– Как я понимаю, вас помотало по этой земле. Вы родились ещё в Молдавской ССР, приехали в Москву, потом попали в Калугу, потом опять в Москву. А о каком месте на карте думали, когда писали песню «Как упоительны в России вечера»?
– Это всего лишь малая часть моего пути. Но раз вы упомянули Калугу, один из любимейших моих городов, так и напишите: как упоительны в Калуге вечера. Ага. Потом можете рассказать публике, что в последний момент я переделал и дал песне всероссийский размах.

– То есть изначально это была песня о Калуге?
– Да шучу я! Шучу. Просто в самых разных городах люди поют и вставляют родные города: как упоительны в Калуге вечера, как упоительны в Ростове вечера… Вплоть до Парижа и Нью-Йорка. Там тоже русские люди поют об упоительных вечерах.

– А как создавалась песня?
– Я написал эти стихи ещё в двадцать лет. Когда же мне было далеко за тридцать, мой друг композитор Александр Добронравов сочинил мелодию. Но песня получилась слишком короткой, и мне пришлось написать ещё одну часть. Так и получилась лучшая песня о нашем Отечестве.

– А после премьеры разразился скандал.
– Никакого скандала не было. Был триумф! Правда, в бочке мёда оказалась ложка дёгтя. Изначально текст был такой: «Балы, красавицы, пролётки, юнкера…» Над этой строчкой я бился не один год и потратил бездну времени. Там было много вариантов. Балы, красавицы, корнеты, шулера. Балы, красавицы, атланты, нумера и так далее. Пока я ездил за границу, группа «Белый орёл» записала на студии песню. Выяснилось, что никто из них не знал значения слова «пролётка», и было решено заменить «пролётки» на «лакеев». (Пролётка – лёгкий открытый экипаж. – Ред.) Поговаривают, что это словцо всучил композитор Матецкий. Вернувшись из отлучки, я оказался в нокауте. На моих глазах рухнула стройная система мироздания. Балы, красавицы и – лакеи! Это же красивая жизнь, возопил я, красавицы, юнкера, Шуберт, в конце концов, а тут какие-то лакеи Матецкого! Какие лакеи?! На балах их вообще не замечали. Словом, у меня потемнело в глазах! Но менять что-либо оказалось поздно: пластинка уже была в продаже. Ну покричал я, ну потопал ногами, а только ничего уж не исправить. Зато теперь на своих пластинках и выступлениях я пою: балы, красавицы, гвардейцы, юнкера. По-моему, неплохо.

– Песня стала народной – так близка она русской душе. Я прочитала, что под «Упоительные вечера» в разных городах нашей великой страны даже хоронят!
– Таких историй много. Когда я впервые услышал, что в Новосибирске под мою песню провожают в последний путь, то остолбенел. А с другой стороны, всё правильно: «На том и этом свете буду вспоминать я, как упоительны в России вечера». Теперь у меня поклонники имеются в потустороннем мире. Я слышал исполнение «Вечеров» в самых разных концах света. Например, однажды группа «Белый орёл» полетела в Израиль. Выступали на огромном стадионе, он был полон. Зазвучал гимн Израиля – там у них на массовых мероприятиях всегда гимн заводят. Ага. Слушатели сидят, дым пускают, ноль внимания. Но как только начали исполнять «Как упоительны в России вечера», стотысячный стадион, как по команде, вскочил с поднятыми вверх горящими зажигалками! Зрелище!

– После школы вы учились в московском ПТУ по специальности «каменщик-монтажник», а затем – в Калужском педагогическом институте…
– Да, там я получил профессию учителя русского языка и литературы. В деревушке с поэтическим названием Песочня почти полгода работал в школе учителем русского языка и литературы. Похоже, дети меня обожали! Я приходил в класс, и они визжали от восторга. Я был тот ещё педагог, например, запрещал им читать учебник литературы. Допустим, проходим Чехова, я и говорю: «Кто прочитает пять рассказов Антона Палыча, автоматом получает тройку, десять рассказов – четвёрку, двадцать – пятёрку». Кнут и пряник. Потом наши пути разошлись, я поступил в Литературный институт, и школа потеряла педагога-новатора.

– Вы – основоположник новейшего сладостного стиля и автор термина «куртуазный маньеризм». Что это?
– Это длинная история. Смесь чувственности, красоты, изящества и элегантности. Даже мерин сивый мечтает о жизни изящной и красивой, как говорил куртуазный маньерист Маяковский. У каждого поэта, плох он или хорош, вершины его творчества связаны с любовью. А любовь у кавалеров Ордена куртуазных маньеристов – это адский «коктейль Молотова»!



