– Дмитрий Константинович…
– Марина, называйте меня, пожалуйста, просто Дмитрий.

– Американская привычка – обращение без отчества?
– Да.

– Рейтинги ток-шоу «Большая игра», которое вы ведёте в паре с Вячеславом Алексеевичем Никоновым, зашкаливают. Чем это можно объяснить? Почему зрителя заинтересовали политологи, а не поп-звёзды?
– Скажу честно, я не очень слежу за рейтингами. Мне говорят, что они приличные, и это меня устраивает. С другой стороны, у нас аналитическая программа, поэтому мы не пытаемся соревноваться с передачами развлекательного жанра. Однако комплименты в адрес «Большой игры» я могу принимать только в рамках своего сегмента. Я отвечаю лишь за эфир по будням в 22.45.

– Как задумывалась эта программа?
– Когда мы начинали её делать в 2018 году, тон разговора был совсем иным, нежели сегодня. Мне поступило предложение от Первого канала, и речь шла о дискуссионной программе с двумя ведущими. Вячеслав Никонов представлял российскую политику, а я объяснял американскую. Интрига состояла в столкновении двух подходов, двух точек зрения. Но в последнее время это стало неактуально, потому что сегодня я не в состоянии защищать точку зрения администрации Байдена. Поэтому программа плавно эволюционировала.

– Какую роль вы играете в выборе гостей?
– Я не играю роль, я сам их выбираю. А руководство Первого канала, естественно, их утверждает. Но чтобы мне хоть раз навязали гостя против моего желания – такого не было. Также мне никто не пытается диктовать, что я должен говорить. Я иногда читаю, что на телевидении якобы существуют некие методички, но сам никогда с таким не сталкивался.

Как вы знаете, я много лет прожил в Америке, там есть такое выражение – «тим-плеер» (team player), то есть человек, который играет за свою команду. Раньше я возглавлял свою организацию в Вашингтоне, а сейчас я – однозначно лояльный член команды Первого канала. Поэтому, понятно, не стану приглашать в программу людей, которые стремятся к стратегическому поражению России.

Однако когда у нас появлялись американские гости, мы относились к ним с уважением. В более спокойные времена мы даже приглашали людей, очень критически настроенных к России. Они не стеснялись говорить о неправильности российской позиции, но мы давали им высказаться, считая это допустимым в целях дискуссии.



– На сайте есть выпуски «Большой игры» с английским переводом. Американцы смотрят ваше ток-шоу?
– Среди русскоязычных американцев у «Большой игры» достаточно большая аудитория. Также я знаю, что по этой программе русский язык изучают в Госдепартаменте. И её – полностью или отрывками – смотрят официальные лица довольно серьёзного уровня. Наверное, им не вполне нравится то, что я говорю. Через третьи лица я слышал, мягко говоря, не комплиментарные отзывы.

– Пятьдесят лет назад вы эмигрировали в США. Насколько сильно в ваших глазах Россия изменилась за эти годы?
– Это совершенно разные страны, хотя сегодня Россия становится несколько более закрытой по причинам, которые легко понять. Я уезжал из СССР в начале эпохи застоя, в период господства государственной идеологии. Было очень трудно высказать мнение, отличное от официального. На телевидении тогда отсутствовали политические ведущие, на экране появлялись дикторы, которые произносили утверждённый текст. А сейчас у меня вообще нет никакого заранее подготовленного текста. Я даже не использую телесуфлёр! Зато я использую свой здравый смысл. Во-первых, я с очень многим согласен в политике России, а во-вторых, страна воюет. И было бы странно на Первом канале иметь ведущего, который резко расходится во мнении с государством.

– Русские СМИ более свободны по сравнению с европейскими и американскими?
– Я давно не бывал на американских либеральных каналах, меня просто не приглашают. Это произошло резко, как только мне стали приписывать близость к Дональду Трампу, что является художественным преувеличением. А впоследствии я и вовсе стал ведущим Первого канала в России, так что дать мне возможность высказываться – для них неприемлемо. Не думаю, что поступило указание, тем более из Белого дома. Это просто выбранная ими линия «отмены культуры». Когда кто-нибудь не вписывается в их понятия прекрасной политкорректности, такого человека просто игнорируют.

Однако в Америке всё-таки есть «Фокс-Ньюс», у которого альтернативная точка зрения. К их чести, там существуют разногласия даже среди сотрудников телекомпании. (Сообщение об уходе Такера Карлсона с канала «Фокс-Ньюс» поступило, когда верстался номер. – Ред.) А вот на других каналах, особенно либеральных, – уже давно стёрты различия между репортажем и оценочным комментарием.

Я вам приведу пример. Им недостаточно сказать «российская агрессия на Украине». Нет! Они говорят «неспровоцированная жестокая российская агрессия на Украине». И добавляют все эти крайне негативные эпитеты ещё до того, как сообщают, а что же произошло, о чём идёт речь.

