О том, что Олли пропал, я узнала примерно год назад, прочитав объявление на автобусной остановке в немецком городке Дибурге: «Разыскивается Оливер Веллер, 1959 г. р., вышел из дома днём 1 мая, и с тех пор о нём ничего неизвестно».

Всмотрелась в фотографию широко улыбающегося немолодого немца и узнала своего приятеля Олли – «Рассеянного профессора», как его прозвали в городке, где я тогда жила.

Нас с ним подружили велосипеды. Несколько лет назад я ехала мимо его дома на велике, и у меня вдруг слетела цепь. Пришлось притормозить у какой-то крохотной хибарки. Оттуда вышел человек странного вида, помог мне с цепью и на прощание сказал:
– Зови меня Олли. А если однажды станет тоскливо, обязательно заходи на кофе. Тем более что мы соседи.
– В крохотном Дибурге все соседи, – отшутилась я.

В этом городе совершенно нечем заняться, так что я пару раз заглядывала в скромный домик Олли, увешанный портретами счастливых детей.

Олли не рассказывал о себе, но я видела, что он крайне одинок и беден: велосипед с помойки, самая дешёвая еда, изрядно поношенная одежда, кнопочный телефон, обмотанный изолентой. Кофе – растворимый. Из разговоров выяснилось, что этот домик – социальное жильё, такое в Германии дают безработным и малоимущим.

Но почему он так бедно живёт? Об этом я узнала на его юбилее.

– Приходи ко мне на шестидесятилетие, – сказал он как-то раз.

Я даже не смогла скрыть удивления – выглядел он гораздо старше.

Свой день рождения Олли праздновал в привокзальной пивнушке, которую все приличные бюргеры брезгливо обходили, и я бы ни за что не зашла туда, если бы не приглашение. В сигаретном дыму различила старика в окружении, как мне показалось, местных маргиналов. Именно они, чокаясь за Олли бокалами мутного пива, рассказали мне его историю.

Оказалось, ещё несколько лет назад Олли величали не иначе как «профессор Веллер». Он работал заместителем директора местной гимназии, преподавал английский и французский, был любимцем коллег и гимназистов, а также одним из лидеров регионального отделения партии зелёных. Солидный, преуспевающий человек…

Хозяйка пивнушки, Хайке, поведала мне и о его семье – никогда не работавшая красавица-жена, двое прекрасных детей.

– Почему же сейчас Олли… такой? – спросила я тихонько, чтобы никто не услышал.

Хайке вздохнула:
– Сначала жена ушла к другому. Оставшись с детьми-подростками, Олли мало ими занимался. Дети выросли, уехали учиться во Франкфурт и Гамбург. Ни разу к отцу не приезжали. Олли много работал, чтобы оплатить их обучение. Продал машину, дом. Перестал следить за собой. Добили его проблемы на работе. Один раз сорвался на ученика – накричал. Такое у нас не прощают, и Олли с позором уволили из гимназии. Хорошо, что власти дали ему муниципальную хибару и оставили профессорскую пенсию, которую он почти целиком отправляет детям. Вот так из уважаемого профессора Веллера он превратился в городского сумасшедшего по прозвищу Рассеянный Олли.

Хайке, вдруг рассмеявшись, обратилась к гостям:
– Помните, как Олли забыл в автобусе бумажник с паспортом и кредитками? А потом в полиции объяснял, что в тот момент «размышлял о судьбе Германии»?
– А ещё он на собрании партии выступал против коррупции в «Гринписе». Но разве могут коррупционеры бороться сами с собой? – подхватил кто-то.
– А по утрам этот безумец ходил по квартирам беженцев, будил их, чтобы учить немецкому, а они на него злились.
– А что он учудил на народном гулянье! Взгромоздился на сцену с лекцией о вреде глобализма. Все так смеялись!
– А в прошлом-то году что было! Явился на выпускной в гимназии в рубашке с ценником за шиворотом и букетом цветов, сорванных в чужом палисаднике. Олли, неужели у тебя не нашлось денег на цветы?
– А помните его письма в бундестаг с цитатами из Гёте?

