Около метро, на заснеженном пригорке, мимо которого шла Маша (в некоторых отдалённых от центра районах существуют заснеженные пригорки, и Маш – навалом) стояли два чёрных ящика – колонки, орущие на пару кварталов. А между колонок топтался третьим крепкий, приземистый мужичок, одетый во всё чёрное. И не громко ему, и не страшно ему, так и надо ему. И Маше не страшно: подходит, в глаза ему заглядывает.

Даше была уготовлена жизнь на блюдечке с голубой каёмочкой: лучшая платная школа, престижный вуз плюс неограниченное количество карманных денег. Даша, в свою очередь, оправдывала самые смелые родительские надежды: училась на одни пятёрки, получала призы на региональных конкурсах вокалистов и медали на соревнованиях по художественной гимнастике. Даша по рождению была типичной мажоркой: отец – главный инженер крупного предприятия, дедушка – бывший функционер...

Молодым холостым лейтенантом меня отправили в командировку. Напарником моим был тридцатилетний офицер в звании капитана по имени Василий – рослый, спортивный, уверенный в себе парень. На перроне нас провожала жена Василия – красивая стройная шатенка двадцати пяти лет. Лара (так звали жену капитана) вручила нам огромный пакет с едой, нежно поцеловала мужа на прощание…

В восьмом классе в меня влюбился сосед по парте. Для меня это стало полной неожиданностью, так как с детства я была закомплексованной домашней девочкой, отличницей, интересовалась только учёбой и книгами. А Иван – троечник, хулиган, и мне сначала показалось, что он просто решил надо мной посмеяться. Потом выяснилось, что действительно влюбился, несмотря на насмешки друзей.

Делалось всё очень, «до святости», как говорится, просто. «Блатной» абитуриент после экзамена должен был запомнить первую и последнюю фразы из своего сочинения и написать их на бумажке. Причём той ручкой, которой писался сам текст сочинения. Затем эту бумажку вместе с ручкой клали в конверт и где-нибудь в общественном сортире или за газетным ларьком дрожащей ладошкой передавали кому надо.

Даже во сне явственно ощущались запах и вкус чабреца. Пока чаёвничали, я успел узнать, что пять лет назад подарил леснику свою книгу, о чём благополучно позабыл, а книжку дед с внучкой зачитали настолько, что лесник сделал для неё новый переплёт из лосиной кожи. С тех пор книжка хранится у Ани, и она никому её не даёт. Пока не иссяк удивительный чай в большом керамическом чайнике, лесник молчал...

Мы познакомились со Львом в социальной сети. В своё время с сестрой создали там папину и мамину странички, но родители не спешили осваивать компьютер, а тем временем им поступали сообщения от бывших одноклассников и однокурсников, писали в основном папе. Я звонила и рассказывала родителям, кто заходил «в гости», кто предложил дружбу, кто и что написал. Папа всегда радовался, вспоминал студенческие годы, инструктировал, что ответить. Один из папиных однокурсников даже называл меня «Связная».

Оказавшись в самой гуще роковых страстей, я была вынуждена следить за тем, чтобы нормальный для шестнадцатилеток уровень идиотизма и максимализма не превышал предельно допустимую концентрацию, передавала любовные записочки от одних действующих особ другим, организовывала свидания, мирила… И да, действительно, носила снисходительную маску на лице. Мне все эти любовные треугольники и квадраты казались бурей даже не в стакане, а в капле воды.

Второй мой сожитель появился в тот момент, когда у меня настали трудные времена: развод, проблемы на работе. Симпатичный, непьющий и, казалось, работящий парень сначала помогал, как мог, и деньгами, и делами, а спустя полгода оказался инфантильным маминым сыночком. Средства, что он тратил на меня, оказались деньгами бывшей сожительницы. При этом мама у него – великолепная женщина.

Я сошлась с Тоней в первый же день. Переглянулись сообщнически, с симпатией улыбнулись друг другу («Мы с тобой одной крови – ты и я»)… С ней можно было говорить о самом сокровенном (швейцарский банк). Сразу обменялись телефонами, адресами, строили планы о послебольничной дружбе. Тоня любила и умела поощрительно слушать (редчайшее качество), а я была несусветная болтушка. Уже подходил к концу больничный срок.

Время от времени я прихожу к фонтану «Зеркальная струя» в центре Харькова, чтобы провести несколько часов в обществе любителей литературы, напитаться эмоциями от творчески одержимых людей. Вот и сейчас привычно слушаю стихи, ненавязчиво рассматривая лицо самодеятельного поэта. Виктору за семьдесят, но выглядит молодо и спортивно. Небольшой шрам над бровью нервно вздрагивает при каждом смысловом ударении. Не по годам густая седая шевелюра прикрывает слуховой аппарат.

Женщина она не старая, всего пару лет на пенсии. По нынешним временам, жизнь только начинается. Но выглядит как-то неопредёленно: бывает такое, что человеку можно дать и сорок, и шестьдесят. Роста высокого, телосложения крепкого, с крашенными в популярный каштановый цвет волосами. Вечно с очками на носу и в любое время года – в брючках ниже колен со стразами.