Я отпустил жену в театр. На четвёртом месяце материнства очень важно получить положительные эмоции, пообщаться с коллегами, отвлечься, вспомнить, что существует какая-то другая жизнь и она доступна.

– А справишься? – неуверенно спросила Мариша.

При этом мы оба посмотрели на Верунчика, беззаботно болтавшего ручками и ножками в манеже.

– Пять часов продержусь, опыт имеется. В морской пехоте в таких случаях говорят: захватить плацдарм и удержаться до подхода главных сил.
– Любой ценой удержаться! А причиной ухода с позиции может быть только смерть! – иронически напомнила жена и согласилась.

…Думаю, это мой первый и последний рассказ о маленьких детях. Не люблю литературу в стиле «об-сю-сю» и замки из мекония, политые розовыми соплями. Не мой жанр. Но это совершенно особый случай.

Когда Мариша уходила, Верунчик беззаботно спала в уютной люлечке сном маленького белокурого ангела. Кажется, у меня есть как минимум час, и этот час мой! Уйти в кабинетик, почитать письма, подёргать за сюжетные ниточки грядущего опуса.

Минут через десять что-то заставило меня заглянуть в люльку. Из-под кокетливого чепчика вовсю торчали глаза. Эта ситуация у нас так и называется. «Посмотри, глаза не торчат?» – просит жена, занимаясь у плиты. Нагибаюсь к люльке – торчат! Так и сейчас.

Верунчик сфокусировала взгляд на физиономии папы и улыбнулась.

Солнышко моё! Все, кому улыбались во весь рот их маленькие крохи, меня поймут. И вот мы улыбаемся друг другу минуту, две, три.

– Агу! – выразительно и с чувством произносит Верунчик.

Заюшка моя! Ну конечно же, агу! Агу! Агу!

Теперь мы разговариваем. Я уже знаю, что своё «агу» Верунчик произносит десятками интонаций, а у меня «агу» получается всегда одно и то же. Очевидно, взрослые только думают, что развиваются, а на деле медленно деградируют.

Сколько промчалось минут? Десять? Двадцать?

– Агу! – подытожила Верунчик и нахмурилась. По опыту уже знаю: сейчас Верунчик превратится в Бурунчика, то есть начнёт бурунить.

Так и есть.

Для начала пробую покачать люльку. Почему-то вспомнился друг Лёшка, мастер спорта по плаванию. Лёшка привязывал люльку к ноге, смотрел телик и дрыгал этой конечностью, то есть качал. У нас этот номер не пройдёт.

Беру Верунчика на руки. Она ещё не Бурунчик. Затихает. Глаза восторженно торчат. Брожу по квартире, думаю, вспоминаю, жду, а между делом рассказываю обо всём, что вижу по пути.

Довольна! Пробую опустить в люльку. Сразу становится Бурунчиком. Теперь остаётся носить, рассказывать и ждать. Но Бурунчику это уже неинтересно, она начинает хныкать, пока ещё тоненько и деликатно. Макс-Фактор, спящий тут же, на тахте, поднимает уши, открывает глаза, затем встаёт, уходит на другую сторону дивана и демонстративно зарывается в плед, всем своим видом показывая: я на это не подписывался.

Пришла пора рассмотреть, как на космической станции, штатные ситуации. Их четыре.

Первая – хочет есть. Снимаю колпачок с приготовленной заранее бутылочки. Бурунчик возмущённо выплюнул соску и повысил тон.

Ситуация номер один, пункт «а». Просто соска-пустышка или соса. Иногда помогает, но сегодня явно не тот случай.

Ситуация номер два. Проверить состояние подгузника. Проверяю. Относительно сухо. И чисто.

Ситуация три – животик. Если животик вздут и малышка корчится, надо аккуратненько ввести смазанную специальным маслом трубочку, сантиметра на три, не более, туда… в общем, понятно. У нас это называется «огонь по вражеской артиллерии». Казалось бы, ерунда, но ребёнок успокаивается на глазах. Животик, однако, мягкий, и спазмы не наблюдаются.