Когда я в конце шестидесятых – начале семидесятых работал в Институте мировой экономики и международных отношений в Москве, там были люди с независимым мышлением, включая директора института Николая Николаевича Иноземцева и его первого заместителя Евгения Максимовича Примакова. Так вот: прежде чем высказать свою точку зрения, они были обязаны произнести некие ритуальные формулы, сослаться на классиков марксизма-ленинизма и, уж конечно, не забыть процитировать Леонида Ильича Брежнева. И хотя сегодня в Америке необязательно цитировать президента Байдена, совершенно обязательно произносить ритуальные враждебные заклинания в отношении предполагаемых противников. Это не та свобода слова, которую я застал, когда в 1973 году приехал в Соединённые Штаты.

– Вы однажды сказали, что самое большое влияние на вас оказали президент США Никсон, с которым вы много работали, и ваши родители. Ваш отец – правозащитник Константин Михайлович Симис, а мама – адвокат Дина Исааковна Каминская. Чему они вас научили в первую очередь?
– Они меня научили честности, моральным устоям, которые были очень важны в нашей семье. Они научили тому, что было не очень свойственно советской оппозиционной интеллигенции, а именно – терпимости. То есть тебе необязательно соглашаться с человеком, чтобы уважать его. Это было особенно развито у моих родителей, поскольку они были адвокатами и регулярно защищали политических диссидентов, с которыми не всегда соглашались. Порой родителям было очевидно, что это не те люди, которых они бы хотели видеть во власти или в числе своих личных друзей. Но они считали, что все имеют право на свою позицию, и защищали их на полную катушку.

А сегодня я вижу иную ситуацию. Радикальная оппозиция абсолютно не признаёт за другими права на собственное мнение. Меня даже умиляет, когда какие-то люди называют своих идеологических противников «нерукопожатными». Умиляет, потому что не очень-то и хотелось пожимать руку большинству этих людей.

Тут надо понимать, что одно дело – критиковать власть, а другое – откровенно желать поражения своему государству. Для меня лично такое абсолютно неприемлемо. Это совсем не то, к чему меня приучали родители.

– Ваш переезд в Россию…
– Но это не совсем так! Хотя работаю большей частью в Москве. 31 декабря прошлого года был мой последний день в качестве главы Центра национальных интересов в Вашингтоне, который я возглавлял с момента его создания в 1994 году. Однако я ещё два года назад говорил совету директоров, что хочу выйти в отставку, когда мне исполнится семьдесят пять. И вот в октябре мне исполнилось. Так что завершение моей деятельности выглядит естественно, поскольку Центру нужен новый лидер, а у меня появилась возможность заняться чем-то новым.

Моя жена Анастасия только что приехала из Вашингтона в Россию. У нас в предместьях Вашингтона, в ста километрах от столицы, есть дом с большим земельным наделом. Это национальный парк Шенандоа, там горы, там совершенно другое население, более консервативное, нежели в Вашингтоне. И с этой Америкой я не порывал. Но сегодня нахожусь в Москве, и это нормально – находиться там, где работаешь. У меня четыре выпуска программы в неделю. Естественно, я не могу этим заниматься из Вашингтона.

– То есть у вас жизнь на две страны?
– Сейчас моя жизнь происходит поимущественно в Москве. И лукавить не буду: я считаю, что в конфликте между Россией и Америкой не права Америка. Но, говоря это, я не выступаю против интересов Соединённых Штатов! Просто я выбрал профессию, в которой важна честность. Так неужели мне сейчас, в семьдесят пять лет, нужно поменять свою позицию и не быть честным по отношению к Америке, где у меня много друзей и с которой связана большая часть жизни? В наши дни происходит историческая борьба, и я считаю, что в этой борьбе администрация Байдена не права. Она абсолютно несправедлива в отношении России. Занимает неразумную позицию с точки зрения американских интересов. И играет с третьей мировой войной. Говорить то, что я думаю, для меня очень важно.

И последнее. То, как обошлись с Россией за последние два года… Я такого не ожидал. Я скептический человек по натуре, но не предполагал, что коллективный Запад организует крестовый поход против России. Я не ожидал такой невероятной антипатии не просто к российской власти, но и к российскому народу. И, согласно моему личному моральному кодексу, важно показать в этой не самой простой ситуации, что я идентифицирую себя с русским народом. Мне кажется, для свободного человека это абсолютно нормальная позиция. Хотя далеко не все в Вашингтоне согласятся с моей интерпретацией достоинства и свободы.

– Ваша супруга Анастасия, дочь известного советского и российского дипломата Дмитрия Рюрикова, поддерживает вас в этом?
– Жена поддерживает меня полностью. Она родилась в России, и у неё есть российское гражданство. Кроме того, она тридцать лет жила в Америке, и было бы странно, если бы у неё не было американского. В Америке она стала успешным театральным художником, одним из основателей Synetic Theater – «Синетического театра». Получала престижные премии. Она училась во ВГИКе, по образованию художник-постановщик. Сейчас продолжает заниматься творчеством, пишет картины и регулярно выставляется, от Москвы до Нью-Йорка и от Монако до Гонконга. Вдобавок успешно ведёт свой ювелирный бизнес. Пытается многое делать в России, но, впрочем, это только начало.

