Товарищ Луначарский
10.07.2012 00:00
Атмосфера этого заведения способствует «съезжанию крыши»

Товарищ ЛуначарскийУстраивались мы как-то вместе с приятелем Саней на работу в одно серьёзное госучреждение, где отдел кадров долго проверяет кандидатов на предмет здоровья и особенностей личной биографии. В числе прочего нас попросили принести военные билеты и поинтересовались, где мы служили.

– А я из армии «белых беретов», – улыбнулся Шурик. – Дивизия «косарей запаса».

Меня взяли на работу, а друга – нет. Но он не унывал и вскоре устроился в менее придирчивую организацию. А заодно поведал мне свою историю симулянта-«уклониста».

В начале лихих 90-х 17-летний Саня твёрдо решил, что отдавать почётный долг Родине, рискуя вернуться домой в цинковом гробу, он не желает. А значит, ему как-то придётся от армии косить.

Начались увлекательные беседы со знакомыми «уклонистами». Одни советовали писаться днём и ночью. Другие рекомендовали испортить себе желудок, например съесть закатанную в хлебный мякиш марганцовку и заработать гарантированную язву. Третьи надоумили притвориться наркоманом или геем. Четвёртые предлагали закосить под заранее выбранный неврологический или психиатрический диагноз.
Последняя идея показалась Сане заманчивой. Один из симптомов невроза – вегетососудистая дистония – имеется чуть ли не у каждого второго. Участковый врач после задушевной беседы и большой коробки конфет написала ему этот диагноз, а также зафиксировала, что с детства он отличался нервозностью и страдал лунатизмом. Справка о травме головы тоже имелась – в 7 лет упал с велосипеда и неделю пролежал в больнице с подозрением на сотрясение мозга.

Затем пришёл черёд обследования в психоневрологическом диспансере. Чтобы успешно пройти тесты и не проколоться, симулянт Шурик долго изучал по медицинской литературе свой диагноз и постарался максимально вжиться в образ неврастеника, не перебарщивая с фантазиями. Это ему удалось на славу. Помогли и советы специалистов-уклонистов.

Во время энцефалографии Саня незаметно сунул себе под язык батарейку от часов. Пока шёл процесс сканирования биотоков его мозга, мысленно представлял себе безумные и ужасные картинки и ситуации. Вскоре Саню госпитализировали для обследования в тихое живописное местечко в Подмосковье, славившееся прежде великими художниками, а ныне – известной психиатрической клиникой. Поместили его в отделение, предназначенное для несовершеннолетних.

Первое впечатление от «дурки» оказалось шокирующим. По коридору, вереща и воя, носились весёлые пациенты, от которых приходилось уворачиваться. Палаты оказались без дверей, поэтому невозможно было укрыться от посторонних взглядов. Даже в туалет следовало ходить под надзором сестёр и нянечек. Имеющиеся двери были всегда заперты, и открыть их мог только медперсонал специальными квадратными «открывалками».

Чтобы избавиться от неприятного тюремного ощущения, на второй день Санёк украл ложку и сделал из неё отмычку для дверей. Но медики моментально узнали о пропаже и тут же объявили особый режим с запретом курения, посещений и прогулок. Пришлось спрятать злополучную ложку под надорванный линолеум в пустующей палате и организовать из психов поисковую группу. Вскоре пропажа была найдена ко всеобщему ликованию.

Обитателей больницы можно было условно распределить по пяти ступеням своеобразной иерархической лестницы. Элитой считались почти вольные «военкоматчики» вроде Сани. Они ходили в личной одежде, у них водились деньги и сигареты, а на выходные их отпускали домой. Уровень пониже занимали токсикоманы, выжившие самоубийцы и направленные на обследование малолетние преступники – за ними надзор был посильнее, и их щедро пичкали лекарствами.

На среднем уровне располагались «интернатчики». Многие из них оказались вполне нормальными ребятами. Просто так уж сложилось, что в начале 90-х годов в интернатах не хватало койко-мест, вот и практиковалась отправка провинившихся подростков в многомесячные ссылки в детский «дурдом».

Низшей кастой считались пациенты с умственной отсталостью и реальными психиатрическими диагнозами. От них все старались держаться подальше и нещадно били их при попытках вступить в контакт с «разумными» соседями. И, наконец, на самом дне находились своего рода «неприкасаемые» – «овощи», жизнь которых абсолютно бессмысленна и бессознательна.

Большинство «военкоматчиков» беззастенчиво и целенаправленно косили. Например, Санин сосед по палате юный металлист Серёга притворялся больным психозом. Утверждал, что по ночам к нему в окно ломятся монстры с когтистыми лапами и прочие жуткие гады. Даже договорился со знакомым, и тот накатал на него заявление: «На мою машину, стоявшую у подъезда, набросился Сергей Л., и раньше проявлявший немотивированную агрессию. Он бил её руками и головой, сломал зеркало заднего вида, ползал вокруг неё и плакал, а когда я пытался его успокоить – укусил меня за руку».

Серёгу забрали в милицию, потом направили в психдиспансер, и вскоре он оказался в живописной подмосковной психушке.

Насмотревшись на артистичных «коллег», Шурик забеспокоился, что его симптомы на их фоне выглядят бледно. Он решил для верности ещё прикинуться лунатиком, чтобы врачи уж точно не усомнились в его неврозе. Проснувшись среди ночи, встал и вышел из палаты, незаметно подсматривая из-под чуть приоткрытых век.

Дежурная медсестра, как назло, крепко спала на посту в дальнем конце коридора. Пришлось её разбудить, пнув подвернувшийся на пути стол. Сестричка с опаской подошла к «сомнамбуле», отвела в палату и уложила. Саня сохранял серьёзный вид, изо всех сил стараясь не засмеяться. На следующую ночь он повторил свой выход. Так его личное дело пополнилось «подтверждёнными случаями лунатизма», а соседи по палате стали называть его «товарищ Луначарский».

Сане пришлось подолгу беседовать с психиатром и невропатологом, проходить контрольные тесты. Все пристрастные допросы он выдержал с честью и никак не прокололся.

В общей сложности мой друг провёл в «дурке» две недели минус выходные. По его словам, сама атмосфера данного заведения способствовала «съезжанию крыши». Под конец ему самому порой хотелось впасть в детство, от души дать кому-нибудь в морду и удавить старшую медсестру – злющую тётку, очень похожую на фрёкен Бок.

От скуки он писал матерные стихи, которые потом зачитывал вслух. Многие психи и «интернатчики» стали горячими поклонниками его творчества. Кстати, это хобби неожиданно вписалось в его диагноз – как известно, среди поэтов немало неврастеников и психопатов.

Саню признали ограниченно годным, призвать его можно было лишь на нестроевую службу и только в военное время. Правда, после психушки ему пришлось несколько месяцев приходить в себя, возвращаясь в нормальное состояние, слишком уж он вошёл в образ.

– Вот только теперь обидно, что мне доктора разрешение на оружие не дают! – пожаловался Александр. – Ни травматику уже не купишь, ни ружьё приличное. На охоту с друзьями хожу с пневматической духовушкой. И выпрашиваю у друзей стрельнуть по-настоящему разок-другой, когда егерей рядом нет. Спасибо, хоть права водительские мне выдали, да и то пришлось в диспансер ходить как на работу, договариваться-объясняться. А что самое смешное – сейчас, в наши дни, в армию спокойно берут неврастеников с моим диагнозом! Если только они не сумеют доказать, что поражение их нервной системы носит особо тяжёлый и запущенный характер.

Алексей ДЁМИН