Я замечаю за собой немало странностей. А за другими – гораздо больше.

Вот не был на больничном много лет. Думаю, страховые компании тут просто озолотились. Между тем уровень моих личных доходов опустился ниже прожиточного плинтуса.

Главное, конечно, здоровье. Остальное будет. Рано или поздно приходит тот момент, когда и моё ангельское терпение заканчивается, а организм начинает канючить:
– Ну, мужик… Ну иди уже посиди недельку дома… Ну имей совесть, раз мозгов совсем не осталось… Советский Союз давно кончился, а ты до сих пор изображаешь из себя пламенного коммуниста… Сколько можно беспросветно батрачить… И главное – на кого? И за что? А ну, лежать! Лежать, я сказал!

И уж после такой команды ты безвольно брякаешься на матрас, хватаешься за сердце и вызываешь «скорую».

«Скорая» приезжает довольно не скоро. Она для этого и нужна. Если пациент жив, то он и так жив, а помрёт – то и так помрёт. Это всё мы очень хорошо понимаем и даже не спорим.

«Скорая» такая приезжает не спеша, и не спеша к тебе в квартиру поднимаются доктор и медсестра.

– Здравствуйте, здравствуйте. Ну, рассказывайте, что там у вас. Что вы такой грустный лежите. Температуры нет?
– Ничего у меня нет, доктор…
– Так, понятно. А лет вам полных сколько?
– Пятьдесят один.
– Нежный возраст, нежный. В этом возрасте злоупотреблять надо особенно аккуратно.
– Я и не злоупотреблял.
– А что же случилось?
– Понимаете, доктор, с некоторых пор я стал носить в кармане зажигалку, хотя и не курю. Слишком часто на улице спрашивают. А оказать человеку мелкую услугу – приятно. Например, в субботу мы шли семьёй на рынок, и из дверей пивнушки выбежал нетрезвый человек. Он деловито направился прямо ко мне, и я, внутренне содрогнувшись, повернулся к нему, готовый оттолкнуть и даже ударить. Но он ещё издали закричал, радостно взмахивая руками:
– Сударь! Сударь! П-позвольте огоньку!

Я, вздохнув, достал зажигалку из кармана.

– Извините! Спасибо! Русский человек всегда поможет русскому человеку! – сказал он, прикурив, и вернулся туда, откуда пришёл.

Как тут не носить с собой зажигалку.

– Ничего не имею против, – сказал доктор в ответ на мой рассказ. – Ну так и в чём же дело?

– А иногда я не помогаю людям. Бывают такие случаи. Видите ли, в эту квартиру мы переехали много лет назад. Это место было беспокойным, и нам с маленькими детьми поначалу показалось здесь особенно неуютно. Мы ждали отовсюду подвоха и обмана, старались лишний раз не выходить в коридор.

И вот как-то утром, часов в пять, раздаётся звонок в дверь. Я пошёл открывать, готовясь на всякий случай отразить любую атаку. Стоял там пожилой мужчина, весь какой-то всклокоченный и взбудораженный, но вроде не пьяный.

– Слушай, можно я у тебя в прихожей десять минут посижу? – сказал он.

Я послал его подальше разными фигурными словами и закрыл дверь.

Только через несколько дней узнал, что это сосед снизу, что он псих, что загадил он свою квартиру до полной разрухи и к нему постоянно вызывают санитаров, чтобы в очередной раз унять бешенство… Вот и в тот день вызвали, но он, наученный горьким опытом, заранее из своей квартиры ушёл и попросился ко мне спрятаться. А я не пустил.

Больше я его никогда не видел – его забрали в психушку, и там он умер.

– Да, – сказал доктор. – Бывает. Ничего не поделаешь. Сколько людей, столько и организмов. Но вы ни в чём здесь не виноваты. И более того, человек должен уметь прощать себя и позволять себе некоторые мелкие слабости. А тем более в таком нежном возрасте, как у вас.
– Думаете? Хорошо бы. Да, всё верно… бывает. Вот как-то по весне я очень сильно оброс: давно не стригся, месяца два, и на голове у меня образовалось малоприятное волосяное облако, раздуваемое всеми ветрами. Я собрался в парикмахерскую. Прихожу, а там такая пожилая женщина, очень простая, милая, домашняя, как мама, как будто я к ней в гости пришёл.
– Садитесь, – говорит, – вас как стричь?
– Налысо! – решение пришло ко мне в последнюю секунду. – Чтобы не мешало ничего!
– Что же вы так поздно? Такое солнце было – все загорели уже, а вы будете с белой головой.
– Ничего, солнце ещё всё впереди…

Ну, много времени ей не понадобилось, и вскоре я уже действительно вижу в зеркало свою голову, белую, как сало, присыпанное перцем.

– А что, хорошо! – говорю женщине.
– Да, – соглашается она. – У меня вот так же сын недавно постригся.

И тут она без всякого спросу кладёт свои ладони на мою колючую белую голову и с большим удовольствием гладит её, слегка массируя. Наверное, женщина в эту минуту думала о своём сыне.

