители на работе. Не помню отчего, но я сильно перепугалась и позвонила квартиру к Саше, попросилась посидеть у него. Он впустил меня, и мы уселись у телевизора смотреть кино, а кино Саша любил самозабвенно.

С работы вернулась его мама и, увидев меня, страшно разволновалась и даже разозлилась:
– Ты давно здесь? Чем вы занимались? Он тебя не трогал, ничего с тобой не делал?

Мы с Сашей очень удивились этим странным вопросам и гневному тону. Я не совсем поняла, что она имела в виду, но догадалась, что разговор о чём-то постыдном, и мне стало очень обидно за друга, который моргал на маму своими монголоидными глазёнками.

– Уходи немедленно! – продолжала кричать соседка. – И больше никогда, слышишь, не приходи к нему! Он больной, сделает с тобой что-нибудь, а мне – в тюрьму?

А вскоре с Сашей случилось несчастье. Саша был добрый, общительный, и ему очень хотелось быть полезным людям. На задворках больницы неподалёку от нашего дома он помогал рабочим складывать в грузовик какую-то плёнку, много плёнки, полный кузов. Может быть, это были устаревшие рентгеновские снимки, но он решил, что это киноплёнка, а кино Саша любил.

Как загорелась машина – неизвестно, но Саша полез в кузов, в самое пекло, спасать кино и обгорел весь, с ног до головы. Его вытащили кое-как, пытались тушить, но не спасли.

Родители, убитые горем, съехали из нашего дома, потому что всё там напоминало им о трагедии.

А вот у одного моего знакомого были соседи, пожилая семейная пара, которых все называли крабами. У жены были больные руки, у мужа – больные ноги, поэтому ногами семьи была она, а он – соответственно, руками.

В магазин ходила она, но была не в силах поднять сумки с продуктами на пятый этаж без лифта. Свистела в два пальца мужу, тот высовывался в окно, к которому была приделана лебёдка, она цепляла сумки на крючок, а он поднимал их наверх.

Самое забавное, что у мужа-краба фамилия была Волков, а у жены-краба – фамилия Волкодав.

Сейчас у нас с сыном потрясающая соседка по лестничной клетке, Екатерина Ивановна! Ей, наверное, хорошо за семьдесят, она маленькая, худенькая, но очень живая, с лукавыми глазами. Эта поразительная женщина вечно покупает и приносит нам всякие лакомства, передаёт их деликатно через Стёпку и делает вид, что это совсем не она. Я испытываю страшную неловкость, к тому же мы просто не успеваем всё это съедать. Брать взамен подарки отказывается наотрез.

Однажды я подстерегла её у лифта и поинтересовалась, что она любит есть. Соседка застенчиво призналась, что любит красную икру. Я сбегала в магазин и купила баночку. Она шла через двор к контейнерам с пакетом мусора, я догнала её и предложила: «Давайте меняться: вы мне – пакет, я вам – икру!» Пока растерянная соседка рассматривала баночку икры, я выбросила её мусор и смоталась.

Но история на этом не закончилась. Возвращаясь домой, я по-прежнему нахожу на столе в гостиной всё новые и новые печенья, конфеты. А недавно она принесла нам буханку хлеба и свежие ножки кролика. И остановить этот процесс я не в силах.

Я приготовила рагу из кролика, купила букет васильков и конфеты и позвонила в её дверь, чтобы пригласить на ужин. Мне не открыли. Так я ходила три дня, пока васильки не завяли, а кролик с конфетами не съелись. Соседка, оказывается, свинтила на дачу.

Иногда она забывает ключи или хитрит, что забывает, и грустно сидит на ступеньках в ожидании супруга или, догадываюсь, меня. Я приглашаю её к себе на передержку, она сопротивляется для приличия, а потом с любопытством разглядывает книжки у меня на столе, листает журналы и смотрит кино на моём компе. Жалуется, что муж не даёт ей смотреть по телевизору ничего, кроме новостей.

Однажды вечером она засиделась у меня, мы смотрели «Оттепель» и увлеклись. Героиня фильма в одной эмоциональной сцене крикнула в сердцах на незваных гостей: «Сами приехали, салатики наши едите и (нецензурное слово) с собой привезли!»

– Кого привезли? – прикинулась глуховатой соседка.

Скрывая улыбку, я повторила громко и серьёзно.

– Б… привезли, Екатерина Ивановна, б…!
– Ой! – сверкнула хитрым глазом соседка. – Ужас какой!

Похоже, что супруг не только кино не даёт ей смотреть, но и крепких выражений не употребляет, а Екатерине Ивановне так не хватает ярких впечатлений.

В мою дверь позвонил её супруг и взволнованно сообщил, что потерял жену и уже раз десять обежал весь район в поисках.

– Ой, извините, мы не знали, – смутилась я, – а мы тут кино смотрим. Вы же не даёте ей смотреть кино, только новости!
– Я не даю ей смотреть кино? – сильно удивился сосед и обратился к своей супруге: – Катя, как не стыдно? Ей просто светского общения не хватает. А ну, хулиганка, быстро домой, спать!

А следующим вечером, когда я вернулась с работы, на столе меня ждал очередной пакет со сладостями.

– Катя Ивановна? – спросила я сына.
– Опять, – развёл руками Стёпа. – И чего нам с ней делать?
– Чего, чего! – засмеялась я. – Надо какое-нибудь новое кино покупать! Может быть, с Де Ниро? Что-то мне подсказывает, что он ей понравится, он такой затейник.
– А ещё надо её сфоткать, – предложил Стёпка. – Думаю, она займёт достойное место в нашем семейном альбоме.