– Получается парадокс. Вы родились в семье разнорабочего, выросли в селе, после школы учились в ПТУ. Как воспитание улицей связано с пролётками, юнкерами, гламуром, которые всегда присутствуют в ваших стихах?
– Да я и сам разнорабочий, если пользоваться вашей терминологией. Литераторов с таким образованием, как у меня, можно по пальцам перечесть: Калужский педагогический институт, Литературный институт, ПТУ и вечерний университет миллионов. Это покруче Оксфорда и Кембриджа, доложу я вам. Считаю, что вся литература гламурна, её же недаром назвали «изящная словесность»! Пушкин говорил: «Поэзия должна быть глуповата», – он имел в виду, что она должна быть эмоциональна. Поэзия всегда была связана прежде всего с любовью, а не с пустыми метафорами-финтифлюшками, которыми идиоты украшают свою скучную писанину. Вечные ценности непреходящи: балы, красавицы… Далее по тексту. Наверное, поэтому на мне замкнулся двадцатый век. В начале прошлого века появились «Ананасы в шампанском» Игоря Северянина, а я закрыл столетие своими «Нескромными поцелуями». Это у меня так одна из книг называлась.

– А любовь и разочарование всегда рядом?
– Как небо и земля. Только не надо биться головой об угол железной кровати и жалеть о том, что не сбылось.

– Все ваши романы заканчивались прекрасно?
– Если бы я сказал да, вы решили бы, что беседуете с кретином. Нет, не все, отвечаю я, но даже то, что закончилось не совсем хорошо, тоже было в некотором роде поучительно.

– Психологи говорят, что любить в жизни можно только три раза.
– Такое могут утверждать лишь адепты церкви «Круги Люцифера»! Любить можно бесконечно. Перед вами тому живой пример.

– Позволю себе задать вопрос ещё об одной женщине в вашей жизни. Вы написали много хитов для Лаймы Вайкуле – «Я вышла на Пикадилли», «О чём играет пианист», «Акапулько», «Латинский квартал». А как вы с ней познакомились, как вам вместе работалось?
– Мы познакомились на вечеринке в конце прошлого века. Она пела с Крыловым одну из моих песен и поинтересовалась, кто есть автор. Лайма дала мне свой телефон и сказала: «Звони!» Другой бы на моём месте этот телефон наколол на груди вместе с профилями вождей. Я же благополучно потерял номер и пропал на два года. Всё это время она искала меня, даже подключала КГБ. В то время меня было трудно найти: я скитался, чего-то там сочинял и вёл весьма предосудительный образ жизни. И когда она всё-таки меня нашла, мне стало так стыдно, что я тут же написал ей четыре песни! И понеслось. Если честно, Лайма – душка, очень классная, может и выпить, и закусить, и запросто поболтать с великим поэтом. Правда, мне не совсем нравилось то, что она изображает на сцене. Хореография Аллы Сигаловой меня выводила из себя, но победителей не судят. А Лайма, конечно же, победительница. Когда я имел неосторожность приходить к ней с какими-то девчонками, которые хотели поглазеть на звезду, она сразу же включала такую неприступную Марлен Дитрих. А со мной вела себя очень просто. Как-то принёс ей текст с такими строчками: «Не спеши, дорогой, ты сведёшь меня с ума, не спеши, мой родной, всё я сделаю сама», – на мой взгляд, тонко и эротично. Но Лайма сказала, что это слишком откровенно и такое она петь не будет. Тут уже я включил гордость и наотрез отказался переписывать. В итоге какая-то поэтесса из окружения Лаймы всё же изменила текст. Получилась откровенная порнография: «Не спеши, мой родной, ведь волнуюсь я сама». Слава богу, никто эту песенку не помнит. Такие разногласия между автором и его клиентами возникают сплошь и рядом, поэтому я и решил петь сам.

– Вы столько прекрасных песен подарили певцу Сергею Крылову! В первую очередь – шлягер «Девочка моя», который пела вся страна. Зачем же писали для него? Чем он вам понравился?
– В девяностые мы с композитором Сашей Добронравовым насочиняли кучу отличных песен – для «Весёлых ребят», «Ласкового мая» и других исполнителей. Однажды мы даже благодаря Добронравову стали штатными авторами Крылова – сделали ему имя. Тогда же я подарил Крылову одну из своих ранних книжек. Оттуда он извлёк стихотворение и написал песню «Дево- дево-дево-девочка моя». В начале девяностых она крутилась от тайги до британских морей, а я в это время подрабатывал в качестве продажного репортёра. В стране всё рушилось, в том числе структура, охранявшая авторские права. Какие-то деньги от своих песен я стал получать только в 1995 году. Если бы я написал эти песни при советской власти, то был бы как Шаферан и Дербенёв в одном лице и разъезжал на «Кадиллаке». Ах да! Потом у Крылова что-то случилось с головой, и он решил, что сам является крупным творцом. Звезда его закатилась. Есть люди, которые переоценивают свой талант, мой же величайший грех – в том, что я его недооцениваю.

