Читательница из Белебея попросилась ко мне в друзья в социальной сети. Помню, даже сердце тогда заколотилось. Но, сколько я ни всматривался в её лицо, узнать знакомую не смог. А ведь башкирское имя оказалось то же. Или я запамятовал за давностью лет?

Внимательно просмотрел все фотографии на её странице и лишь в самом конце увидел лицо этой приятной женщины в молодости – совершенно незнакомое. И разочарованно вздохнул.

Тогда мне было двадцать. На заводе срывался план выпуска большегрузных прицепов, предназначенных для Уренгоя – оттуда тянули газовую нитку в Восточную Европу. Строительство находилось на контроле у министра, все понимали, что невыполнение плана непосредственно скажется на зарплате и премиях. Мне предстояло поехать в башкирский город Белорецк, на завод, где изготавливались нужные пружины, добиться срочной отгрузки нескольких комплектов, чтобы их доставили по железной дороге.

– Марьванна, – обратился к нашей начальнице снабженец Леготин, сильно переживавший за премию, – пускай Гришин хотя бы один комплект привезёт с собой. Молодой, штангой занимается, для него это тренировка. Зато мы в этом месяце ещё один прицеп успеем выпустить.

Предложение начальнице очень понравилось.

– Михаил, – попросила всегда суровая и озабоченная Мария Ивановна, – ты уж меня не подведи.

Я только что вернулся из армии, был самостоятелен и самонадеян.

– Да не переживайте, – браво ответил я. – Всё будет в ажуре!

И отправился в командировку: сначала на междугородном автобусе, потом на поезде и в конце – на самолёте местных авиалиний.

На заводе очень удивились, что я приехал в такую даль, но без проволочки отгрузили комплектующие. Правда, были изумлены, когда я попросил выдать мне ещё один комплект с собой. По-доброму подтрунивая, аккуратно упаковали в мешок двенадцать пружин общим весом около 36 килограммов. Толстой верёвкой обмотали крест-накрест и сделали лямки, чтобы удобнее было нести. Согнувшись от тяжести, на другой день я отправился в обратный путь.

Добираться с таким багажом через полстраны тяжело. Я решил заехать к своему другу Колянычу, он в то время служил в Куйбышеве. Шёл четвёртый месяц после призыва, и мне хотелось поддержать «духа» морально.

Кое-как поместив габаритный мешок в камеру хранения, поехал на трамвае в воинскую часть. С молодым ротным, недавно окончившим училище, без труда удалось договориться, чтобы Коляныча отпустили в увольнительную. Весь день мы с другом беспечно бродили по городу, сидели в кафе, катались на теплоходе по Волге, а потом рядовой Коляныч поехал провожать меня на вокзал.

В очереди в кассу я и увидел её.

Я и раньше встречался с девушками, провожал, с кем-то даже целовался, но, когда мы с ней встретились взглядами, я почувствовал, как впервые в сердце нежной обволакивающей волной вливалась настоящая любовь. От её необыкновенной восточной красоты я тотчас потерял голову. Хотелось смеяться, шутить, обнять весь мир. Только почему-то вся самоуверенность с меня слетела, язык не слушался. Не знаю, как долго я стоял истуканом, рассматривая чудесное создание, но девушка улыбнулась первой – видно, заметив мою нерешительность. О, какая это была улыбка!

– Меня Миша зовут, – произнёс я совсем по-детски, чувствуя, как лицо горит румянцем, и протянул вспотевшую ладонь. – Будем знакомы.
– Винария Ахметгалиева, – ответила она легко, в упор разглядывая меня смеющимися янтарными глазами. – У тётушки в гостях была, вот, домой еду, в Белебей.

Около неё стояла ещё не старая женщина, одетая в цветастое платье, с высокой, по тогдашней моде, причёской. Тётушка смотрела на меня внимательно, с хитрым прищуром. В силу возраста и опыта она, очевидно, быстро догадалась о моих внезапных чувствах к её племяннице.

– Молодой человек, разрешите поинтересоваться, – спросила она, сдержанно улыбаясь. – А вы далеко едете?

От мысли, что Винария сейчас купит билет, навсегда уедет в свой Белебей и я её больше никогда не увижу, на душе стало до того тоскливо, что хотелось плакать. И я, сам от себя не ожидая, соврал:
– В командировку в Белебей!

У друга Коляныча отвисла челюсть, а миндалевидные глаза Винарии радостно вспыхнули.

– Вот мне и попутчик! – воскликнула она. – А вы, тётушка, всё переживали, как я доберусь одна.
– Михаил, я на вас надеюсь, – открыто улыбнулась женщина и как бы в шутку погрозила пальчиком. – И не шалите!

