После 1917 года и начала Гражданской войны дед по отцу, инвалид Первой мировой, с семьёй, тремя детьми, бросив всё, бежал к нашим единоверцам в Кабарду. Вернулись они на Дон, в Новочеркасск, только в тридцатых годах.

Дед же по матери, есаул, тоже, бросив всё, бежал с женой и дочкой в Сибирь, где был расстрелян в 1921 году как казак и царский офицер. Бабушка Нина с моей матерью, которой было всего четыре года, бежала к нашим единоверцам в Казахстан, в село Боровое Кокчетавской области, где мать потом училась в лесном техникуме и встретилась с моим отцом, направленным туда после института. В царской России это были казачьи земли, но Ленин и ленинцы, ненавидевшие казачество, организовали Казахстан, хотя казахи тогда лишь изредка кочевали там с юртами по степи.

Перед войной отец стал директором Боровского лесного техникума, женился на моей матери, в 1940 году у них родился я. У нас был свой деревянный срубленный дом, мы с бабушкой летом ходили по лесной тропе на пастбище доить нашу корову. Зимой выли волки, иногда они гнались за проезжавшими по лесу санями.

Боровое – это чудесное курортное место: сопки, тайга, озёра. Кстати, там провёл в эвакуации всю войну знаменитый академик Вернадский. Пережили военные годы и мы. У отца с детства была повреждена голень, каждое утро он бинтовал её, так что на фронт его не взяли. Потом, когда ему уже было шестьдесят, ногу пришлось ампутировать.

С началом войны в нашем доме установили радио – большую чёрную тарелку, которая весь день вещала о наших победах на фронте и в тылу, о выдающейся роли товарища Сталина. Об этом писала и газета «Правда» с обязательными портретами вождя мирового пролетариата. Кстати, эту газету нельзя было использовать, а полагалось хранить, активисты иногда проверяли по номерам, все ли газеты целы!

Вдохновлённый выдающейся ролью Сталина, я в пять лет понял, что должен хоть как-то помогать вождю, ну хотя бы чистить ему сапоги. И объявил об этом отцу, указав на радио: «Говорит Москва. Всю ночь горит свет в Кремле, это работает наш вождь, и все мы должны ему помогать!»

В 1946 году, наша семья стала постепенно переезжать в Новочеркасск. Сначала поехала мать со мною, дорога была долгая и длинная, через Казань, Москву и Ростов. В дороге я заболел скарлатиной, в Новочеркасск меня привезли без чувств. Дед с бабушкой продали последнее кольцо и купили у спекулянтов пенициллин для уколов, что меня и спасло. От этой поездки у меня осталось только одно смутное воспоминание – как на какой-то станции мать моет меня под душем и я теряю сознание.

Дед и бабушка продали, как и мы, своё прежнее жильё, и на всех родственников – а нас насчитывалось тогда десять человек – был куплен хороший двухэтажный кирпичный дом с большим садом.

Нас с братом крестили, когда мне было шесть. В доме на первом этаже (это называлось «низы») поставили большую кадку с водой, дед привёз из Ростова священника-старообрядца, и нас крестили. На некоторое время надели кресты, но потом сняли: ходить с ними в школу и показывать было нельзя. Отец преподавал в институте, мать – в школе, их сразу бы выгнали с работы. Кроме того, все дети должны были стать пионерами!

В 1947 году я пошёл в первый класс. Все тогда жили бедно, и ученики мало отличались друг от друга, выделялись только торгаши и чиновники. В классе учились и мальчики старше нас на два и даже на три года – они были в оккупации, прошли голод и холод, курили, умели драться и воровать.

К учителям мы тогда относились хорошо, не грубили и не хамили, хотя каждый учитель, как и каждый ученик, имел прозвище – например, Жираф, который воевал, был обожжён и преподавал нам географию. Учительниц чаще называли просто по именам: Дора, Варвара, Фета…

Фета преподавала нам первые три года и была совершенно неприспособленным к жизни существом. Её муж-лётчик погиб в начале войны, и она с двумя детьми жила в комнате при школе. После аванса и получки они накупали на все деньги булки и конфеты и через два-три дня снова голодали. За Фету пострадал Витька по кличке Бочка. Его мать тайком передала с ним для Феты и её детей пирожки. Запах пирожков сразу учуяли голодные одноклассники, и Бочка был объявлен подлизой и страдал из-за этого несколько лет.

Помню, на уроке у этой Феты на последней парте подрались два ученика, Слон и Заяц. И Заяц воткнул в темечко Слону перо на железной ручке. Фета не знала, что делать, наконец послала меня к директору Моисею Семёновичу, бывшему политруку, тот и разобрался с драчунами.

А в пятом классе к нам перевели девочек из другой школы.

Несколько раз случался голод. В такие годы хлеб выдавали по карточкам, и нас с братом посылали стоять за ним в очереди. Дома каждому давали строго по одному куску. Когда из Германии приехал папин старший брат, капитан, он привёз и порезал на обед целую буханку – бери сколько хочешь, но все, как всегда, съели по одному куску.

Летом мы купались в реке, ловили рыбу и раков, играли в футбол на улице и на лугу, там же воровали с бахчи арбузы и дыни. Зимой катались по льду реки на коньках, привязанных к валенкам. Однажды я провалился под лёд, но пробил руками проход к берегу и выбрался. Сейчас пишу и думаю, что, несмотря на голод и бедность, детство и юность были долгими и счастливыми. А сейчас время летит быстро и всё под уклон.

До сих пор помню фильмы тех лет, прежде всего «Тарзан», «Серенаду Солнечной долины» и, конечно, «Бродягу» с Раджем Капуром. Этот фильм испортил жизнь многим людям: мол, что там тюрьма, отсидел, освободился, и вновь прекрасная жизнь на свободе! На деле многие, попав за решётку, провели там всю жизнь. И упомянутые выше Заяц со Слоном, и многие другие одноклассники потом сидели, и не раз, в тюрьмах и лагерях.

По вечерам мы ходили на танцы в дом офицеров. Там наш одноклассник с приятелем подрались с двумя какими-то парнями. Те сбегали домой, вернулись с отцовским пистолетом и застрелили приятеля нашего одноклассника, а в него самого не попали.

В 1953-м умер Сталин, и через три года Хрущёв разоблачил культ личности. Выпустили на свободу многих заключённых, Хрущёв съездил в Америку, заставил всех сажать кукурузу, люди начали более свободно и откровенно обсуждать прошлое, настоящее и будущее. Молодёжь ждала и требовала перемен, языки развязались.

Мой отец тогда говорил, что всё это временное, что это просто борьба за власть там, наверху, а нам надо поменьше болтать, потому что всех недовольных раздавят, как всегда давили в России. Его правоту подтвердили события 1962 года – расстрел демонстрантов в Новочеркасске.

«Собралось и выплыло тут недобитое казачьё», – заявляли приехавшие секретари ЦК и расстреляли и посадили ещё многих участников тех событий. Мало им было, что из четырёх миллионов казаков Области войска Донского миллион погиб в годы Гражданской. А сколько потом ещё было выслано и погибло в Сибири, на Севере и в Казахстане.

Те государственные деятели, секретари, и правда были выдающимися, ведь им удалось невозможное – оставить Россию без хлеба!