Кому не хочется правду узнать. Вот самую что ни на есть правдивую. Самую чистую, отфильтрованную, чтобы ни грамма лжи, ни грамма лукавства в ней не было. И наслаждаться этой правдой, как прохладной родниковой водой в жаркий день. И кто-то уже говорит, что у каждого своя правда и свой фильтр.

Кстати, насчёт фильтра для правды. Что это за фильтр такой? И где он установлен? В гипоталамусе, в среднем ухе? Или, может быть, функцию фильтра несут сердечные перегородки?

Кто-то сказал – печень. Возможно. Возможно, в каждой клетке организма имеется свой микроскопический фильтр, отделяющий правду.

Вот, например, знакомые нам с детства амёба и инфузория-туфелька. Любой с закрытыми глазами их нарисует. А попробуйте-ка их обмануть. Ничего не выйдет. Скорей они нас обведут вокруг своего несуществующего пальца.

Да нас любой домашний кот обставит, не говоря уже о более диковатых животных. Вот хотя бы муха. Траектория её полёта бывалых геометров с ума сводила. Но муха хотя бы жужжит, а рыбы вообще разговаривать не умеют, а врут на каждом шагу. То есть, конечно, не врут, а соответствуют своей рыбьей правде. Но посмотрите, до чего они рыбаков довели. Чтобы поймать какую-нибудь молодую щучку, рыбаки создали целую науку, полную тайн и мистики. Астрологи – и те своими секретами легче делятся.

Но речь не о том, как обмануть рыбу, верблюда или Веру Петровну, проживающую в пятиэтажке, а о том, как узнать правду, хотя бы рыбью, не говоря уже о своей личной.

А вот Артём эту правду с детства чувствовал. Она, можно сказать, первым его словом стала. Но из-за того, что в младенчестве слово «правда» он не мог выговорить, или по какой-то другой причине, любую правду он называл – «унэн».

С неба всё началось. С неба, как известно, много чего начинается. И, может быть, Артёму кто-то сказал, что небо – это небо, а он попытался повторить, и у него получился этот самый «унэн». В общем, когда он впервые оказался на дачном участке и, лёжа в коляске, увидел огромное пустое небо, то вынес свой приговор – «унэн».

И, произнеся унэн, он выплюнул пустышку и больше никогда ей не пользовался. Бабушка этот унэн вообще восприняла как ругательство, потому что вслед за пустышкой полетела погремушка.

И бабушка попыталась восстановить нарушенный порядок младенческой жизни и заставить Артёма дальше пользоваться ненужными вещами. Но Артём не дался. Он стоял на своём, пытаясь объяснить, что теперь есть унэн и не нужны ему никакие пустышки с погремушками.

А вечером приехали родители, и Артём взялся им толковать об унэне. И они стали спорить, кого из них он называет унэном. А бабушка сказала, что он её первую так назвал.
А поскольку на даче неба предостаточно и бабушка всегда рядом, то все решили, что Артём дал ей такое своеобразное домашнее имя. Но не прошло и недели, как бабушка отреклась от этого имени, да и от внука родного чуть было не отреклась. И всё из-за какой-то коровы.

Решила бабушка ещё большим кислородом Артёма напитать. Вот и повезла его на прогулку в поле. А там местные коровы паслись. Артём увидел коров и как закричит своё «унэн», чуть из коляски не брыкнулся. Развеселился, хохочет, а бабушка на себя пытается его отвлечь: «Здесь, здесь, – говорит, – твоя унэн», – и в коляску к нему лезет. А он – как хлопнет её по щеке, бабушка чуть не упала от неожиданности, и дальше унэн орать.

А корова одна от стада отделилась – и прямиком к ним. Подбежала, му, говорит, и мордой в коляску. И вместо того чтобы внука спасать, бабушка остолбенела. Она была городской бабушкой и опыта общения с коровами не имела. Зато Артём не растерялся: гладит незнакомую коровью морду, унэн, говорит.

А у бабушки что-то перемкнуло, и она решила, будто внук коровой её обзывает. «Какая я тебе корова, – говорит она, – я стройная дама, всю жизнь худею, за фигурой слежу».

Тут, слава богу, женщина-пастушка подоспела. Извинилась за свою общительную Маруську, шуганула её. «За молочком ко мне приходите, – говорит, – я вон в том доме живу». «Да мы смесями кормим, – говорит бабушка, – он у нас хорошо кушает».
Лучше бы не говорила. Как сглазила. Артём раскапризничался, смесями плеваться стал – накормить невозможно. Два дня одну воду пил. На третий день не выдержали – за молоком пошли. Он как банку с молоком увидел – обрадовался, унэн, говорит. Так и перешёл на натуральное молоко.

А потом история с малиной была. Артём заметил на кусте спелые ягодки – унэн, и всё тут. И закупленные впрок баночки с фруктовым детским питанием родителям пришлось самим употребить. И врач потом, как узнала про малину, отчитывала маму: и до года ни в коем случае малину нельзя, и аллергия неизбежна. Но унэн победил и аллергию, и предписания докторов. И чего он только не побеждал в дальнейшей жизни Артёма.

Хотя точнее будет – не побеждал, а направлял. И Артём шёл туда, где был унэн, и хватал то, в чём видел унэн.

Когда же пришло время освободить бабушку, он и няню себе выбрал с помощью унэна. Причём симпатичные тётушки с медицинским или педагогическим опытом были им отвергнуты. И, на удивление всем, в качестве няни он признал пожилую женщину из Бурятии. Она спела ему на бурятском языке песню, которую пела ей когда-то бабушка. И Артём решил, что это – унэн, хоть и не сказал никому об этом. К тому времени он уже научился говорить много других слов, а унэн звучал у него внутри сам по себе.

