Этот случай произошёл в бассейне, хотя мог произойти в любой точке человеческого пространства, где всё давно поделили на добро и зло, хорошее и плохое, сильное и слабое, чёрное и белое.

В общем, самое главное – договориться и не путаться в определениях. И ещё – ни шагу со своей территории, а то завалишься куда-нибудь за горизонт, а там – всё наоборот. И ищи-свищи свои морально-этические нормы, так и умом тронуться недолго.

Вот Карлсон, например, после пересечения границы нашего государства мгновенно превращается в симпатичного дядьку-шалуна. И все его проделки только веселят, не то что в его родной Швеции, где он считается отрицательным героем, а попросту – хамом. А в воздушном пространстве некоторых американских штатов ему вообще запрещено появляться, дабы детям дурной пример не подавал.

Или вот, например, Буратино, в отличие от своего прототипа Пиноккио, перевоспитанию не поддаётся. И нос у него длинный с рождения, а не от совершённых плохих поступков, как у бедного Пиноккио.
О чём это я? О дисциплине, что ли?

Не знаю, как вы, но лично я уже в детском саду мечтала о выходных. Думаете, это так просто – десять часов подряд не нарушать? Не смеяться, когда смешно, не реветь, когда обидно, есть, когда кусок в горло не лезет, спать, когда не до сна, учиться тому, чему выучился ещё прошлым летом. Единственное, с чем я легко справлялась, – не ябедничать. А некоторые не справлялись, но их за это не наказывали, а наказывали, наоборот, тех, кто не ябедничал, но «первый начал».

Оказаться первым вообще опасно. Причём что с начала, что с конца. Первым всегда больше достаётся, как хорошего, так и плохого. Первый – читай популярный. Но неизвестно, куда его эта популярность вывезет, к медальке золотой или к кукишу. И никакая тут справедливость не поможет.

Вот плыву я, никого не трогаю и даже почти ничего не слышу из-за плотной резиновой шапочки. Знай себе бассейны наматываю. И вдруг слышу звуки чужеродные, не совместимые с водной гладью. Можно сказать, вопли истерические, но до боли знакомые, хотя верить в них не хочется. Вот я и продолжаю плыть. Когда я плаваю, мне на всю мою жизнь наплевать становится, и на окружающую тоже. И уплыть могу чёрт-те куда, в потустороннее блаженство – тупое и чистое.
И на этот раз я куда-то углубилась. Как будто на советский урок физкультуры попала. И поверить в то, что так орут здесь и сейчас, в XXI веке, было трудно. Но происходило это здесь и сейчас.

Дело в том, что в бассейне занимаются детские группы. Они обычно располагаются на двух дорожках, а на остальных плавают желающие. И не раз я с этими группами на одной воде оказывалась – отличные ребята, и тренеры у них с умными глазками и в красивых спортивных костюмах. И никто не кричит. Да они без слов друг друга понимают! Тренер махнёт пару раз кролем в воздухе или брассом потянется, а потом покажет некоторое количество пальцев. Это значит – столько им бассейнов кролем проплыть надо, или брассом. А если спиной к ним повернётся, то плыть на спине. Вообще хорошая работа для тех, кто воду любит.

И о плохом, конечно, не хотелось бы. Получается, что жалуюсь, но ощущение такое, как будто на тебя орут ни за что. А это на маленьких девчушек орут из синхронного плавания. Они в воде барахтаются, крохотные, дошкольные лягушата. И орёт на них не какая-нибудь страшная, трескающаяся по швам тётя-завуч из блаженных семидесятых, а загорелая девушка в серебристо-облегающей одежде, наподобие русалки. Я ещё посмотрела на её хвост, но там были ноги. И я подумала, что такой могла быть морская сирена.

В отличие от вышеупомянутых тренеров, которые общались с ребятишками на пальцах, Сирена использовала голос, также вышеупомянутый, длинную палку и дуделку, какая бывает у болельщиков. В общем, такой она тарарам устроила, что я плыть бросила и стала наблюдать.

Для начала я пересчитала «маленьких лебедей». Их было восемь. Зачем такие подробности? Просто я испугалась, что их станет меньше. Меня встревожила длинная палка, которой Сирена тыкала в их недостаточно расправленные крылья и полусогнутые лапки.

Я, конечно, понимаю, спорту можно научить только с помощью палки и громких звуков. И Сирена ничего нового тут не изобретала. И её тренер когда-то делал с ней то же самое. А то откуда бы ей всё это знать? И для кого-то это выглядело естественным процессом. Роды – тоже процесс естественный. Но оказаться случайным зрителем!.. Да и в родильное отделение не каждого пускают.

А тут расположились, как будто так и надо. И всю свою интимную методику Сирена выставила на всеобщее обозрение. Я ещё подумала, что тигры в цирке такую дрессировщицу давно бы слопали.

Это была какая-то особая муштра. Муштра в сочетании с математической статистикой. Поясню. Сирена злобным голосом отсчитывала секунды, в течение которых лебедята должны были удержаться в одной из неестественных поз, характерных для синхронного плавания. Большинство тонуло и захлёбывалось раньше отмеренного срока.

Но несмотря ни на что Сирена продолжала отсчёт. Затем она трубила в дуделку и начинала разбор полётов. Называя каждого лебедёнка по фамилии, она объявляла счёт-приговор – количество секунд, в течение которых каждый из лебедят смог удержаться в упражнении. При этом она активно использовала жаргонизмы, уместные скорее для более серьёзно провинившейся публики, повторять не буду.