Неужели самое ужасное? Ситуация номер четыре! У нас она называется «драка лезет», а попросту говоря, малышка хочет спать. Вот мы, взрослые, когда хотим спать, что делаем? Правильно. Принимаем душ и ложимся в чистую постельку, лучше под бочок к близкому человеку. И счастливо засыпаем. Возможны варианты:
а) Близкого человека нет. Тогда можно посмотреть телевизор, почитать книжку или принять микстурку, алкоголь – кому что нравится.
б) Можно бухнуться в постель, не раздеваясь. Это если очень устал, или расстроен, или перебрал… А что? Бывает. Здесь есть и подвариант – не дойти до постели. Но и тут взрослые не орут до посинения, спят на коврике, в спальне и даже в прихожей. Но ведь не орут.
в) Уснуть, сидя в кресле, лёжа в ванне или даже в машине. Но ведь молча и с удовольствием.

А малыш – он хочет спать, но ещё не догадывается об этом. Вот драка из него и прёт.

Что делать в таких случаях? Терпеливо укачивать. Существует несколько вариантов укачивания.

Ленивый вариант. Вы садитесь с малышом в кресло у компьютера, находите в любом поисковике «колыбельные онлайн» или что-то в этом роде. Включаете и покачиваетесь в кресле в такт мелодии. И ведь здорово! Огромный выбор колыбельных на всех языках мира, чудесные аранжировки, обволакивающие женские голоса… И довольно часто помогает, но не в моём случае. Бурунчик сначала вроде утихает. И меня обволокло – честно говоря, сам бы уснул прямо в кресле. Но нет, Бурунчик орёт опять.

Придётся ходить по комнате и петь колыбельные самому. Восхищаюсь женой, она знает десяток колыбельных, некоторые придумала сама… С недавних пор жена стала даже импровизировать, и очень талантливо.

Наверное, мужчинам этот дар недоступен. Я издал четыре книжки стихов, говорят, небесталанных, но колыбельные у меня не получаются.

Впрочем, лет …дцать назад я неожиданно для себя написал гимн к юбилею гимназии, в которой учился мой сын Санька. Как это было? Позвонила поздно вечером классная руководительница сына и поставила перед фактом: директор очень хочет, чтобы это сделали именно вы.

Директор гимназии – железная леди по имени Татьяна Фёдоровна. Тем, что Саньку приняли в гимназию, я обязан лично Татьяне Фёдоровне. А спустя два года Санька стал лениться и валять дурака, и мне передали, что директор сожалеет о своём решении. И тут гимн!

В общем, я засел за работу, но шедевр упорно не получался. Оставались сутки. При мысли о возможной катастрофе я наступил себе на горло, на грудь, на душу и сердце и вообще на всё то, на что можно взрослому мужчине наступить. И, кажется, получилось!

Юбилея гимназии я ожидал с душевным и телесным осиновым трепетом. В 23 часа мне опять позвонила классная руководительница – особа, между прочим, к Татьяне Фёдоровне весьма приближённая и сына моего открыто недолюбливающая. Так вот, классная позвонила (из городского драмтеатра!) и сказала, что моё произведение исполнил со сцены хор девочек-старшеклассниц – белый верх, чёрный низ, – и Татьяна Фёдоровна от гимна прослезилась, а плачущей директрисы в этой школе ещё не видел никто и никогда.

Какие там книжки стихов! Какие переводы на польский, английский и французский языки! Это и был триумф моей поэтической карьеры!

Спустя некоторое время узнал, что классная рассказала мне далеко не всё. Дело обстояло гораздо круче: утерев слёзы, директриса обернулась к моему классному руководителю и голосом вождя всех народов и благодетельницы всех учеников планеты Земля произнесла: «Саньку Гуда больше не трогать!» Вот так-то.

Одним гимном я заработал Саньке счастливое детство, а он взял и уехал в Петербург, вернее, его мать, моя первая жена, Саньку туда увезла…

А что теперь? Помню, Мариша пила чай, а мне дала поносить Верунчика. Верунчик забурунила.

– Спой что-нибудь, – предложила жена. – Как не знаешь? Тогда сочини, ты же поэт!

Экспромт родился великий и ужасный:
Ля-ля-ля… Ля-ля-ля…
Соса стоит… три рубля…

Шедевр мужской родительской поэзии! Чай полился у жены из ушей, а Бурунчик замолчал и воззрился на меня торчавшими глазами, типа: папа, ты что?

