Этот паразит тоже хорош – прочухал, что бабушка имеет на меня влияние, и названивает ей со всякой ерундой. Вы не представляете, всегда, везде, на каждом шагу, из-за любой ерунды слышу от мамы: «Ты не мать! Отдай их в детдом!» Я ювенальной юстиции не боюсь, я боюсь родную маму, она похлеще всякой ювеналки. Ужасно устала, уже не говорю о том, как это бьёт по самолюбию – ведь мне уже под сорок.

И муж, не спрашивая моего мнения или согласия – хотя бы формально! – по первому зову летит к ним. Игорь в таких случаях молчит, он права голоса не имеет: изменял Елене, та его простила, обратно приняла и дочку ещё ему родила… Конечно, мы часто бываем в райцентре. Просьбы помочь с ремонтом и диваном я как-то могу понять, однако из-за кастрюли мы в первый раз поссорились. Глупо, знаю. Но я сказала мужу: подари ты ей эту кастрюлю, себе ещё купим, чтобы хоть из-за кастрюли не ездить.

Две дамы, ехавшие вместе с нами, ехидно захихикали. Я холодно пожала плечами. Ну, не могу я всех помнить! Некоторых особо выдающихся личностей вспоминать совершенно не хочется. Слава богу, за мою долгую педагогическую карьеру откровенных лоботрясов наберётся совсем немного. Прошлой осенью на автовокзале столкнулась с молодой голубоглазой женщиной. Причём я узнала её первой!

Подросла Инна немного и устроилась нянькой, хотя и сама ещё была ребёнком. Мачеха сразу же стала требовать с неё деньги за койку. Всё образование, которое Инна смогла получить, – три класса школы. Пришлось рано повзрослеть. Получив паспорт, пошла работать в совхоз. Директор отнёсся к ней с пониманием и выделил койку в общежитии. Девчата на танцы, а ей не до того – выматывалась с утра до вечера на работе.

Милые девушки, одумайтесь! Ведь мужья – тоже люди. Большинство из них встают рано утром и возвращаются поздно вечером, зарабатывая на хлеб насущный, на нужды семьи и наших любимых детей. Если ещё вставать по ночам по первому зову молодой мамы, которая устала от малыша, то когда же мужскому организму восстанавливаться от физической нагрузки суровых трудовых дней?

В небольшом городе на берегу Волги, где она выросла, никто никуда не спешил. Жизнь текла плавно и размеренно, женщины ранним утром неспешно шли на базар прикупить свеженькой рыбки; мужчины после ночного лова отдыхали, покуривая папироски на пристани. Прогуливаясь по извилистым, узеньким улицам городка, было почти невозможно разглядеть стоявшие в ряд деревянные домики. Каждый утопал в пышной зелени сада.

Было видно, что Серёга с дамой не ожидали такого шикарного приёма и праздничного стола, буквально ломившегося от разнообразных блюд. Стол-то в честь приезда Женьки был укомплектован, а Серёга с подругой случайно попали на такой пир, но они явно были потрясены – видно, другие родственники оказались не столь радушны. Но самое интересное случилось в первый момент, когда мы уже сидели за столом всей нашей семьёй вместе с приехавшим Женькой, а Серёга с дамой только появились.

Как врач Аполлинария сразу ушла на фронт, Мария, окончившая курсы счетоводов, пошла работать учётчицей, Конон уехал в город, устроился на завод – ведь стране нужны снаряды, пушки, танки. Только двое младших сыновей, семилетний Ефим и четырёхлетний Дима, остались с родителями. Опустело родовое гнездо. Старшие работали не покладая рук, некогда было проведать родителей – всё только для фронта, для Победы.

"Мне эти сто грамм, может, жизнь спасли. Когда их нам стали выдавать каждый день, я не пил. Ну что это взрослому мужику – сто грамм! Сливаю во фляжечку, думаю: вот подкоплю и тогда уж со всем удовольствием чебурахну! Сливаю, сливаю, во фляжке уже порядочно, почти полная, и вот тут-то… В атаку пошли, сзади снаряд разорвался, и меня будто палкой по спине шандарахнуло. Я носом в землю упал, вскочил, ощупался – вроде целый".

А бригада уже сеяла. Матёрые трактористы, все трое, ходили в ночную смену, перекрещивали ячмень. Не имея привычки долго спать, днём они являлись на выгон посмотреть, как идут дела у авиации, и без приглашений помогали сколачивать дощатый сарай для передвижной электростанции, питавшей транспортёр. Ивану Петровичу Домашову, например, довелось вставить стекло в кривоватое окошко, подогнать дверь, а ещё – править неловко выброшенный из самолёта на землю распылитель удобрений.

Первое место его жительства было в квартире на бывшей улице Герцена, ныне Большой Никитской, где-то напротив Московской консерватории и Театра имени Маяковского. На первом этаже дома располагался букинистический магазинчик, принадлежавший бабушкиным родителям, а на втором они жили. Магазинчик перешёл в собственность Страны Советов после революции, но буфет остался в семье.

Войну Борис Израилевич вспоминать не любил. Самым страшным было даже не погибнуть от обстрела или бомбёжки – хотя и это тоже: только дурак не боится смерти! Сильнее всего боялись уснуть во время операции и потерять раненого. Бывали дни интенсивных боёв, когда врачи и медсёстры оперировали сутками напролёт – по пять-семь дней и ночей подряд. Замены у хирургического стола не было, раненых привозили десятками, и надо было успеть.