Летом 1990 года, сразу после окончания университета, я прохо- дила стажировку в компании, занимавшейся продажами меди- цинского оборудования.

После месяца стажировки директор вызвал меня в кабинет и сказал, что завтра в шесть утра мы с ним должны быть в аэропорту: из США на важные переговоры прилетает вице-президент крупной медицинской корпорации, он пробудет у нас неделю. Переговоры областного масштаба, я должна всюду сопровождать господина Лютганса и делать всё от меня зависящее, чтобы американец остался доволен.

Надо сказать, я выросла в совсем небогатой семье. Чтобы не отставать от модных подружек, со второго курса приходилось подрабатывать – сначала санитаркой в больнице, затем репетитором английского языка. На тот момент в моём шкафу была пара комплектов ежедневной одежды. И всё.

Я перебрала весь свой скудный гардероб, не знала, что надеть. От волнения не спала ночь. Пыталась повторять какие-то английские слова, которые мне, возможно, пригодятся. С утра от переживаний скрутило живот. Надо ли говорить, что в аэропорту я была «красоткой»: бледная, как поганка, в розовом брючном костюме старшей сестры!

Сначала господин Джон Лютганс не произвёл на меня впечатления: невысокого роста, коренастый, с гелем на волосах, в скучном чёрном костюме. Как только он заговорил, я поняла, что влипла, – мне показалось, что все пять лет учёбы изучала какой-то другой язык. Дело в том, что это первый американец, с которым я общалась за всё время изучения английского, в университете нас обучали классическому британскому произношению. А тут я с ужасом обнаружила, что не понимаю ничего!
Переговоры были очень важными, стоял вопрос о заключении контракта на сотни миллионов долларов.

Я взяла себя в руки, честно призналась американцу, что только-только со студенческой скамьи и очень прошу его говорить медленнее и более понятно. Джон всё понял и следующие семь дней подтрунивал надо мной.

Он оказался классным парнем, ему было всего 33 года. Строгий официальный вид – это необходимость. Вечером после работы, когда мы с партнёрами ездили на ужины и пикники с водочкой (неотъемлемая часть российских переговоров), он становился совсем другим. Я переводила по 10–12 часов в сутки, к вечеру у меня болело горло, уже порой плохо понимала, о чём шла речь. Джон меня жалел, но ничем не мог помочь – он ни слова не понимал по-русски! И мне приходилось переводить и пьяные застольные речи, и многочисленные тосты, и самое ужасное – анекдоты. В нашем кузбасском краю в то время было много шахт, и для Джона организовали спуск в одну из них. Разумеется, я как переводчик находилась рядом с ним.

Иногда он шутил, говорил, что совершенно не понимает меня. Я старалась объяснить другими словами, находила синонимы, пыхтела и так и эдак и только потом по его весёлым глазам понимала, что он просто смеётся надо мной.

В конце его пребывания меня снова вызвали в кабинет директора и сказали: Джон выразил желание, чтобы я летела с ним в Москву. Надо погулять денёк по столице и на следующее утро посадить в самолёт до родного Лос-Анджелеса. Без меня он просто никак не мог обойтись.

Гостиница в Москве была забронирована самая крутая – «Метрополь». Шеф намекнул мне насчёт вечернего ужина в ресторане, чтобы я взяла с собой самое красивое вечернее платье. Вылет завтра утром, снова бессонная ночь. Позвонила подругам, собрала «урожай»: чужие платья, туфли, аксессуары, красивый чемоданчик… Я готова.

Самолёт. Сидим с Джоном вместе. Билеты куплены таким образом, что рядом никого, лететь четыре часа. Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что это одни из самых ярких и незабываемых часов в моей жизни. Я была такая наивная 22-летняя дурочка. Даже представить не могла, что просто понравилась ему! И онстарался продлить своё присутствие рядом со мной.

Мы проболтали все четыре часа полёта. Джон рассказал мне, что женат, тесть – его босс. Он женился на деньгах, жену не любит, но очень привязан к троим маленьким детям. Показывал мне фотографии детей и супруги. В самолёте он был уже совсем другой: в джинсах, в полосатой рубашке, без очков, с пушистыми волосами.

В «Метрополе» нас поселили в номерах напротив. Мне дали полчаса, чтобы привести себя в порядок. Я хотела принять душ, но… Глупая провинциальная девочка, которая до пятнадцати лет жила в частном доме, не смогла включить воду! Крутила кран во все стороны, а поднять его вверх, чтобы полилась вода, не догадалась. И номер я не смогла закрыть изнутри (надо было вставить в замок карту). Джон нашёл меня в открытом номере, рыдавшей перед дверью ванной, и долго не мог понять, в чём дело.

День в Москве пролетел, словно в тумане. Помню, что мы ходили с ним по городу, держась за руки. Вечером был ужин в ресторане «Метрополя». Я выглядела потрясающе – чёрное платье в пол, стройная, свежая, молодая. Всё было великолепно: большие круглые столы с белоснежными скатертями, вышколенные официанты, журчание искусственного водопада, свежесть и прохлада. Откуда-то доносились негромкие звуки виолончели и фортепьяно.

Ужин. Я до сих пор стесняюсь есть при малознакомых людях и стараюсь брать только те блюда, которые знаю, – никаких мидий, устриц с улитками и прочих гадов! Надо ли говорить, что тогда мне кусок в горло не полез, я не хотела ничего, хотя за неделю общения уже должна была привыкнуть к обществу Джона. Но мы были один на один! Джон сделал заказ на свой вкус, и мне принесли мясо с кровью. Я и сейчас такое не ем, а уж что говорить о временах двадцатилетней давности.

Наконец кое-как покончили с ужином. Удовольствия я не получила, скорее испытала облегчение, что эта пытка закончилась. Джон всё расспрашивал о моей семье, с кем я живу, чем люблю заниматься.

После ужина разошлись по своим номерам. Не успела я переодеться, как услышала стук в дверь. Пришёл Джон – ему что-то понадобилось. Разумеется, это был предлог, чтобы войти в мой номер. Он остался до утра, но секса у нас не случилось. Я была девственницей, он всё понял. Мы просто разговаривали до утра и целовались. Джон сказал, что я – «a great kisser». В русском языке нет подходящего слова, что-то вроде «суперцеловальщица».

Утром я провожала его на самолёт. Его последние слова были: «I’ll take care of you» – «Я позабочусь о тебе».

Потом мне пару раз передавали от него приветы, сопровождая их ехидными ухмылками. Областной контракт c их фирмой так и не был подписан.