Это было неделю назад, а сейчас драка полезла вовсю. Пришлось вспоминать всё, что пела жена, и сочинять самому, да так, что Макс-Фактор высунул мордочку из-под пледа. Это означало: папа, а ты случаем не сбрендил?

Такой экспансии Бурунчик не ожидал и сразу превратился в Верунчика. Ещё пятнадцать минут усилий – и любимые глазки закрылись. Для верности хожу ещё минут пятнадцать, бормочу куплеты всех времён и народов, которые смешались в голове, как кони-люди на Бородинском поле.

И вот наконец торжественно кладу крохотную спящую дочу в люлечку. Медленно-медленно убираю руки. И…

Помните, как в кинофильме «Вий» героиня Натальи Варлей распахнула очи на несчастного семинариста?
Всё повторяется сначала.

Проверить штатные ситуации. Ситуация номер один – не годится. Номер один «а» – тоже не годится. Ситуация номер два! В точку!
Памперс – гениальное изобретение человечества, вровень с колесом и стеклом. Сменил, помыл попку – и порядок. Вспомнил, как приезжала к нам бабушка Неля, помогать ухаживать за моей младшей сестрёнкой. Мама с папой на работе, повсюду, куда ни глянь, развешаны десятки стираных марлевых и фланелевых подгузников. Нескончаемый конвейер! Баба Неля меняет сестрёнке очередной подгузник и ласково приговаривает: «Пачом гаршки дырявыя? Пачом гаршки дырявыя? Воука, ну куды ж ты запропал? Няси хутчэй чыстую пялёнку!»

Сухой Бурунчик мгновенно утихает и улыбается.

Вчера приходила наш участковый педиатр, выпили с женой по чашечке кофе, сказала, как хорошо иметь дело с мамой-доктором – никаких проблем, и ещё сказала, что девочка у нас маленькая, но такая аккуратненькая – хоть портрет в Эрмитаже выставляй, красавицей будет. А вот для папы красавица дочь – каково? Гордиться, любить, баловать – это одно. А каково ждать ночами с дискотеки? Или отпускать в далёкую поездку…

У моего товарища Серёжки, стопроцентного мачо, мастера спорта по боксу, подрастала красавица дочь. Сидели мы как-то мужской компанией в ресторанчике, Серёжка глядел на красивую официантку и вдруг сказал:
– Не могу представить, что однажды в мою дочку какой-то крендель засунет свой грязный хер. Убью, честное слово, убью!

На это один из приятелей едко хихикнул, что все девушки – чьи-то дочери, а сам Серёжка засунул свой мужской прибор в сотню чужих дочек, и ничего.

– Ты со мной так не шути, – произнёс Серёжка и так мрачно поглядел на приятеля, что тот, сославшись на дела, спешно покинул нашу компанию.

Спустя два года Серёжка рассказал мне, что его дочь обидели и что он немедленно разыскал этого кренделя.

– Представляешь, этот подсвинок от страха залез под припаркованный рядом микроавтобус, ухватился за кардан и вопит: «Дядя Серёжа, я не виноват, я вам всё объясню!» Пока я ходил выламывать из забора штакетку, он выбрался и задал такого стрекача, что я со своей физподготовкой догнать его даже не пытался. В тот же день он уехал из города. А я? Я дал по морде его отцу, пускай дальше сами разбираются, но если повторится – яйца оторву!

И ещё у одного моего товарища, авторитетного предпринимателя Гоши, подрастала красавица дочь. Сидели мы как-то у Гоши в гостях, и вдруг он говорит:
– Ты ведь не торопишься домой, Вовчик? Поехали со мной в город. Крысу надо из ресторана забрать.

На дворе стояли те самые лихие девяностые. Сели мы с Гошей в тонированный шестисотый «Мерс» и поехали. По дороге я узнал, что дочке сегодня исполнилось семнадцать и Гоша накрыл ей с подружками столик в ресторане, который его братва крышует.

– Я там инструктаж провёл, чтобы никто девчонок не обижал, и даже меню проверил. Представляешь, что эти дуры заказали? Ни за что не догадаешься – за-пе-канку! Гы-гы-гы!