Пивнушка содрогалась от смеха. Олли смеялся вместе с остальными.

– А что толку в моих невразумительных словах? Чтобы власти призадумались, я цитирую великих писателей. Может, хотя бы к ним прислушается наше правительство… И своим детям пишу от руки, цитируя афоризмы великих, – он понизил голос, обращаясь ко мне: – Как думаешь, они их читают?
– Почему дети с тобой не общаются?
– Я это заслужил. Полностью погрузился в работу, мало занимался воспитанием. Редко говорил, что очень их люблю. А когда жена ушла, плохо их кормил – полуфабрикатами. Я никудышный повар, мне скучно читать поваренные книги. Однажды подарил сыну лыжный костюм, и он мне сказал, что у него уже есть два, а снега у нас не дождёшься, – папа, какие лыжи? Вот таким я оказался неумелым папашей, – он пытался всех рассмешить, да и сам смеялся, но я чувствовала, что он сдерживает слёзы.

– А помнишь, как ты на собственные деньги купил тридцать пожарных касок и тридцать противогазов, чтобы научить своих гимназистов бороться с пожарами? – хохотали гости.
– Вот такой я недотёпа, – вторил им Олли и делал вид, будто ему очень весело. – Умное руководство весьма своевременно от меня избавилось.
Когда вечеринка закончилась, он вышел на улицу, забыв все свои подарки, и Хайке бежала за ним с пакетом безделушек.

Последний раз я видела Олли за пару месяцев до его исчезновения – в начале весны случайно столкнулись на улице. Тогда в Германии уже вовсю бушевала эпидемия. Соблюдая рекомендованную дистанцию, он не обнял меня при встрече, как делал раньше, и не пригласил к себе. Бормотал что-то о политике и коронавирусе, о минусах дистанционного обучения, о том, что прививки могут и навредить. На прощание, видно, хотел сказать что-нибудь приятное, но, не найдя ничего подходящего, выпалил:
– Весна пришла, самое время устраивать пикники с детишками. Как я хочу на пикник под солнцем! – он запрокинул голову. – Небо ясное, вот только я зря его копчу.

Это последние слова, которые я от него услышала. Потом пару раз набирала его номер, но никто не отвечал. Решила, что, как и большинство немецких пенсионеров, Олли панически боится ковида, вот и «заморозил» все контакты. И лишь спустя полгода увидела на остановке его фотографию с подписью «Разыскивается… Ушёл из дома и не вернулся».
Куда ушёл? Почему? Кто его ищет?

Несколько недель мысли об Олли не покидали меня. В надежде узнать подробности я пошла в привокзальную пивнушку.

– Хорошо, что ты не забыла о потеряшке Олли, – радостно встретила меня Хайке. – Мы тоже иногда его вспоминаем.

По её словам, сначала соседи заметили, что в домике Олли несколько недель не горел свет. Решили зайти. Когда на стук никто не открыл, толкнули дверь, она оказалась не запертой. В кухне на столе обнаружили бумажник, все документы, включая медицинскую страховую карточку и паспорт, банковские карты, несколько евро мелочью и разрядившийся телефон. Вызвали полицию. Стали вспоминать. Одна соседка видела, как 1 мая днём он вышел из дома налегке и направился в сторону поля. Полиция обошла с собаками всю округу. Однако никто его не видел, собаки след не взяли.

– Мы перебрали все его фотки последних лет. Нет ни одной, где он выглядит серьёзным, – везде смеётся или корчит рожи. Вот и пришлось размещать на объявлениях его «весёлую» фотографию, – разливая пиво, тараторила Хайке.
– А родственники? Дети?
– Полиция им сообщила. Приезжала дочь, сдала его домик в аренду новым жильцам. Ведь пока не найдут тело, Олли не числится умершим и дом продать нельзя.

