– Это уже традиция, которую я сам для себя придумал, – проводить юбилейные фестивали. Нынешний – уже пятый по счёту и самый продолжительный. Он пройдёт с конца сентября до середины февраля. Открытие будет в Большом зале консерватории. На концерте состоится мировая премьера моей Шестой симфонии. Я сам её ещё не слышал. Вот завтра придёт ко мне очень известный молодой дирижёр Филипп Чижевский, будем с ним обсуждать предстоящее выступление. Солисты тоже с громкими именами – пианистка Полина Осетинская и виолончелист Рустам Комачков.

– Мне кажется, вы из тех людей, кто абсолютно не соответствует своему паспортному возрасту. Какие там семьдесят пять!
– Есть же пословица, что человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Я себя пока чувствую… нормально. Организм не подводит. Регулярно делаю зарядку и упражнения цигун. Знаете, есть такая китайская энергетическая гимнастика… В общем, грех жаловаться. И раз я дожил до такого возраста, значит, это такой подарок от Бога. У меня масса друзей, моих ровесников, которые давно на том свете.

– Меня поражает, сколько жизненной энергии даётся творческим людям. Ваша работоспособность просто фантастическая.
– И это правда. Это тоже некий дар. Бог мне дал музыкальные и, не побоюсь этого слова, литературные способности. Я всё-таки автор девяти больших книг. Часто использую замечательную фразу, которую услышал много лет назад, и теперь ею руководствуюсь: дар – это поручение, которое даёт тебе Бог. И ты должен обязательно это поручение выполнить. Нельзя взять и просто свой дар расплескать, пустить его по ветру. Это наказуемо. Вот я всю жизнь и стараюсь выполнить поручение. И действительно много написал музыкальных произведений. Но только потому, что я очень люблю то, чем занимаюсь.

– Большое везение – делать то, что любишь, и ещё получать за это приличное вознаграждение.
– Вы знаете, в молодости я писал, что называется, без оглядки. Мне было безразлично, исполнят это произведение или нет. У меня в столе по сей день лежит масса неисполненных сочинений, которые ждут, когда придёт какой-нибудь музыкант и скажет: «О, я хочу это сыграть». Глубоко убеждён: если человек в молодости пишет без всякого заказа, без всякой корысти, без денег, – это нормально. В молодости нужно быть отважным, бесшабашным и делать то, что хочется. Но если человек в семьдесят лет всё ещё пишет без заказа, в стол, –  значит, он всю жизнь занимался не своим делом. Ему надо его немедленно бросать и искать другое применение своим силам. У меня, конечно, порой возникает сильное желание что-нибудь написать для души. Я сажусь и пишу. Но в основном в последнее время работаю на заказ – для театра, кино, ещё бывают заказы от пианистов, скрипачей, дирижёров. И это нормально! Все композиторы, начиная с Гайдна и Моцарта и заканчивая Прокофьевым и Стравинским, писали музыку по заказу.

– Вы ведь родились в Ташкенте и оттуда приехали в Москву учиться. Испытывала ли вас столица на прочность? Не хотелось ли всё бросить и вернуться домой?
– Нет. Всё-таки я с большим трудом приехал в Москву. Первая попытка её покорить закончилась неудачей. С рождения и до двадцати лет я жил в Ташкенте и всё это время мечтал о Первопрестольной. Моя мечта завоевать Москву была просто беспредельна. Родители, прямо скажем, не очень состоятельные люди, пару раз всё же привозили меня в столицу. И я жил у тёти, занимал какой-то угол. В конце концов поступил в институт имени Гнесиных на композиторское отделение. Стал московским студентом. И это было счастливейшее время! У меня ничего не было – денег, имущества, мебели, библиотека умещалась в чемодане. Сейчас она у меня огромная. Но тогда я был в восторге от Москвы. Хотя столица меня, конечно, «нагибала». Зарабатывать деньги на жизнь приходилось тяжёлым трудом. Подрабатывал самыми разными способами.