Это было так чертовски приятно… когда тебя вот так просто гладят по голове. А я и не знал этого раньше. Не имея в виду ничего плохого. И никаких там пошлых подтекстов не было, чтоб если уж кто-нибудь засомневался…

Я не помню, чтобы меня так гладили в детстве.

Потянул шею за её ладонями, нажатие которых начало ослабевать… Ну и пусть срезанные волосы падают за воротник… Блаженство продолжалось почти целую минуту.

Потом я расплатился, оставив ей немного денег сверх нормы и больше уж никогда в ту парикмахерскую не ходил. Купил себе машинку и стригусь сам. Всегда наголо.

– Нежный возраст, нежный, – сказал доктор задумчиво. – Кстати, кем вы работаете? Я вижу в доме огромное количество книг. Похоже, что профессия ваша как-то связана…

– Профессия у меня сейчас простая, тяжёлая, физическая. Я этих профессий столько в своей жизни переменил!.. Но не потому, что мне было скучно на одном месте. А просто семью надо кормить. Вот и работал где придётся ради денег. Даже литературой занимался, представьте. Ещё Варлам Шаламов предупреждал, что интеллигент первым делом обязан уметь развести зубья у пилы.

Кстати, рассказать анекдот в тему? Писатель утром просыпается с бодуна. Что-то мучительно соображает, морща лоб и кусая губы. Бросается к висящему в прихожей пиджаку, обшаривает… Нету. Бежит к жене, которая на кухне моет посуду.
– Отдай, зараза!
– Что тебе отдать?
– Лучше сама отдай, хуже будет!
– Да что отдать-то, идиот?
– Премия… Премия у меня в кармане вчера была… Нобелевская… Лучше отдай, дура! Убью!

– Ах-ха, смешно! – сказал доктор. – Неплохо! Сами придумали?
– Да, сам.
– Очень хорошо. Юмор – отличное средство от депрессии. Особенно выдуманной.
– Вы правы, доктор. Точно, сколько людей, столько и организмов. Я в последнее время с большим сочувствием смотрю на людей.

Вот недавно в маршрутке, где я ехал, происходили такие сцены. Маленький ребёнок лет пяти терроризировал свою мать, стучал какой-то палкой по стеклу, а когда она отняла палку, начал кричать, и успокоить его было невозможно. Рядом стоял молодой мужик с девушкой, они негромко посмеивались: да, тут надо приглашать, мол, суперняню. Потом мужик этот начал уже громко объяснять своей девушке, как же следует воспитывать детей.

– Из любого ребёнка можно вырастить даже золотого медалиста, – говорил он чистым и уверенным голосом, на весь салон. – Вот представь, вызывают его к доске, хотя бы по математике, а он ничего не знает. Тогда что делать? Да очень просто. Учитель берёт стул и два раза бьёт его по башке. И на следующий день этот пацан уже знает всё от корки до корки. И так постоянно. Вот и всё.

Я с большим удовольствием глядел, как выступает этот самоуверенный идиот. Мне всегда нравятся люди, абсолютно уверенные в своей правоте, пусть даже они и круглые дураки. Мне хотелось возразить ему, привести некоторые контраргументы, которых он не учитывал. Например, такие. Вечером, после того как учитель два раза стукнул ученика по башке, в школу придёт родитель этого ученика и стукнет учителя стулом раз восемнадцать, а после ещё добавит ногами без счёта. И учитель вряд ли дождётся золотого медалиста. Вот и всё. И это лишь самое очевидное возражение. Да, хотелось мне это сказать, но уж очень он был целен и прекрасен в своей глупости. А такую цельность надо беречь. И я удержался от комментариев.

– Что ж вы так беспокоитесь-то, – сказал доктор. – Мы ведь договорились. Добрее надо быть, веселее. Поменьше ненужных эмоций. Вспомните и расскажите что-нибудь приятное.

– Пожалуйста! Что у нас и в нас самое прекрасное и доброе? Это наши дети! Знаете ли, доктор, вот дети у меня получились совершенно бесплатно. Они родились от любви и никоим другим образом. В то время, когда они появились на свет, не было ни малейшего намёка на родительский капитал или какую-нибудь серьёзную помощь. Мы не знали, как будем жить завтра. Мы бились сами, каждодневно выживая и выбирая между покупкой памперсов на ночь или одной буханки хлеба с молоком…

Так вот, когда мы были совершенно неимущими молодожёнами, супруга объявила мне, что скоро нас будет уже не двое, а трое. Это было здорово. Это знает каждый, кто долго ждал и надеялся. Но рассказ сейчас пойдёт не о надежде и радости, а несколько о другой материи. Именно – о презренном металле, о золоте.

Дело в том, что у жены стали опухать руки, пальцы. Такая вещь не редкость у беременных. Она не сняла вовремя обручальное кольцо, и золото с каждым днём всё глубже врезалось в палец. Не помогали уже никакие кремы и мази. В конце концов жена начала совсем громко жаловаться, стонать, плакать и требовать, чтобы я это кольцо удалил. Пришлось озаботиться.