Каждый вечер Артём требовал перед сном бурятскую песенку и был счастлив. И так до самой школы, и даже в родительский отпуск няню брали с собой, потому что Артём не хотел с ней расставаться. И поскольку он не ходил в детский сад, родители решили, что перед школой ему нужна специальная обучающая подготовка, и заговорили о гувернантке. А няня засобиралась на родину, потому что давно там не была, и всяких родственников повидать.

После первого же гувернантского дня Артём простудился, и пошло-поехало, оказалось – пневмония, да ещё и аллергия на антибиотики. Надо сказать, что до этого он практически не болел. При первых же признаках простуды няня заваривала ему какую-то свою травку, и он с удовольствием пил, понимая, что это унэн.

И если в первые дни болезни родители игнорировали просьбы Артёма вернуть няню, то потом, не на шутку перепугавшись, срочно вызвали. Прорвавшись в больницу, няня уже не отходила от Артёма, делала компрессы, давала питьё. И лечащий врач не мог с ней ничего поделать и только наблюдал. Ведь настоящий врач всегда чувствует унэн.

А потом всё наладилось, и родители упросили няню остаться с Артёмом дальше. И вскоре его повели записываться в первый класс.

Но не так всё просто оказалось. Артём упёрся и даже не вошёл во двор школы. Он просто сказал, что не хочет учиться в этой школе. И тогда его повели в соседнюю, благо школ в их районе хватало. Но не тут-то было. В ней он тоже не желал учиться. И так ещё несколько школ перепробовали.

Родители уже запаниковали. Но за эти годы они научились кое-что чувствовать, ведь унэн всегда был рядом, и внимательные родители не могли его не заметить.

А потом няня вдруг сказала, что Артём станет каменщиком и что ему надо поступать в каменную школу. И Артём поддержал её и сказал, что он хочет учиться в кирпичной школе. Тогда родители стали объяснять Артёму, а заодно и няне, систему образования в нашей стране, и что сначала надо окончить общеобразовательную школу, а потом уже кирпичную или экскаваторную.

И только на следующий день они поняли, что Артём имеет в виду здание школы, построенное из кирпича, а не кирпичную направленность, на которой продолжала настаивать няня.

Все школы, в которые так и не ступила нога Артёма, были блочные, и поблизости кирпичной школы не наблюдалось. И тогда родители стали искать кирпичную школу в соседнем районе, ближе к центру города. А когда нашли, сразу же повезли туда Артёма. Но, к своему ужасу, они обнаружили, что это школа с музыкальным уклоном, и уже хотели поворачивать назад, но Артём смело пошёл на доносившиеся какофонические звуки.

Как ни в чём не бывало он спел нянину бурятскую песенку – единственную песню, которую знал наизусть, и был благополучно зачислен в первый класс.

Это кирпичное событие вовсе не означало, что Артём станет музыкантом. В этой школе преподавал замечательный учитель истории. Летом он ездил в археологические экспедиции и брал с собой учеников. И Артём уже с пятого класса ездил с ним на раскопки. Родители ещё шутили, что Артём действительно учится на каменщика. А историк говорил, что Артём всегда до чего-нибудь докапывается, то есть всегда что-нибудь находит, как будто знает, где лежит. И учитель был прав, потому что настоящий учитель всегда видит унэн.

И все спрашивали, как это Артёму удаётся. Артём, конечно, понимал, что это унэн сигнализирует, но объяснить людям было невозможно.

И когда Артём поступил в университет и стал совсем взрослым, няня сказала, что ей пора через три месяца умирать, а умирать надо на родине. И Артём понял, что удерживать няню бесполезно и что они больше никогда не увидятся. И это был унэн.

Спустя много лет, когда Артёма, а точнее – уже Артёма Константиновича, пригласили прочесть курс лекций в Бурятском государственном университете, он очень обрадовался. Всю жизнь он помнил свою несуразную бурятскую няню, которая умерла тогда, как и обещала, через три месяца. И теперь, может быть, он сможет добраться до её родного села на берегу Байкала.

И в самолёте он думал о том, что мог и раньше съездить на Байкал. И, наверное, надо было тогда лететь, через три месяца, когда племянник её позвонил. Но он чувствовал, что она не хотела его тревожить и простилась уже навсегда.

Полёт был долгим, и стюардессы чего только не пихали пассажирам. И вот в руках у Артёма Константиновича оказалась газета «Буряад Унэн».

– Простите, а что это означает? – спросил он у стюардессы, ткнув в название.
– «Бурятская правда», – ответила стюардесса.
– Унэн?! – Артём Константинович выкрикнул так, что на него обернулись. – Не может быть! Унэн?! Этого не может быть!
– Унэн, унэн, – настаивала стюардесса.
– Нет, это не унэн, – твёрдо сказал Артём Константинович. – Это просто название, уж поверьте мне.
– Конечно, просто название, – согласилась стюардесса.
– А унэн – это унэн, понимаете, унэн, – пытался объяснить ей Артём Константинович.
– Унэн, унэн, – вкрадчиво повторила стюардесса. Она была готова на любой унэн, лишь бы успокоить пассажира.

И пассажир успокоился. Он выпил стакан воды и стал рассматривать «Буряад Унэн». В глаза ему бросилась фотография с буддийской ступой. И когда он разобрал название посёлка, а в бурятском используется кириллица, его аж потом прошибло. Это был нянин посёлок.

И, конечно, он съездил туда. И узнал, что няня всю жизнь копила деньги, чтобы поставить ступу, а по-бурятски – субурган. И незадолго до своего ухода она распорядилась закупить камень для строительства.

А когда Артём Константинович возвращался домой, в самолёте ему опять досталась «Буряад Унэн». И он подумал, что в газете, и даже в газете на незнакомом языке, можно распознать унэн.