– Например?
– Например, играл в ресторане. Было и такое. Вообще развлекать публику игрой на инструменте я начал ещё в детстве – играл в пионерском лагере на танцах. Правда, тогда был аккордеон. Лагерь, как сейчас помню, назывался «Овощной», находился недалеко от Ташкента. Родители отправляли меня в него каждое лето, потому что, несмотря на затрапезность и провинциальность, там хорошо кормили. Так вот то, что в молодостия играл в ресторане, – предмет моей гордости. Некоторые мне говорят: «Как ты мог! Ресторан! Ты же серьёзный музыкант». Я в ответ: а попробуйте! Вы, серьёзные композиторы, написавшие по десять симфоний и двадцать сонат, сядьте в ресторане и поработайте, когда к вам подходят и говорят: «А вот это можешь сыграть? А это?» И ты должен всё уметь, иначе тебя выгонят с работы. Я – мог, я научился играть все песни – и на русском языке, и на английском, и на армянском. Что хотите! Надо сказать, в ресторане «Узбекистан», в котором я, что называется, служил (но недолго), зарабатывал очень прилично. Мне наличными давали рублей двести. А тогда инженер получал сто рублей в месяц!

– Вы с женой Ириной Гинзбург-Журбиной вместе уже сорок четыре года. Это ваш второй брак. Первый оказался неудачным. (С композитором Лорой Квинт. – Ред.) Тот неудачный опыт уберёг вас от дальнейших ошибок в семейной жизни?
– Известно, что второй брак крепче первого и часто становится финальным. Любой человек в первом браке испытывает неудобства. Семейная жизнь – вообще очень непростая штука. Это работа без выходных, без обеденных перерывов – это работа всегда. То есть ты постоянно с женой, даже если вы временно в разлуке. Даже если ты уехал в командировку на месяц – всё равно ты с женой. Она в твоей жизни присутствует. И ты присутствуешь в жизни своей жены. Но неудобства – психологические и житейские, – которые ты испытал в первом браке, во втором тоже присутствуют! Ты сначала изумляешься, а потом понимаешь, что надо смиряться и приспосабливаться, разрушать отношения уже нельзя. Ведь то же самое, скорее всего, тебя ждёт и в третьем браке, и в четвёртом, и так далее. То есть ты должен принять ограничения, некие правила, которые обязан соблюдать. Например, тебе хочется пойти с друзьями выпить, или на рыбалку, или на охоту, а жена говорит: нет, никуда не пойдешь, ты сегодня должен быть со мной. И нужно безоговорочно слушать жену. Ты должен заботиться о ней и всегда быть рядом, когда это нужно. Такова неизбежная часть брака.

– Да вы идеальный муж.
– Ну, этому как раз можно научиться. Никто не рождается идеальным мужем или идеальной женой. Но когда живёшь с другим человеком, невольно от него чему-то учишься. Мы с женой часто говорим, что за эти годы друг в друга как-то… проросли. Вот как деревья, стоящие рядом, переплетаются корнями, так и мы. С нами случаются удивительные вещи: я о чём-нибудь подумаю и хочу сказать жене, начинаю: «Ира…» – и она мне тут же: «Да, я знаю». И говорит то, что я хотел сказать, но не успел. Поразительно! То есть в воздухе вокруг нас носится нечто необъяснимое, что нас объединяет. Не хочу сглазить, я доволен своим браком. У нас с Ирой замечательный сын, двое внуков. Семья сына живёт в Америке. Надеюсь, они приедут на фестиваль и примут участие в одном из концертов, который будет полностью посвящён семье Журбиных. Кроме того, жена моя – очень творческий человек, она поэтесса, писательница, автор нескольких книг. Мы с ней написали много песен, ставших популярными. И, думаю, напишем ещё немало.

– Вы живёте на две страны – в России и США. Ситуация с КОВИДом, наверное, задержала вас в России. Уже рвётесь в Америку?
– Всё-таки большую часть времени я и так провожу в России. Здесь моя работа, мои исполнители, певцы, певицы, музыканты, которые меня любят и которые исполняют мои произведения. Что говорить, меня здесь знают. Я прихожу в совершенно незнакомое место, мне сразу: «О, вы композитор Журбин!» Это удивительно, ведь я стараюсь не «светиться». Последнее время не хожу на так называемые тусовки, отказываюсь сниматься во всякой ерунде, в разных ток-шоу. Когда-то ходил, признаюсь. Правда, всегда спрашивал, какая тема, о чём программа, не дай бог про какую-нибудь гадость, о том, как кого-нибудь зарезали, изнасиловали, – тогда отказывался. Но если тема «интеллигентная» – ходил. А теперь вообще не хожу, не хочу. однако меня всё равно узнают. Всё-таки это моя страна. Я здесь родился. Хотя родился не совсем здесь.(Смеётся.)