– Ваш сын Дмитрий родился уже в Америке. Как он воспринял вашу жизнь на две страны?
– Что касается сына, то он абсолютно независимо от нас и раньше нас приехал в Москву, где стал писать для ведущих американских изданий. А недавно перешёл на серьёзную должность в российском новостном агентстве «Спутник». Живёт в Москве со своей русской женой.

– Вы не раз оказывались в сложных, неоднозначных ситуациях и выходили из них достойно. Что вам помогало?
– Мне, в общем-то, повезло. В 2017–18 годах в Соединённых Штатах расследовали моё участие в так называемом российском вмешательстве в американские выборы, и это был, мягко говоря, неприятный процесс. В докладе специального прокурора Мюллера меня упоминают около ста раз. Мне и моему Центру там посвящён специальный раздел на десять страниц. Конечно, я не собирался сдаваться, и, прямо скажу, наши финансовые ресурсы позволяли нам иметь лучших адвокатов. К тому же я оказался не самым ценным свидетелем для дачи показаний против Трампа. Но всё равно происходившее было крайне неприятно. Мне приходилось ездить на беседы, которые в Америке называют «интервью», но, наверное, кто-то назвал бы их допросами. И, опять-таки, три адвоката сидели рядом со мной, что помогало.



И вот в те дни я приезжаю в Москву и получаю приглашение стать ведущим Первого канала. Это меня заинтересовало. Я ещё с начала девяностых мечтал создать свою программу на российском телевидении. То есть сбылась давняя мечта. Кроме того, такая возможность поддержала меня морально. Если бы я тогда оказался один на один с американской политкорректностью, было бы труднее.

И второе, что мне тогда очень помогло. При всём давлении на меня и на Центр национальных интересов наш престижный совет директоров во главе с четырёхзвёздным генералом, бывшим заместителем главнокомандующего войсками США в Европе, решительно выступил в поддержку моего права вести программу на российском телевидении. И это мне очень помогло в плане моего личного отношения к Америке.

Я часто вижу понятную в нынешних условиях враждебность к США. Ведь многим хочется ответить на омерзительную русофобию полным отвержением Америки. Но я знаю из своего личного опыта, что это упрощение. Америка серьёзнее и сложнее. Поэтому я очень благодарен президенту Владимиру Путину за то, что он чётко сказал: Россия борется не с англосаксонскими странами, не с населением, не с традициями. Это борьба с глобалистскими элитами, которые контролируют сейчас большинство государств коллективного Запада. И то, что Путин так сформулировал официальную политику России, помогло мне совершить переход. Я принял не только единственно правильное, но и единственно достойное решение.

– Россия для вас Родина?
– Я сформулировал своё определение Родины в 1992 году, когда жил в Москве в гостинице «Националь» и договорился пообедать в ресторане «Савой» с Егором Гайдаром. Он занимал государственные посты, а я возглавлял центр российских и евроазиатских программ Фонда Карнеги. В ресторан я отправился пешком и пересекал Тверскую улицу по подземному переходу. И увидел всех этих стариков и старушек, которые продавали какие-то жалкие пожитки. На меня это произвело большое впечатление.

Когда я появился в «Савое», Гайдар уже сидел за столиком. И первое, что сказал… Так смотрит на меня и говорит: «Дмитрий, что-нибудь случилось? У вас ужасное настроение?» Я ответил: «У меня нет ужасного настроения, я очень рад с вами познакомиться. Но сейчас видел такое, что меня действительно огорчило». И рассказал об этих стариках, торговавших у перехода. Он на меня посмотрел, и вот верите… Я понял, что до этого был для него важным иностранцем, хотя и русского происхождения. А тут он на меня посмотрел явно покровительственно и сказал: «Дмитрий, а вам не приходило в голову, что, может быть, они впервые в жизни делают что-то полезное?»

И я понял, что с этого начинается Родина. У тебя либо есть сострадание к своим старикам, либо нет. И тут нечего обсуждать. Это вопрос не мнения, это вопрос группы крови.

То же самое происходит сейчас. Кому-то хочется дискутировать, что Россия должна была вести себя иначе и не доводить до сегодняшнего положения. Это вполне резонная тема для разговора. Но для меня всё начинается с другого. Когда я вижу, какие могущественные силы сплотились, чтобы нанести стратегическое поражение России, мне абсолютно ясно, что я не могу это поддержать. Понимаете? Для меня это не вопрос выбора. Это вопрос моей самоидентификации. И если у человека нет этого чувства идентификации со своей страной, когда с ней пытаются сделать такое, то значит, Россия – не его Родина. А если такие чувства есть, то Россия для тебя – Родина. Любовь к стране, где ты родился и воспитывался, вполне естественна.