– Иван, что думаете о новой волне экономического кризиса, который всё же дошёл до России?
– Россия никогда и не выходила из кризиса, если не считать каких-то форс-мажорных ситуаций. Как говорится, что немцу – смерть, русскому хорошо, и наоборот. Как показывает история, именно в кризисные времена Россия становилась тем, чем она в конце концов стала, заняв свое место среди величайших держав мира. Не умеем мы жить просто так. Просто так нам и отдых – не отдых. Гром не грянет – мужик не перекрестится, не нарожаешь десятерых – не задумаешься о зарплате. Это всё про нас.

– Но наверняка у вас есть свой прогноз.
– Мне кажется, в итоге всё закончится хорошо. Неужели мы уж так сильно зажрались? Чего мы особо лишаемся? Мы же не в Арабских Эмиратах, свою долю сырья никогда не получали. Простые люди как жили, так и живут. Гречка при любом раскладе остаётся дешёвой. Мы умеем выживать в кризис. А стариков, даст Бог, поддержим. Для нас форс-мажор даже лучше, чем эти кислые двухтысячные. Огороды, скотинка – да, это очень неплохо. Вот был бы такой закон, чтобы чиновники никогда не могли отобрать у людей землю, чтобы люди могли с чистой душой на ней работать. С Россией всё хорошо будет! Лучше, чем со всеми остальными. Пострадают только те, кто жрёт сопливых устриц, а теперь вынужден их жрать меньше. Вот почему так страдает наша псевдоинтеллигенция.

– Вы думаете, что сельский уклад жизни надёжнее в кризисные годы?
– На селе с начала девяностых ситуация не сильно изменилась. Были созданы всевозможные препоны для желающих жить и работать на земле. Сначала у людей иллюзия возникла, что можно завести хозяйство и спокойно заниматься делом. Мои знакомые так и сделали – развели коров, и мясо у них было, и молоко. Привезли в магазин, а им там говорят: «А у нас тут всё голландское! Ничего, что не свежее, а глубокой заморозки, всё равно съедят!» А сейчас в магазинах нет голландского, своё придётся жрать.

– Лично на вас как кризис может отразиться?
– По мне кризис никак не стукнул. Деньги, которые я заработал на кинопроектах, сначала отдал тем, кому был должен, потом за друзей долги отдавал. Я всегда был в среднем состоянии – так и предпочитаю держаться. Как я уже сказал, кризис может отразиться на совсем бедных людях. Но мы найдём в себе благородство и силу помогать им.



– А если случится дефолт?
– И пусть. Что мы потеряем? Я так понимаю, что мы с вами не акционеры «Газпрома», при всём моём к ним уважении.

– Принято считать, что только Москва или другой относительно большой город даёт возможность достичь успеха. Но ведь это не так?
– Был я в Суздале, гулял по окраине города, за кремлём. Там такие аккуратненькие домики, асфальт. Мимо мужик идёт, я спрашиваю: «А что это за домики?» «Это москвичи приехали, заселились тут». Я думаю: вот москвичи молодцы какие, на землю приехали! Потом выясняется: это местные выходцы. Они пожили в Москве, заработали денег и домой вернулись, порядок навели. Андрей Евгеньевич, у которого мы с семьёй в гостинице в Суздале останавливались, вообще из Канады приехал. Он россиянин, пожил в Канаде, потом вернулся в Суздаль с супругой и тремя детьми. Он молодец: и дрова колет, и за семечками ездит, и коллектив у него в гостинице замечательный. Кухня такая, что я всё боялся, что треугольный от них уеду и придётся на жёсткую диету садиться. Вот он в небольшом городе делает бизнес. Сложности есть, но он их преодолевает. И я таких людей знаю очень много. Знаком с милой дамой, которая под Ярославлем на берегу озера открыла гостиницу. Основное здание деревянное, плюс ресторанное здание, рядом маленькие домишки с печками. И всё по высшему классу. Судьба у хозяйки сложная. У неё ребёнок болел, она возила его в монастырь, который находится в этих местах. А потом и свой бизнес перевела туда, построила гостиницу. А поскольку она человек деловой, энергичный, – бизнес пошёл. Я к чему это говорю? Нам ничего не мешает выстроить свою жизнь. Требование к жизни должно быть правильное.

– Во всех этих случаях люди явно не ставили себе цель заработать миллионы.
– Всех денег не заработаешь. Кто нам может гарантировать материальную стабильность в этом мире? Самые богатые люди теряют имущество в пожарах, у них отнимают деньги. Посмотрите, что с нашими буржуинами творится – они же все в истерике на нефть смотрят. Кого из простых людей эта нефть интересует? Вот подошёл бы я к деревенской бабулечке и спросил: «Бабулечка, тебя интересует индекс Доу-Джонса или цена  барреля нефти?» Думаю, плюнула бы она на меня и пошла бы себе дальше. Как ела она кашку гречневую, так и будет её есть. Самое главное, что можно обрести в этой жизни, – доброе отношение окружающих, твоих близких, внутренний покой.



