Нашему младшему сыну сейчас девятнадцать. Уже давно, лет с тринадцати, он связался с неправильными компаниями. Вообще у него всегда было много друзей-приятелей, в том числе и хороших ребят, но постепенно они перестали с ним общаться. Зато такие, с которыми он ищет приключений и сигарет-выпивки, – эти остались и «размножились». А ведь в детстве он и спортом увлекался, и на каток мы ходили всей семьёй...

Она никого не признавала, даже мать. Меня люто ненавидела за попытки хоть чему-то научить. Просто хотела всех убить и жить одна. Это она «красочно» показывала на руках. Жизнь с ней стала адом для меня и для мамы. Потом мама заболела, диагноз – рак. Ухаживать за ней, живя порознь, было практически невозможно, и в 1993 году мы соединили квартиры и поселились все вместе, вопреки желанию сестры.

В городе от дальнозоркости вообще одни преимущества. Скажем, номер маршрутки видишь ещё до того, как все остальные увидят саму маршрутку. Охотно делишься информацией с окружающими, достаёшь деньги из кошелька, а когда машина, скрипя и натужно отдуваясь, останавливается, обнаруживаешь, что она нафарширована пассажирами почище голубца и присоединиться к ним нет физической возможности.

Я пишу стихи, очень люблю читать книги, раньше они заменяли мне реальную жизнь. Вообще я очень ленивый человек, совершенно не приспособлена к жизни, но тем не менее работаю, хотя получаю неплохую пенсию по инвалидности. Наверное, я не люблю себя, у меня низкая самооценка. Правда, я стараюсь делать для себя что-то приятное – люблю и вкусно поесть, и красиво одеться, покупаю себе книги и всё, что нравится.

Выросшие дочки часто повторяют судьбу матерей – может быть, потому что подсознательно выбирают мужей, похожих на отцов. А возможно, просто воплощают в жизнь знакомый, усвоенный с пелёнок сценарий семейных отношений. Примерно так же получилось и у Верочки. У её мамы было двое детей: старшая дочка и младший сын. И у Верочки тоже двое: сначала родился Тёма, потом – Олюшка.

Она меня простила, но я-то себя – нет! Я предала её, когда сообщнически трясла головой, возводила глаза к потолку, вздыхала и «понимающе» переглядывалась с фельдшером. Так сказать, была её союзницей против мамы, дала моральное добро, и она произнесла чудовищные слова. А мама почему в тот момент молчала? От характера, от упрямства, от невыносимой боли, наконец. Не хотела признать непривычное состояние, недуг свой.

Проблема в том, что я всё время думаю о смерти. Нет, не о своей – как раз её не боюсь, но очень страшусь за близких. С раннего детства очень привязана к семье. Я долгожданный ребёнок – появилась на свет, когда родители уже были в достаточно зрелом возрасте. Стоит ли говорить, что они души во мне не чаяли! У нас всегда были и есть прекрасные отношения, мама с папой дали мне очень много тепла, заботы, любви.

В апреле состоялась наша свадьба, в июле мы уже вместе были в Ставрополе – вернее, в его деревне в двадцати километрах от Ставрополя. Но я знала, куда ехала, не пугали меня ни сельская жизнь, ни отсутствие цивилизации. Дом свой Женя построил сам, он вообще человек слова и очень работящий, таких больше нет. Принял, как свою, мою дочку от первого брака, она его полюбила, хвостиком ходила и папой звала, ей тогда четыре года только исполнилось.

Впрочем, в тот раз я этой «иерихонской трубе» преклонного возраста даже обрадовалась. Читать в полутёмном коридоре оказалось невозможно, болтать с подружками по мобильному в общественном месте полагаю не очень приличным, а передо мной – целых семь пациентов, которых наш районный кардиолог Алина Сергеевна будет принимать, дотошно осматривая и выслушивая, не меньше двух часов.

Изольда, автор письма «На людях скрываю свой порок» (№30), жалуется на трагедию своей жизни: она курит уже 40 лет, сигареты – её единственная радость. Но денег на эту «радость» катастрофически не хватает, тем более что приходится содержать своего «наследника», а точнее – нахлебника, который только пьёт и гуляет, но нигде не работает. Изольда ждёт советов и поддержки, но предупреждает: курить не бросит ни за что.

На протяжении всего времени, что мы бегали по врачам, каких только диагнозов дочке не ставили: диатез, аллергия, чесотка (хотя из домашних никто больше не болел), псориаз, а в последнее время – нейродермит. Мы много раз просили направить на обследование в городскую областную больницу, ведь понятно, что лечение совершенно не приносит облегчения и дочери становится только хуже.

Польский атташе по культуре пан Тадеуш жил холостяком в нашем доме этажом выше. Они с женой, имени которой никто не запомнил, приехали в Бомбей всего пару месяцев назад. Местная среда обитания повергла утончённую европейскую леди в настоящий культурный шок. Целую неделю гордая полячка выходила на улицу исключительно в толстых шерстяных гольфах, которые выбрасывала в мусорный бак, когда возвращалась домой.