Весь вечер посетители пивнушки судачили о нём и размышляли, куда он мог деться. Вспоминали, что у него друзья в Ирландии, Дании, даже в Австралии. Но если бы он сел в самолёт, об этом бы узнала полиция.

– Ему не на что жить, а тем более разъезжать. Все его кредитки, деньги и документы остались дома. Без них он даже в гостиницу не заселился бы.
– Неужели нет никаких версий? – возмутилась я.
– У полиции нет, а у нас есть, – подмигнул мне мужчина в красном пальто. – Сложи два и два. Кому выгодна пропажа Олли? Кто сейчас получает его профессорскую пенсию и деньги за сдачу жилья? И так будет много лет, пока дело не закроют за давностью.
– То есть он ушёл в никуда, чтобы помочь детям материально?
– Я такого не говорил, я не сплетник, – пробормотал мужчина.

И я вспомнила последние слова Олли: «Я понапрасну копчу это небо».

Он всегда пытался рассмешить собеседников, хотя у него плохо получалось. Хотел быть нужным людям – не удавалось и это. Его разглагольствования о мире, политике, смысле жизни никто не слушал. Письма с цитатами из классиков никто не читал. Но… он получал большую пенсию. Себе оставлял крохотную часть, а остальное отправлял детям. Получается, решил больше не тратиться на уценённый кофе и самый дешёвый хлеб?

– Думаешь, Олли покончил с собой? – спросила я тихонько, нагнувшись к Хайке через стойку бара.

– В десяти километрах отсюда есть большое болото, – прошептала она. – Но собаки ничего криминального не обнаружили. Видно, он не только в языках разбирался, но и следы заметать умел. Ну, не нам с тобой это выяснять, пусть полиция ищет. Иногда Олли выпивал у нас и тогда вспоминал своих детей – очень мучился, что мало давал им, пока жили вместе. А когда наши гости расходились, даже плакал иногда, – Хайке старалась казаться спокойной. – Слушая его, я часто думала: хорошо, что у меня нет детей, – не по кому убиваться. Знаешь, сколько историй одиноких стариков я наслушалась здесь, за стойкой? Вот, например, на прошлое Рождество сгорел дом Вилли вместе с хозяином. Полицейские решили, что он случайно оставил конфорку включённой. Но я-то знаю, что больше всего на свете Вилли боялся праздников, когда во всех домах пируют весёлые семьи, а он сидит один за пустым столом. А ведь у него трое детей. Они даже урну с прахом не забрали. Мы тут, в пивнушке, собирали деньги на место в колумбарии.

…Бредя по тёмной дибургской улице, я думала об Олли. Одинокий нищий старик, а ведь ему было всего шестьдесят. Вспоминала фотографии на стенах его домика: счастливая обеспеченная семья – красивая, ухоженная жена, румяные дети, солидный, ещё молодой Олли. И ведь имелись же у него коллеги, ученики, соратники по партии. Но в итоге он остался абсолютно один, вдобавок получил дурацкое прозвище.

В Германии принято не зашторивать окна, дабы демонстрировать согражданам свой примерный, приличный, идеальный быт. В домике Олли сейчас тоже горел уютный, тёплый свет. Возможно, там теперь живёт кто-нибудь более счастливый и нужный, чем он?

А ведь он был нужен мне. Почему я не сказала ему об этом? Наверное потому, что сама чувствовала себя нужной ему, и мне хватало.

С тех пор прошёл год. Я вернулась в Россию и недавно, уже на московской автобусной остановке, увидела объявление. Разыскивалась старушка с простым русским именем и очень распространённой фамилией. «Ушла из дома и не вернулась»… Я сразу же вспомнила Олли и быстро набрала по видеосвязи номер хозяйки дибургской пивнушки.

– Привет, Хайке! Ты хорошо меня слышишь? Олли не нашёлся? – прокричала я в смартфон.
– Нет, но я рада, что ты его ещё помнишь, – ответила Хайке.