– Для многих людей остается непрояснённым вопрос – вы больше не являетесь священником? Или это временно?
– Я и сейчас священник, я под запретом. Что значит «священник под запретом»? Это значит, что я не имею права литургию совершать, носить священнические одежды и, к сожалению, не могу носить наперсный крест. Наперсный – это не нательный, а священнический. Я сам просил Святейшего запретить меня, потому что было много вони всякой по поводу того, может ли священник в кино сниматься. Мне непонятно – почему нельзя? Но неважно. Раз возникли такие разговоры – я попросил запретить меня на время, пока я работаю в кино.

– Вы учились на священника?
– Я учился в семинарии, я окончил ВГИК, а до этого получил в училище профессию оператора электронно-вычислительных машин. И случайно жизнь меня пересекла с архиереем, который сказал, что мне нужно быть священником.

– Как это произошло?
– Долгий рассказ. С этого начинается мистическая полоса в моей жизни, связанная с духовенством. В 1999 году от телеканала, ныне несуществующего, мы поехали в Белград снимать Пасху Христову. Тогда американцы там как раз свои ракеты пуляли. Мы и немцы – вот кто не испугался. Приехали Пасху снимать. А тогда ещё был жив святой жизни человек – патриарх Павел. Ему представили нас, я благословился у него, и он говорит: «Пойдём в алтарь». Пришли, он говорит отцу Евгению: «Одевай его в одежды священнические». Объясняю, что я не священник, я тогда работал в православном информационном агентстве. А он говорит: «Мне лучше знать, священник ты или не священник!» Потом был миллениум. А в 2001 году я случайно встретился с ташкентским архиереем Владимиром Екимовым, просто подвозил его до Софрина. Он сейчас в Омске, люблю его всем сердцем, очень хороший человек. С архиереем у нас был обстоятельный разговор, он говорит: «Надо вам быть священником». Я отвечаю: «При моём реноме не найдётся человека, который меня рукоположит». Он говорит: «Найдётся, и это буду я. Послезавтра пьём чай у меня в Ташкенте, в епархии». Так я и стал священником.

– А потом вы всё же вернулись в кино и сочетали лицедейство и службу в церкви.
– А почему это не может сочетаться? Объясните мне! Что же так неожиданно всех замкнуло на лицедействе, почему вдруг озаботились нравственностью лицедеев? Вроде всегда почитаемы были на Руси скоморохи и шуты. Они – единственные, кто мог правду говорить.

– Сложно было сниматься в «Интернах»?
– Не то чтобы сложно, а трудоёмко. Всё время проводишь в закрытом помещении, заучиваешь огромные тексты. Но я лишний раз убедился в совершенстве человека как Божественного творения. Никогда не думал, что в состоянии запомнить такой объём текста. В детстве у меня проблема была стишок заучить на четыре строчки, а тут дают сразу десять листов. В итоге – одним глазом посмотрел, и пошло! Это всё опыт.

– Актёрство затягивает?
– Ну, как затягивает. Для многих моих друзей это важно, они к профессии искренне относятся. Кстати, надо отдать должное моему артистическому окружению, в основном это актёры Театра Петра Фоменко. Замечательные ребята и люди замечательные. Слава – это прекрасно, это то, чего хочется, наверное, любому человеку. Но в дозированном количестве. Только юноши-максималисты думают, будто слава и известность всё решают. На самом деле – ничего не решают, только трудности создают. Ко всему человек привыкает, и к славе в том числе. Те ребята, на которых я смотрю, театральные девчонки и ребята, – они в первую очередь ценят сам факт творчества, а не заработки. Но, конечно, было бы хорошо, чтобы они при этом и зарабатывали.

– Как себя чувствуете рядом с популярными артистами? Например, с Дмитрием Нагиевым? Работали с ним вместе?
– С Нагиевым не снимался, снимался с его сыном – очень хороший парень. Из этого делаю вывод, что семья у них хорошая. С Дмитрием Нагиевым пересекались, съёмочные павильоны рядом находятся. Мне он нравится, цельная личность, никогда не позволит себе нахамить человеку простому, что, кстати, порой делают другие медийные персоны.

– Для актёра важно быть личностью?
– Профессиональный актер понимает, что в первую очередь ему необходимо реализовать как можно дотошнее замысел режиссёра, драматурга, а уже потом реализовывать самого себя. Только соблюдая это пропорциональное соотношение, он может считать себя профессионалом и хорошим актёром.

– Какие фильмы любите?
– Исторических много посмотрел… Мне очень нравятся фильмы с актёром Клинтом Иствудом, ещё мне нравится «Андрей Рублёв» Тарковского. Но я на чём-то одном не зацикливаюсь.