Сообразительный Коляныч спохватился, что ему пора возвращаться в часть. Проводив его до остановки, мы с Винарией сели на привокзальной площади на скамейке. Я угостил её мороженым. У нас возникло столько вопросов друг к другу, что едва не прозевали свою очередь. Вовремя прибежавшая запыхавшаяся тётушка позвала нас:
– Ну, до чего ж молодёжь пошла безответственная, – беззлобно посетовала она. – Успеете наговориться!

Мы купили билеты на проезжающий поезд и скоро были в пути. Спать не хотелось, вышли в тамбур. За окном проносились станции и полустанки, на миг освещая светом крошечное тусклое пространство. Обнявшись, мы стояли лицом к лицу, поминутно жарко целуясь.

От близости юного тела, от таинственных запахов, присущих только этой девушке, у меня кружилась голова. Думаю, и у неё тоже. Я впервые испытывал такое блаженство и был несказанно счастлив. Думая о будущей совместной жизни, всё пытался выведать у Винарии, на каких предприятиях в их городе можно устроиться на работу.

Утром по прибытии мы так же не могли наговориться. И речи не шло о том, чтобы хоть на короткое время расстаться и отдохнуть с дороги. Винария занесла домой сумки, и мы отправились гулять по городу, постоянно обнимаясь и целуясь. Это было настоящее умопомрачение!

Уже рассветало, когда я вернулся в Дом колхозника, расположенный на центральном рынке, где временно остановился за отсутствием мест в единственной гостинице. В комнате проживали три геолога. Выпив перед сном разливного красного вина, принесённого с собой в целлофановом пакете, они беззаботно дрыхли.

Я лежал на скрипучей кровати и мечтал, как утром пойду на почту и отправлю на завод телеграмму, что увольняюсь и прошу выслать причитающую мне сумму в Белебей. Потом устроюсь здесь на работу, мы с Винарией распишемся и поселимся в общежитии, где нам обязаны предоставить отдельную комнату. А там, глядишь, и квартиру дадут, пойдут дети…

И вдруг я вспомнил об оставшихся на железнодорожном вокзале в Куйбышеве пружинах, которые обещал доставить в срок. Подвести Марию Ивановну и коллектив я не мог. Как ни больно было расставаться с Винарией, я решил отвезти пружины на завод и потом уже вернуться сюда.

Вечером Винария провожала меня. Когда подходили к вокзалу, я вдруг отметил, что любимая идёт так, словно у неё ноги не слушаются. Она всё время повисала на мне, плакала и просила не уезжать.

– Ты не вернёшься, – дрожащим скорбным голосом говорила она, по-детски маленькими ладошками поминутно вытирая мокрые глаза, в которых уже не было прежних искристых звёздочек. – Я это чувствую.
– Если бы не эти злосчастные пружины, – мямлил я, – ни за что бы не уехал.
– Ты не вернёшься, – как заклинание, твердила она сквозь слёзы. – Не вернёшься.
– Отвезу и вернусь, – уверял я, смаргивая слёзную муть. – Верь мне.
– У меня вот тут болит, – не слушала она. – Пощупай.

Винария прикладывала мою ладонь к своей маленькой груди, и я чувствовал, как под маечкой трепетно билось её сердце.

Такой я её и запомнил: одинокая трогательная фигурка на пустынном перроне.

…Пока я был в командировке, на заводе произошли значительные события, повлиявшие на мою дальнейшую жизнь. Из министерства пришла разнарядка выделить несколько человек для работы на газопроводе в Алжире. И Мария Ивановна в благодарность, мотивируя тем, что хорошие деньги пригодятся к свадьбе, включила меня в первую партию специалистов.

Я уехал в Африку на год. Потом остался ещё на год. А когда вернулся, было уже поздно. В последнем письме, которое я получил от Винарии за границей, говорилось, что она выходит замуж и очень сожалеет, что у нас так ничего и не сложилось, но от души желает мне счастья. А ещё запретила мне её искать: она уехала из Белебея, чтобы ничто не напоминало обо мне.

Очевидно, её сердце, тронутое первым настоящим чувством, так и не смогло простить то, что нашу любовь я променял на деньги. До сих пор корю себя, что так поступил.

– Такую девушку профукал, – укорил меня Коляныч. – Дурак.

Я рассказал эту историю моей новой знакомой из Белебея. Через полгода получил ответ: «Михаил, не спрашивайте, чего мне это стоило, но я нашла вашу Винарию. Она по-прежнему живёт в родительском доме, муж давно умер, детей нет».

Моё сердце охватила невыносимая тоска: как же так случилось, что мы не смогли распорядиться нашим счастьем?