В тот период я снималась у Володи в длинном сериале, возвращалась за полночь. Маленький Стёпка оставался то с няней, то с дедом. В ту ночь с ним дежурил дед. Кто-то из них перед сном запер входную дверь на внутренний замок. С внешней стороны открыть дверь ключом было невозможно. Минут сорок я жала кнопку звонка, одновременно тарабаня в дверь, звоня то на мобильный, то на домашний, – ноль эффекта!

Нам с сыном очень помогла игровая терапия: проговаривали его страхи и тревоги, а потом играли с ними. Например, игрушки боялись оставаться одни, или больших собак, или высоты, а большой и умный Саша объяснял им, что бояться не надо. Иногда поругивал Крокодила, за то, что тот не хотел отпускать маму на работу, а Медвежонка – за то, что боялся выступать на сцене. Не сразу, но тревожность прошла. Возможно, просто с возрастом, с желанием стать похожим на других детей.

Девочки всё время плакали – то одна, то другая, то обе сразу. А мать-неумёха просто не могла грамотно общаться с детьми. Она старалась, играла с ними, развлекала, готовила им в номере еду, стирала, водила на море и на развлечения, всё как у всех. Но старшая, Леночка, пока мать на неё не крикнет, не реагировала даже на самые простые просьбы. А накричит мать – Леночка в рёв, за ней младшая...

Сашка, конечно, может взять себя в руки и честно прочитать, зевая до вывиха челюстей, скажем, поэму Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри». (К слову: у меня на лекции однажды один студент, зевая, действительно вывихнул челюсть, клянусь.) Сидит Сашка, зубрит. А на следующий день – по нулям, ничего не помнит, ничего не может воспроизвести. У неё, у современной молодёжи, вообще память оперативная, и она отличная, а вот «долгоиграющая» – никакая.

Класс Глеба был на экскурсии на фабрике ёлочных украшений. Окончилась экскурсия, как положено при капитализме, посещением магазина. Вечером учительница возмущённо рассказывала: все дети как дети, Егор купил замечательную божью коровку, кто-то ещё – что-то ещё замечательное, а Глеб – и где только нашёл, как увидел! – взял три чёрных ёлочных шара, один с черепом, другой с пауком, третий с летучей мышью. «Вовремя его у кассы поймала, запретила эту дрянь пробивать!»

Вам самой довольно трудно изменить поведение девочки, ведь ребёнок в большей степени подчиняется маме, а не бабушке. Но некоторые общие проблемы семьи вы описали очень живо. Попробую порассуждать на основе вашего письма. Судя по возрасту, ребёнок переживает такой этап развития, когда он научается отделять собственное от чужого, «моё» от «маминого» и «бабушкиного». Учится говорить «нет», формируя таким образом свойство самоидентичности – быть таким, какой я есть.

В тот страшный день Лёшке исполнилось три года. Готовились отметить его день рождения, мужики резали кабана, бабушка пекла пироги. Мы, сёстры, пошли на речку Сунжу, чтобы постирать бельишко и искупаться. Стираное сушили на кустах и горячих камнях. С нами был и Лёша. Он бегал по нашей запруде, мутил воду, а мы его шлёпали, чтобы не мешал. Брата собирались мыть отдельно душистым мылом, что приберёг для него отец. Я ни на секунду не теряла Лёшу из виду, а он норовил утащить мыло.

Мне скоро шесть, и меня распирает от самостоятельности. Зима. Утром мама упаковала меня в сад и выставила на лестничную площадку, чтобы мне было не жарко. Сад напротив дома – его видно из окна на лестнице. И я решила, что могла бы сама до него дойти, что и сделала. Зашла в раздевалку, переоделась и направилась в группу. Воспитательница даже спросить ничего не успела, как прибежала мама. Наказывать меня не стали. Время ожидания мамы на лестнице по утрам значительно сократилось.

...В гости к нам они приезжают с ночёвкой или вообще на несколько дней, часто даже не предупреждая об этом. У нас двое детей: старшей дочери шесть лет, младшей – три месяца. Конечно, дети играют все вместе, и старшая часто заражается. В результате пропускает занятия в садике, мне приходится её лечить, порой подключать антибиотики. Проходит неделя-две после выздоровления, и всё повторяется снова.

Глаша там, в Коломенском, пользуется успехом у иностранных туристов. Фотографируют, смеются, хлопают в ладоши. Чаще всего – китайцы, которых больше всего. Дальше – всякий там юг Европы. Однако иностранцы первого уровня (велосипеды, шлемы, американский английский), с которыми мы целых двадцать минут сидели за соседними столиками на террасе кафе, на Глашу даже и не взглянули. Надели шлемы, сели на велосипеды и покатились. Прямо убил бы.

Маму девочка воспринимала как бесплатную домработницу. Став совершеннолетней, домой приходила когда вздумается, для семьи ничего не покупала. Когда окончила училище, мама договорилась в своём институте, что девочку возьмут туда: факультет несложный, потянула бы. Она уговаривала девушку поступить, ведь это обеспечило бы ей пенсию и пособие от государства до 23 лет. Но та отвечала, что ей это не нужно. Обвиняла мать в том, что она держала её в чёрном теле.

Но и в нашем добром садике есть такие мамы, как Анна, которые вроде бы и договор подписывали, и с правилами ознакомлены, но поступают так, будто не в курсе, что садик – не их личная детская с обслуживающим персоналом. Опаздывают в сад и возмущаются, что дверь закрыта на засов. Приводят детей с насморком и кашлем и удивляются, что другие родители этим недовольны. Не предупреждают, что приведут ребёнка после болезни...