– В 2011 году вы выступили перед многотысячной публикой в «Лужниках» со своим манифестом «Доктрина-77». Это событие потом долго обсуждали – кто-то восхищался, кто-то критиковал. «Доктрина-78» будет когда-нибудь?
– Нет, не будет. Потому что 77 – это количество священных книг, это символ полноты знания. Доктрину свою не брошу. Самое время приходит для нас, доктриналов. Ведь доктрина – это ясное представление об окружающем, о том, в каких отношениях состоим я и государство, вы и государство, государство и окружающий мир. Сейчас нет смысла выступать с доктриной, потому что это не философский концепт, не политическая идея – это призыв к сотрудничеству, к попытке понять друг друга.

– А в 2011-м был смысл?
– Задумка появилась в 2010-м, когда я понял, что у меня появилась возможность транслировать то, что я думаю о происходящем вокруг, на большую аудиторию. Ведь «Лужники» – это самый большой стадион самой большой страны в мире. У нас было тридцать две тысячи зрителей, четыре тысячи ушли, судя по турникету. Я скомбинировал довольно рваное выступление, потому что невозможно за два часа в такой странной обстановке ровно изложить своё мировоззрение, можно только по пунктам. По сути дела, это был призыв думать вместе, слушать друг друга. Знаете, почему любят людей, которые умеют слушать? Это огромный талант, он был присущ всем святым. Потому что когда человек слушает – это открытая дверь в небо. И когда разговариваешь с человеком, который умеет слушать, волей-неволей создаётся ощущение, что ты разговариваешь с Вселенной. Потому что человек – это высшее творение Божие, и в нём проявлен Господь.

– Расскажите, как вы познакомились с женой Оксаной, с который вместе больше двадцати лет.
– Пришёл в ресторан – сидит моя голубка, как будто персонаж из «Угрюм-реки». С ней два бородатых мужика сидят. Выяснилось потом, что отмечали какое-то событие. Я подхожу и говорю: «Мадемуазель, а не предпринять ли нам с вами романтическую прогулку по ночной Москве? У меня роскошный мотоцикл с длинной вилкой». (Подвеской. – Ред.) Она говорит: «Конечно, если вы обещаете отвезти меня домой». Я говорю: «Клянусь». Я отвёз – правда, к себе домой. Вот так она двадцать лет и сидит у меня дома.

– Ваша супруга – тоже известная актриса. Трудно быть многодетной мамой современной женщине? Как быть с карьерой?
– Я считаю, что многодетная мама может и не работать, потому что нет ничего почётнее и сложнее работы мамы. Я посмотрю на Оксанку и три раза перекрещусь: «Господи, хорошо, что она есть!» – потому что я со всеми нашими заботами просто свихнулся бы.



– Есть время уроки с детьми учить?
– Оксана учит с младшими – Саввой и Нюшей. С Саввой в основном. А так – детки сами справляются.

– Старшие девочки самостоятельно ходят в храм?
– Они выросли в этой культуре, они её понимают. Мы им особенно ничего не навязываем, хотя по детству возили в храм. Оксанка, бывало, возила по три раза в неделю. Причащала, естественно, в воскресенье. В субботу – вечерня. Все великие праздники там были. Потом наступил период, естественный срок, когда ребёнок не то чтобы охлаждается, а пытается защитить своё внутреннее «я». Мы с пониманием к этому относились. Но дети, слава Богу, от церкви не отошли, более того, своих одноклассников и друзей-подружек тоже в церковь приводили. Для них это не тяжкое бремя. Нужно позволить детям самим уверовать, самим следовать становлениям веры. А для этого нельзя навязывать, можно только объяснять – до определённого возраста. Но и тогда это не должно выглядеть как родительское доминирование. Из-под палки к Богу никто ещё не пришёл.

– От компьютера детей отгоняете? Сумели найти какой-то компромисс в этом болезненном для родителей вопросе?
– Научно-технический прогресс, к которому люди с опаской относятся, всегда приносил какие-то плюсы и минусы. Надо правильно к железкам относиться. У нас не было особого запрета на компьютер. Да, мы не позволяли до посинения играть, но они в телефончиках копаются, к Википедии привыкли, справки быстро наводят, гуглят и всё такое… Но так и должно быть. Просто не надо чрезмерно отдаваться этому. Как Гёте сказал: «Бог в мелочах, а дьявол – в крайностях». Крайностей не нужно допускать.

– Вы родились и выросли в стране, которой больше нет, – СССР. Хотелось бы вернуть то время?
– Я бы хотел возврата тех отношений между людьми. Чтобы была найдена некая константа, которая позволила бы нам быть столь же благородными в своих намерениях, как раньше, чтобы она сделала нас всех счастливыми. А это возможно, когда стремишься к чему-то большому и общему.

– Вы в прекрасной физической форме, хотя не скрываете, что в этом году отметите пятидесятилетний юбилей. Спортом занимаетесь?
– У меня в лесу турник, гантели есть. На татами периодически выхожу. Мы с сыном Васей – два «старых качка». Вообще надо поддерживать форму, мужик должен быть кряжистый. А что если женщину свою надо поднять на пятый этаж? На всё надо иметь силы!