Тут выяснилось, что в доме, где мы случайно жили на тот момент, совершенно нет подходящих для этого инструментов. Не было не то что кусачек, но и обыкновенных плоскогубцев. Не существовало в то время и телефона спасения. Да я бы никогда и не стал звонить… Единственное подходящее приспособление, что я сумел найти на антресолях, – ржавый трёхгранный напильник, покрытый паутиной, с остро обломанным концом.
Вот именно им и пришлось пилить.

Золото – металл мягкий, в других условиях распилить кольцо было бы минутным делом. Тут, однако, случай особый. В тиски его не зажмёшь, со всей силы не надавишь… В кольце-то жена… А золото уже глубоко… В общем, провозился я около часа. За это время добыл столько золотого песка, что по внешнему виду его объём был уже сравним с объёмом оставшегося в кольце металла. Тупой трёхгранный напильник, напоминаю.

А пилил я, конечно, не просто так, а подстелив под золото газетку, как Паниковский под гирю. И утирал со лба трудовой пот.

Наконец перегрыз, разжал… Жена заплакала… Вроде хорошо стало, но ведь кольцо… жалко… Кольцо же… Золотой песок лежал перед нами на бумажке. Что с ним делать? Мы оба тут же поняли, что золотой песок у нас в доме обязательно затеряется, это было неизбежно как дважды два. Хранить его бессмысленно. Тогда я открыл форточку, взял бумажку и сдул с неё золото на ветер. Такой миллионерский жест.

– Зато красиво, – объяснил я жене. И она согласилась.

А распиленное кольцо мы продали в ломбард, я срочно добыл денег и купил жене новое. Потоньше.

– Давайте, Наташа, сделаем ЭКГ, посмотрим, что у молодого человека с сердцем, – предложил доктор.

Сестра двинулась в мою сторону, пощёлкивая в воздухе зажимами…

Не так давно при посещении одной из случайных скучных контор был поражён: входишь, ничего особенного, сидят тётки за компьютерами, а в углу гигантский террариум, и там крокодил длиной где-то метра полтора. Сидит тихохонько, почти не шевелясь… Я не специалист, но башка у него именно такая, как у нильских крокодилов. Рискует впоследствии вырасти большим. Я представил себе, как директор конторы время от времени кормит его нерадивыми тётками из-за компьютеров.

Спросил уборщицу, которая елозила грязной тряпкой под террариумом:
– Как его зовут?
– Гена.
– А чем кормите?
– Мясом.
– Живым? Лягушками?
– Да нет. Свининка, говядинка… Он у нас молодой, зубки у него хорошие и реакция отменная, так что вы руки-то зря не суйте…
– Нет, это не сердце, – сказал доктор, просматривая результаты ЭКГ. – Что-то другое. Тут надо подумать. Поразмыслить…

Дед мой, знаете ли, похож был на Рагнара. Того, которого мы видим в старинном американском, 1958 года, фильме «Викинги». Многие уже не помнят, но многие ещё помнят.

Я пересмотрел его и вновь увидел, как Рагнар, стоя на краю ямы с голодными волками, ждёт, когда ему дадут меч. И его бешеную улыбку, когда он прыгает в эту яму с воплем «Один!». Увидел, как Эйнар бежит по вёслам драккара и не падает в воду. Как бывший раб раздирает платье на спине принцессы во время побега. И самое главное, конечно, – штурм замка, метательные топоры, огромное дерево-таран…

И вот когда я стал пересматривать фильм – тут-то и выяснилось, что дед мой похож был на Рагнара.

Дед у меня был глухонемой. В армию его не взяли. А если б взяли, он один мог бы взять все без исключения города. Но он всю жизнь работал сапожником. Его оружием были только остро заточенный нож, шило, корда и резиновый клей. Сапожник, известный в те годы на весь ярославский Перекоп. Дом его постоянно был завален чужой обувью. Заказы на ремонт. Дед не знал нужды в деньгах, даже считал себя богачом в сравнении с соседями. Он любил по выходным как следует гульнуть напоказ. И вот тогда, сбрасывая мирную личину, становился похож на киношного викинга не только внешне, но и по своей изначальной сути…

День рождения у него был 9 мая, в этот день он обязательно напивался, ходил по Декабристовке, кричал «Сталя!» (Сталин то есть), и потом, когда он уставал, моя глухонемая бабушка уводила его домой. Полежать. Отдохнуть.

– Ну а что же со мной? – спросил я доктора, который убирал стетоскоп. – Вот вы говорите, что это не сердце.
– Отнюдь, – сказал доктор.
– А что тогда?
– Скорее всего, остеохондроз. Возможно, банально продуло. Ну и нервы, конечно. Куда без них.
– Остеохондроз? Так это же ерунда!
– С ним тоже нужно искать общий язык. Особенно в таком нежном возрасте.

Мне стало неловко, что я оторвал занятых людей от более важных дел. Захотелось схватить лопату, лом и пойти ставить новые трудовые рекорды. Но меня отправили на больничный.

Нет, нельзя нам вот этого всего – болеть, хандрить, бездельничать…

Вот выйду на пенсию. Стану сапоги тачать. Там и похандрю.