У подъезда ресторана уже стояли три девчонки, нарядные, счастливые. Мигом заполнили салон иномарки звонким смехом и запахом парфюма.

– Круг почёта по ночному городу! – объявил Гоша.

Мы мчались по притихшим ночным улицам, в приоткрытое окно врывался пьянящий южный августовский воздух.

– Григорий Петрович! – игриво предложила одна из подружек. – А давайте все вместе прокатимся к морю, искупаемся!
– У меня есть кого катать и есть кого купать, – жёстко ответил Гоша. – А вам всем пора в люльку!

У подъезда авторитетный предприниматель сказал девушкам:
– Значит, так. Даю три минуты – полизаться, и чтоб я вас на улице не видел. Время пошло!

Обиженно фыркая, девчонки вылезли из машины, «полизались» и торопливо исчезли в своих подъездах.

– Ну что, Вовчик, поедем покатаемся? – улыбнулся Гоша.
– А насчёт искупаться как?
– Если не боишься, так и искупаемся!

Бояться было чего. Неделю назад в полночь на одном из пляжей кто-то бросил гранату в салон внедорожника Гошиного корефана. Сидели братки ночью в машине, распахнув двери, слушали звуки моря и музыку… Троих похоронили, один в реанимации.

Гоша очень любил свою единственную дочь. А она выросла, вышла замуж за американского кренделя и упорхнула за океан. Суровый Гоша виду не подал, но затаил глухую обиду.

Верунчик блаженно улыбается, на милом личике написано: ты меня, папа, только в люльку не клади, и всё будет хорошо! Пусть так… Брожу по квартире, мурлыкаю мотивчик из осколков колыбельных, хороших и разных.

Бурунчик снова захныкал. На этот раз сработала штатная ситуация номер один. Подогретая бутылочка опустошена в три минуты. Ещё минута предгрозовой тишины – и опять срабатывает ситуация номер четыре, «драка лезет!».

Не помогают ни укачивание, ни колыбельные, ни компьютерная няня. Бурунчик вопит так, будто мы вместе с домом падаем в разлом земной коры. Макс-Фактор ворочается в своей берложке, не решаясь высунуть нос наружу.

И тогда я начинаю… танцевать вальс. Сам с собой! Бережно придерживая Бурунчика на локте чуть отставленной руки. От необычных параметров укачивания Бурунчик насторожённо умолкает. Проходит минута. Молчит! Господи! Неужели это свершилось?

Драка лезет с новой небывалой силой. Нештатная ситуация номер один «а» не помогает. Соса выплёвывается из милого ротика, как мина из гвардейского миномёта, улетает под диван и там теряется. Все средства исчерпаны. Остаётся звонок жене, но она сейчас на «Щелкунчике» аплодирует звёздам Мариинки. И до дома час езды… Господи, дай мне силы!

Бурунчик затихает! Мгновенно. Вдруг. Так бывает только с младенцами. Так наступает ночь в далёком Таиланде, когда тропический день гаснет будто бы по мгновенному щелчку выключателя. Ты хотел снимать закат? Бесполезно, парень! На землю враз обрушилась душная, мягкая, как китайский чай пуэр, тропическая ночь.

Верунчик спит безмятежно и глубоко, и, глядя на прекрасное личико, не веришь, что этот ребёнок способен плакать и орать.

Никаких люлек! Нового взгляда панночки Натальи Варлей я уже не выдержу. Осторожно, спиной вперёд продвигаюсь к дивану… Ложусь. Ползу на спине, как сапёр Первой мировой, проделывающий проход в спирали Бруно. Подгребаю повыше, на подушки, держа на сгибе правой руки блаженно спящего Верунчика.

Макс-Фактор выбирается из своей берложки и ползком зарывается мне под левую руку. Мои глаза закрываются.
Занавес.

Просыпаюсь оттого, что над нами стоит жена – счастливая, посвежевшая, в шубке, на которой ещё не растаяли январские снежинки.

Мариша снимает нас на телефон и ласково приговаривает:
– Зайчики! Ну какие же вы у меня зайчики! Все трое!