– Видела вашу страницу в интернете, там огромное количество фотографий, на которых вы в ресторанах, кабаре, роскошных клубах, постоянно в путешествиях… У меня сложилось впечатление, что вы только и делаете, что развлекаетесь и ведёте богемную жизнь между пляжем и казино.
– Так и должно быть. Поэт должен создавать видимость, что у него всё в порядке. На то он и поэт. А богемный образ жизни – это для публики и таких вот экзальтированных дамочек, как вы, которые уверены, что поэт должен быть маяком в тёмном мире, в мире скуки и обывателей.

– Родись вы на целый век раньше, кем были бы в 1917 году? Пламенным революционером? Монархистом?
– Я был бы таким же пламенным вертопрахом. В любом случае я был бы на стороне Есенина и Маяковского – то есть на стороне сильных, а ими на тот момент оказались красные кавалеристы. Не могу себя представить монархистом или кадетом. Как только у нас к власти приходит примерный семьянин – всё, туши свечи, пропала Россия. Мягкотелый Николай Второй и благодушный Михал Сергеич тому красноречивые свидетельства. Оба – образцовые мужья, и тот и другой не справились с возложенной миссией. Какие же это государи, позвольте вас спросить?

– У вас есть враги?
– Было бы смешно прожить такую жизнь и не нажить врагов. Враги есть у всякого порядочного человека.

– А им нужно давать по морде?
– Максим Горький говорил: если враг не сдаётся, его уничтожают.

– Вы можете подраться? Или, как поэт, боретесь словом?
– Я учился в СГПТУ-68 города Москвы. В моей группе каменщиков-монтажников было семнадцать человек. Один сел за убийство, двое – за вооружённое ограбление, четверо – за большое медленное изнасилование, остальные – так, по хулиганке пошли. Хотел бы посмотреть на тех, кто выживет в этой атмосфере, орудуя только словом!

– У вас есть такие строки: «А в чистом поле система «Град», за нами Путин и Сталинград», которые исполняет группа «Белый орёл». Она написана в 2001 году. Здесь вы впервые выступили ещё и в роли композитора. «Летят самолёты, плывут корабли, обломки Нью-Йорка в небесной пыли… Талибы считают последние дни, а глянут на небо – там звёзды одни…» Один из участников «Белого орла» сказал: «Мы принимаем участие в антитеррористической коалиции, боремся со злом как умеем. Мы считаем, что создали песню века». Эту песню как гимн поют сторонники Путина, те, кого называют патриотами. Но я знаю, что некоторые ваши коллеги по цеху к патриотизму относятся свысока.
– Это что же за безродные космополиты такие, которые к патриотизму относятся свысока? Фамилии, пожалуйста. Немодно, говорите? Плюньте в лицо тем, кто вам это сказал. Как можно жить в своей стране и не быть патриотом? Все настоящие русские поэты были патриотами!



– Знаете ли вы, какой была реакция президента на фразу «За нами Путин и Сталинград»?
– Ходят легенды, что в Сочи президент подошёл к группе «Белый орёл» и сказал: «Теперь нам за эту песню достанется!» За что купил, за то продаю. На самом деле досталось главным образом автору. В чём меня только не обвиняли! Пеленягрэ – и литературный прохвост, и сталинский сокол, и беспринципный конъюнктурщик. Мол, этот тип раздувает культ личности Путина. Вся либеральная свора наехала на меня. К такому повороту я не был готов. Вот тут бы я, конечно, с удовольствием вспомнил своё прошлое разнорабочего и пустил в ход кулаки. С другой стороны, песня понравилась, тревожа друзей и врагов, и многие перешли на мою сторону. Скажем, Леонид Парфёнов и Михаил Леонтьев, не последние журналисты, поддержали меня. На самом деле «А в чистом поле» – песня во славу русского оружия. Мне хотелось написать такую песню, которая прозвучала бы как залп системы «Град». И я написал. Музыка и слова Виктора Пеленягрэ, исполняет автор. Мне за эту песню орден полагается по чину.

– Я прочитала, что вас называют «мегаватник». Как вам такое определение?
– Прекрасно! Я и есть мегаватник. Мои песни – мегахиты, а я – мегаватник, всё правильно.

– ...который ностальгирует по пролёткам, красавицам, шампанскому, вальсам Шуберта и хрусту французской булки.
– Чихать я хотел на этих фрондёров. В большинстве своём это просто необразованные люди. Один французский философ ещё в семнадцатом веке сказал: «Будучи пассажиром, весьма глупо бегать по палубе и указывать капитану, куда рулить». Все эти господа с недовольными рожами напоминают мне неврастеников в пикейных жилетах, которые мечутся по кораблю со своими стенаниями и советами. Жалкое зрелище.

– Поэт в России – пророк. Скажите, каким вы видите будущее нашей страны?
– Я говорил об этом ещё в начале перестройки (надо сказать, не лучшее время): Россия – это Феникс, Россия при любом раскладе восстанет из пепла. Так и вышло. Мы достигли дна и, оттолкнувшись от него, стремительно набираем высоту. Нас ждёт самое невероятное будущее, какое только можно себе представить.