Потом она суммировала все эти секунды и получала цифру наказания, то есть сообщала, из-за кого и сколько раз надо будет повторить упражнение. А тех, кто «не нагадил», как выражалась Сирена, она называла «чистыми». Например, Максимова – чистая, Голубева нагадила: плюс 9 – четыре раза, Воронина: плюс 12 – пять раз.

Лебедята мужественно держались, и никто не улетал. Может быть, им подрезали крылья, или крылья ещё недостаточно окрепли. А мне вдруг стало очень холодно, хотя вода была 27 градусов. И я выбралась на сушу с желанием прекратить всё это безобразие и разделаться с Сиреной.

Но вместо того, чтобы подойти к ней и сказать: вы, Сирена, не правы, и так нельзя с маленькими лебедятами, да и с нами, взрослыми пловцами- свидетелями, – я пошла к раздевалке. Под душем согрелась, но волна возмущения накатила ещё сильней. Уверенная в том, что это дело просто так оставлять нельзя, я решительно вошла в раздевалку.

Раздевалку наполнял концентрированный аромат фруктов. Кружком сидели барышни с мандаринами, бананами, яблоками.

Сначала я подумала, что это барышни из аквааэробики. Но аквааэробные ведут себя по-другому. Обычно они активно ухаживают за своим телом, натираются всякой всячиной, демонстрируют новые купальники, новый загар и отсутствие целлюлита. А эти спокойно сидели, все в апельсинках, и беседовали. Такие ещё мамаши бывают на детских площадках.

Я прислушалась к их разговору, и точно – мамаши. Лебедицы ждали своих маленьких лебедят. Вот, думаю, кому сейчас нажалуюсь! Вот только переоденусь и всё им расскажу, а то сидят, бедненькие, бананы чистят и даже не представляют, что там на озере творится.

А в разговор их я особо не вслушивалась. Я свою речь готовила, думала, как бы издалека начать, чтобы не всю правду сразу. Но некоторые их фразы стали вдруг цепляться к моей формирующейся речи: «Она очень строгая, но очень справедливая… Не хватает им дисциплины… И правильно делает, с ними по-другому нельзя… Дрессировать их надо…»

О-о-о, думаю, тут речь перекраивать надо. Или вообще молчать. Хорошо, я на них с разбега не набросилась, а то устроили бы они мне тут, в раздевалке.

– Моя тоже не хочет ходить, а ей говорю – терпи, – продолжали лебедицы. – По этой жизни главное – терпение… В школе ещё тяжелей будет… Правильно она их учит – насмерть стоять… И чтобы первые всегда и везде… На соревнование она не всех возьмёт. Зачем ей позориться – последние места занимать. Первыми надо быть!

Так и свели всю мою речугу на нет, и я почувствовала себя Карлсоном в небе США. Путаясь в одежде, стала продвигаться к выходу, и тут в раздевалку вошла Сирена, стройная, смелая, со вздёрнутым носиком. Лебедицы подхватились и, побросав бананы, окружили её.

Похоже, это был её обычный отчёт о проделанной работе. Не хуже «Эксель» она выдала лебедицам статистику. Казалось, будто перед ней огромная таблица с цифрами, но Сирена шпарила на память, как будто выстреливала. И от её выстрелов цифры падали, как подкошенные, а лебедицы с блаженными лицами внимали ей.

И я подумала, что эта девушка не только серебристым одеянием похожа на сирену, но и сверхъестественной гипнотической силой.

А после расстрела Сирена сказала, что первой, в смысле лучшей, была Максимова и что всем остальным до неё далеко, как до звезды Альтаир. Звезду Альтаир я хорошо знала. В моём пионерском детстве отряд наш назывался «Альтаир». И речёвка была: «Полетим на Альтаир – завоюем звёздный мир».

А дальше – вообще всё как в детстве. И Гусева занималась отвратительно, хуже всех, и из-за неё повторяли упражнение тридцать четыре раза! И кто-то из лебедиц обрадовался и радостно воскликнул: «Вот они ей тёмную сегодня устроят!» И все подхватили: «Точно! Точно! Тёмную ей!»

В этот момент открылась дверь из душа в раздевалку и раздался пронзительный детский голос: «Максимову убили!»

Лебедята толкали её, пока она не упала и из носа не потекла кровь. Конечно, она была жива. Дети склонны к преувеличениям. И большое значение придают мелочам, и любой случай может стать для них историческим событием. Может быть, и я что-то преувеличила. И зачем я этот Альтаир помню?

А ещё я помню «ёлочку». Но это было раньше Альтаира. В шесть лет нас с подругой отдали на фигурное катание. И там нам объяснили, что скользить надо «ёлочкой», и попросили нарисовать и принести на следующее занятие это самое скольжение «ёлочкой». Все нарисовали разных размеров ёлки-палки, то есть следы, которые остаются на льду от коньков. А подруга моя нарисовала красивейшую новогоднюю ёлку, украшенную игрушками и со зверятами под ней. За что и была публично высмеяна тренершей. И на том занятии она хуже всех занималась, и по сто раз одно и то же мы повторяли из-за неё. А потом одна рослая девчонка толкнула её нарочно. И она не смогла кататься из-за коленки, и я пошла провожать её в раздевалку.

Не знаю, помнит ли моя подруга тот случай, но я почему-то помню. Наверное, это для меня историческое событие. Там нам ещё музыку включали для вдохновения из «Лебединого озера».