В один из таких бесконечных летних дней, после обеда, я сидел на сундуке возле мутного небольшого оконца и от нечего делать болтал пыльными босыми ногами, думая о том, как провести сегодня оставшуюся уйму времени. То ли пойти за сарай и начать муштровать полчища клопов-«солдатиков» в ярко-красных мундирах, то ли побежать через дорогу к ближайшей ярушке и закончить начатую утром постройку запруды на холодном роднике.

Учительница сына оказалась молодой, приветливой и общительной. Мы порадовались, да рано: очень скоро поняли, что попали не в школу, а в некое анархическое заведение. Какие-то непонятные уроки по тридцать минут – не успеешь отвести ребёнка, уже надо его забирать. Заданий нет, оценок нет, более того, учителям вообще запрещено как-либо выделять детей!

Однажды я стала свидетелем того, как они обсуждали: стоит ли заехать в Ленинград, куда приглашал папин сослуживец. Решили в поездку взять меня, пятилетнюю. В Ленинграде нас встретили замечательно. Мне выделили детскую, а ведь дома мы жили в одной комнате всей семьёй – родители, брат, бабушка и я. Для меня это была сказка. Особенно поразил прикроватный светильник в форме цветка.

Вскоре дочь сообщила, что снова нашла тысячу. Я не поверила и заподозрила неладное. Только вот мне и в страшном сне не могло присниться, откуда эти деньги. Муж даже попенял мне, что не верю ребёнку, но он всегда готов её оправдать. А потом мне понадобилось достать из копилки тысячу – зарплату давали на следующий день. Утром попыталась вытрясти купюры. 50 рублей, ещё 50 и ещё. Всё.

Дети в лагере очень разные, попадаются и невоспитанные. Кто-то без разрешения берёт чужие вещи. Кто-то обзывается и дерётся. Много таких нюансов. Мою, например, задразнили картавой, она плохо выговаривает звук «р». Мы, конечно, работаем с этой проблемой. Но ни в саду, ни в школе, ни во дворе она ни разу не слышала такого слова в свой адрес. А тут чуть ли не травля…

...Машины – ладно. А чужие люди, которые могут причинить моему наивному ребёнку вред? Разговоры веду постоянно, дочь прекрасно знает слова «нельзя», «запрещено», кивает в ответ. Как-то спросила, понимает ли она значение слова «убивать». Не таракана, не муравья, не осу, а человека. Ответила, что да, понимает. Понимает, что доверять можно только самым близким. Но одно дело разговоры, а другое – наша реальная жизнь. А она, к сожалению, спокойствия не добавляет.

Столько лет прошло, мне уже под 50, а каждый раз, вспоминая о том случае, я съёживаюсь от ужаса и стыда. Чтобы ясен был масштаб пережитого детского горя, скажу, что до сих пор вижу сны, в которых я бегу обнажённая и пытаюсь спрятаться. Вот что было в голове у этой женщины? Из-за сильнейших комплексов, идущих из детства, я наделала кучу ошибок в личной жизни. Хотя я, как верующий человек, каялась в грехе злопамятства...

В тот период я снималась у Володи в длинном сериале, возвращалась за полночь. Маленький Стёпка оставался то с няней, то с дедом. В ту ночь с ним дежурил дед. Кто-то из них перед сном запер входную дверь на внутренний замок. С внешней стороны открыть дверь ключом было невозможно. Минут сорок я жала кнопку звонка, одновременно тарабаня в дверь, звоня то на мобильный, то на домашний, – ноль эффекта!

Нам с сыном очень помогла игровая терапия: проговаривали его страхи и тревоги, а потом играли с ними. Например, игрушки боялись оставаться одни, или больших собак, или высоты, а большой и умный Саша объяснял им, что бояться не надо. Иногда поругивал Крокодила, за то, что тот не хотел отпускать маму на работу, а Медвежонка – за то, что боялся выступать на сцене. Не сразу, но тревожность прошла. Возможно, просто с возрастом, с желанием стать похожим на других детей.

Девочки всё время плакали – то одна, то другая, то обе сразу. А мать-неумёха просто не могла грамотно общаться с детьми. Она старалась, играла с ними, развлекала, готовила им в номере еду, стирала, водила на море и на развлечения, всё как у всех. Но старшая, Леночка, пока мать на неё не крикнет, не реагировала даже на самые простые просьбы. А накричит мать – Леночка в рёв, за ней младшая...

Сашка, конечно, может взять себя в руки и честно прочитать, зевая до вывиха челюстей, скажем, поэму Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри». (К слову: у меня на лекции однажды один студент, зевая, действительно вывихнул челюсть, клянусь.) Сидит Сашка, зубрит. А на следующий день – по нулям, ничего не помнит, ничего не может воспроизвести. У неё, у современной молодёжи, вообще память оперативная, и она отличная, а вот «долгоиграющая» – никакая.

Класс Глеба был на экскурсии на фабрике ёлочных украшений. Окончилась экскурсия, как положено при капитализме, посещением магазина. Вечером учительница возмущённо рассказывала: все дети как дети, Егор купил замечательную божью коровку, кто-то ещё – что-то ещё замечательное, а Глеб – и где только нашёл, как увидел! – взял три чёрных ёлочных шара, один с черепом, другой с пауком, третий с летучей мышью. «Вовремя его у кассы поймала, запретила эту дрянь пробивать!»