Мой отправился туда без машины, ибо предполагалось возлияние. Сказал, что вернётся часам к одиннадцати-двенадцати. Что ж, никаких проблем. Не дёргала его, не звонила – пусть веселится, в кои-то веки. Время приближалось к полуночи, и я, следуя поговорке, что дурные вести дойдут быстрее, чем хорошие, со спокойной совестью завалилась спать. И вдруг будто кто-то толкнул – вскочила. Ещё раз убедилась, что мы с мужем всё время находимся на одной волне. Глянула – уже почти час ночи, а его нет. Обуяло беспокойство.

Считала, что свободолюбивые животные предпочли бы усыпление пожизненному заключению в тесной грязной клетке. За железными прутьями старая кошка вылизывала выводок. Из копошившейся попискивающей кучи они выбрали самого слабого и некрасивого, самого жалкенького крошку. Напрасно малыш неслышно раззевал розовый голый ротик и пытался пробиться к соску – понятно, что обречён. Невесомый, несуразный, немедленно обмочившийся комочек назвали пышным именем Роксана. Пришлось соответствовать. Через два года это была изящная, гибкая, чёрная, как южная ночь, красавица с египетскими миндалевидными, холодно мерцающими глазами.

Не одобряла жена в Харитоныче и увлечения политикой, с его-то сердцем. Вон, в октябре девяносто третьего угодил в кардиологию. На полном серьёзе собирался тогда в Москву, выбивал отпуск за свой счёт. Врачи запрещали, а Харитоныч упрямо не отходил от радио. Ещё не остыли тела защитников Белого дома, а целый день в эфире торжествующе, визгливо наяривали трактирные привязчивые наигрыши. «Пропал Калабуховский дом. Быть шабашу», – подумал тогда обречённо Харитоныч. Так оно и вышло.

Очередная ночь прошла без происшествий. Обычно к восьми утра дверь отпирали – и заходи, кому приспичило. Бибинур, позёвывая, привычно отодвинула щеколду и выглянула во двор. На ближайшей к двери приёмного покоя скамейке лежало аккуратно свёрнутое одеяло; Бибинур сразу всё поняла, быстро подбежала и схватила закутанного младенца. Обратно шла уже не спеша, боясь поскользнуться на свежей наледи. Через пару минут в сестринской около найдёныша собралась толпа. Бибинур положила малыша на пеленальный столик и развернула одеяло. Двухнедельная девочка, надышавшись свежим воздухом, сладко спала.

Немцы вошли в их деревню в августе сорок первого и начали сгонять мирное население для последующей отправки в Германию. Моя бабушка, мамина мама, в своих воспоминаниях называла это эвакуацией. Она, конечно, была не слишком грамотна, эвакуация производится своими и на восток, в тыл, а тут немцы гонят на запад. Впрочем, что толку было с ней спорить? И вот идут они по августовской дороге на запад одним огромным потоком – старые, малые, женщины. А ещё домашняя скотинка, коровы – кормилицы и к тому же тягловая сила, которую можно впрячь в небольшую тележку со скарбом.

Я настояла, что провожу. Она всё пыталась отвязаться, но я перевела её через дорогу и проводила до дома. Предлагала завести в квартиру, для гарантии, но у подъезда сдалась. Там уже были поручни – если голова закружится, есть на чём повиснуть. Кроме того, тепло, не замёрзнет. Ну и соседи помогут. По дороге женщина рассказала, что долго восстанавливается после болезни, а я предложила ей соцработника.

Милые мои, хорошие, добрые и верные товарищи, как же иногда с вами тяжело! Сегодня сдержалась с трудом. Позвонил товарищ, с которым мы вообще редко общались. Встречались раза три в год на концертах в рок-клубе, да муж раз в год с их компанией ездил на рыбалку. Но теперь этот человек звонит два раза в неделю. И вот опять: «Может, отпустишь мужа на рыбалку? И сама, если хочешь, поехали». Да блин, я тебе три дня назад объяснила ситуацию. Какая рыбалка? Мы выходим на улицу, гуляем километр и возвращаемся, потому что у мужа не хватает сил.

Муж по долгу службы молчал, вздыхал и хмурился. А Лене бы радоваться, ведь с иностранными поставщиками работает, а страна скоро официально станет Европой, но на зарплате это как-то не отражалось. Постоянные заботы о хлебе насущном вообще отвлекают от общественной жизни. Младший 10-летний сын по малолетству тоже не заметил особых перемен, а вот старшая дочка и свекровь определились в гражданской позиции. Но, к сожалению, оказались по разные стороны баррикады.

Прошло минут двадцать, и, когда музыкант затянул какую-то необязательную мелодию, Семён Семёныч встал, с чувством поклонился и ушёл. В торговом зале он выбрал нужные обои заранее определённой расцветки и повёз их домой. В автобусе почти не было народу, и кондуктора тоже не было, так что Семён Семёныч с удовольствием взгромоздился на это высокое кресло и сидел там, чопорно возложив связку рулонов себе на плотно сомкнутые колени и поверх голов глядя вперёд, по ходу движения. Был он в эту минуту немного похож на петуха, гордо взлетевшего на насест, но не поверил бы, если бы кто-нибудь сказал ему такое.

Люди в деревне были добрые, трудолюбивые, приветливые. Обязанности старосты долгое время выполняла Галина Александровна, очень ответственный, умный и заботливый человек. Она организовывала в деревне общественную работу. Следила за чистотой территории около лавки в центре деревни. Регулярно проводила субботники: кто-то косил траву, кто-то подметал асфальт, сажали цветы, кусты. В деревне есть пруд, из которого вытекает ручей, там оборудована специальная постройка для полоскания белья. Жители собирались вместе, чистили ручей, пруд.

Дана поджала губы и решила не сдаваться.
– А может, это Давид со своим пластилином. Очень выгодно, когда у тебя есть брат, который увлекается лепкой, порождая бардак и хаос.
– Пластилин… – мрачно и хищно произнесла Сима Маирбековна.
Херувимы приуныли. Солнце спряталось за тучу.

Комплекции дядя Вася был средней, широколицый, улыбчивый, аккуратный. Я его любил и всегда очень радовался, когда он приезжал. Звал он меня не иначе как Толянка. Дядя привозил гостинцы родителям и своей сестре, моей бабушке, которая жила с нами, и мне – сладости, карандаши или игрушку. Как-то раз подарил трёхцветную шариковую ручку, и я от счастья прыгал до потолка. В парке недалеко от дома залили большую бетонную площадку и начертили на ней шахматную доску.