– Кстати, о месте, где вы родились. Я провела детство недалеко от Ташкента – в городе Чирчике. И меня очень тянет в Узбекистан. А вас?
– Да вы что! Я с родителями тоже жил в Чирчике. Примерно год. Там был какой-то химзавод, к которому имели отношение отец и мать. Точно не знаю, какая у них была профессия, но она связана с химией. Вообще наша семья оказалась там в эвакуации в годы войны. И застряла в Узбекистане на два десятилетия… Тянет ли меня туда? Сейчасу меня в Ташкенте никого не осталось. Все мои одноклассники и однокурсники рассеялись по свету. Честно сказать, я даже никого не помню. Они ведь такие же пожилые, как и я. И мне совсем не хочется, например, встретиться с девушкой, с которой я учился в школе и в которую был влюблён… Ну, это я сейчас импровизирую, вы понимаете… И вот встречу её, а она седая, ей уже семьдесят пять, от былой красоты ничего не осталось. Зачем мне это видеть? И слава богу, что всё осталось в прошлом. Никаких встреч одноклассников у нас, к счастью, не было. Да и Ташкент совсем другой. Думать, что там всё осталось как при Советском Союзе, – ошибка. Другая страна, русского языка практически не слышно, и все надписи на узбекском.

– Вы бывали в Узбекистане в последние годы?
– Совершенно неожиданно оказался там лет пять назад. Обо мне снимали фильм. И ребята из киногруппы сказали: поедем в Ташкент на несколько дней, будем вас там снимать. Но я не нашёл ни одного места, где жил, где учился. Всё за полвека изменилось. Ничего не узнавал. Киногруппа была разочарована. Они надеялись, что я приду в свой старый дом, а наша семья жила в центре Ташкента, и буду рыдать у подъезда. Встречусь с новыми жильцами, скажу: «Знаете, я в этой квартире жил. Я знаменитый композитор». Этого не случилось. Так уж в моём случае вышло, что местом своего рождения всё-таки считаю Россию. Россию в целом – это и Москва, и Петербург, с которым у меня связано очень многое, и Краснодар, где я прожил один год. Вот всё это – моя родная земля.

– Это радостно слышать. Причём вы абсолютный космополит, во всяком случае, так о себе сказали в одном интервью.
– Это правда. Я действительно космополит. Слава богу, слово теперь уже не носит ругательного характера. Я космополит в том смысле, что прекрасно себя чувствую и в Италии, и во Франции, и в Австрии, и в Новой Зеландии… Где я только ни был! Мы с женой очень любим путешествовать. Почему мне везде хорошо? Ну, потому что я знаю культуру каждой страны. Скажем, приезжаю в Аргентину – я всё о них знаю! Знаю десятки аргентинских танго. Знаю всё об Асторе Пьяццолле или Карлосе Гарделе (аргентинские композитор и певец. – Ред.). Я человек культуры, и через культуру мне всё понятно про народ, про страну. Аргентинцы были потрясены, когда я сказал, что хочу посетить могилу Эвиты Перон. На их лицах было написано: откуда этот русский знает нашу Эвиту? Но отвели, показали.

– Однако Россия всё равно на особом месте?
– Я так отвечу. При всём моём космополитизме я действительно Родиной ощущаю Россию. Потому что вот поеду, скажем, в Новосибирск, Омск, Иркутск или даже во Владивосток – в этих городах никогда не жил, но всех там знаю, всю культурную элиту. И меня там все знают. В России в любом городе я чувствую себя как дома. Василий Розанов, крупнейший философ, хорошо сказал. Цитирую: «Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И всё понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем». А когда я, например, иду по улицам Нью-Йорка, а рядом латиноамериканец, или африканец, или китаец, – я его абсолютно не понимаю. А ведь это важно! Это совсем другой мир, другая жизнь. Да, я живу на две страны. У меня есть жильё в Америке, там, как я уже сказал, мой сын и мои внуки, и я их очень люблю. Мы каждый день общаемся по скайпу. Я в курсе их жизни. И внуки со мной делятся своими новостями. Причём по-русски, обратите внимание! Два мальчика, им по десять лет. Бенджамин и Джозеф. Но это по-тамошнему. А по-русски – Бенька и Йоська. И я очень доволен, что они живут в Америке. И очень доволен, что я живу в России.