– Где моя девочка? – звонит мне Чингисхан из далёкого Душанбе. – Позови мою девочку. Дай трубку!

«Сразу взял быка за рога», – думаю я. Отвечаю, что Вера сейчас у бабушки на Юге, и сбрасываю вызов. В самом деле, зачем париться – здороваться, спрашивать гипотетического «тестя», как дела, здоровье. «Где моя девочка, чувак?» Сразу за рога! Азия, сэр! Я служил в настоящей Азии, я знаю…

Чингисхан появился в нашей жизни три года назад, накануне пандемии. Крупная таджикская бабушка приводила по вечерам на детскую площадку троих внуков. Старший, лет двадцати, упорно занимался неподалёку на взрослых тренажёрах. Средний и младший играли с детьми, вернее, пытались играть, но у них, пацанов семи и четырёх лет, плохо получалось. Девочки на них то и дело обижались, плакали. За дочек вступались мамашки, и возникали локальные скандалы, поскольку бабушка, в свою очередь, чёрным коршуном защищала своих чад: мол, внуки спокойно играют, а у вас претензии, потому что они не местные.

Мальчики с площадки тоже имели претензии к смуглым агрессорам и поначалу плакали, как и девчонки, но потом объединились и стали давать сдачи. Теперь уже плакал самый маленький, Чингисхан, и бабушка вновь распускала над площадкой крылья. В конце концов братья оставались одни, и тогда средний обижал младшего, Чингисхан снова ревел, и бабушка, одарив внуков затрещинами, уводила их с площадки. Где-то неподалёку они снимали квартиру в панельной девятиэтажке.

Почему называю мальчика Чингисханом? Вообще-то его имя Даирбек, но ему больше подходит «Чингисхан». Этот четырёхлетний парень вёл себя как настоящий басмач, как-то раз попытался обидеть и Верунчика. И тут я ему сразу сказал: «Не надо так делать, Чингисхан!» И на первый раз лишь щёлкнул пальцем по лбу.

– Злой! – ответил Чингисхан и убежал жаловаться бабушке. Но та ко мне не подошла.

– Почему Чингисхан? – спросила меня дочка. – Его совсем не так зовут.

Пришлось вкратце рассказать историю великих миграций и завоеваний.

– Да-а-а-а? – удивилась Верунчик. – Это ж надо!

Удивительно, но именно после вразумительного щелбана у нас с Чингисханом установился взаимоуважительный паритет. Впрочем, что тут странного, жизнь неоднократно демонстрировала мне, что все «крутые ребята» начинают уважать тебя только после того, как получат волшебный чудодейственный щелбан.

Слава богу, теперь Чингисхан не трогал Верунчика, а на площадке всегда подходил, протягивал руку и говорил:
– Привет!

Если мы приходили с тойтерьером Максом, Чингисхан неизменно спрашивал:
– Можно погладить?

Тут надо быть начеку, потому что поглаживания неизменно заканчиваются дёрганьем за уши или хвост, а Макс в ответ рычит и щёлкает зубами.

– Злой! – резюмирует Чингисхан и обиженно отходит в сторону.

Тем не менее отношения налаживались, детишки общались, и теперь, когда Чингисхан плакал, получив родственную затрещину от среднего брата, Верунчик утешала:
– Не плачь, Чингисхан. Пойдём, я покажу тебе, как цветёт шиповник.

Наконец в один из дней мальчик по имени Денис доверительно сообщил мне, что Чингисхан говорит детям:
– Вера – моя женщина, и кто к ней подойдёт, того буду бить.

Вмешиваться я пока не видел особых оснований, тем более что вскоре мальчишки разъяснили Чингисхану, что тот немножко не прав.

– Злые! – сказал Чингисхан и остался при своём мнении.

Так взаимоотношения устаканились и беспечно катились дальше. Но в шестилетнем возрасте Чингисхан вдруг возник в детском саду и аккурат в нашей старшей группе.

Верунчика он сразу обнял, а с ребятами повздорил. Но, поскольку был в меньшинстве, затаился.

– Совершенно неадаптированный! – сокрушались воспитатели. – Но мы его как-нибудь адаптируем. Бывало и похуже.

Приживался в коллективе Чингисхан туговато.

– Злая! – жаловался он в раздевалке бабушке, тыкая пальцем в воспитательницу, и тогда бабушка подолгу что-то ему тихо выговаривала.
– Он может за обедом с ногами забраться на стол, – рассказывала Верунчик. – Он ничего не ест. А нам объясняет, что наша еда ему не подходит.
– Сегодня Чингисхан принёс в детский садик кинжал, – объявила Верунчик через месяц. – Воспитатели предложили нам принести в группу любимую игрушку и рассказать историю о ней. Девочки принесли кукол, плюшевых мишек, собачек и котят. Мальчики в основном принесли машинки. А Чингисхан пришёл с кинжалом.
– А что он про кинжал рассказал? – поинтересовался я.
– Воспитательница сразу кинжал отобрала и отдала бабушке, потому что он оказался острый, почти как настоящий. Потому и рассказа никакого не было.

Спустя ещё месяц Верунчик сообщила, что у них в группе проходило занятие на тему «Обиды надо прощать». Воспитательница долго рассказывала, что надо быть вежливыми, всегда прощать обиды или просить прощения, если что-нибудь не так.

– Когда нас повели играть на площадку, – продолжила дочь, – Чингисхан меня отозвал в уголок и тихо сказал: «А я никому ничего не прощу, всем всё припомню, потому что вокруг все злые». Папа, а настоящий Чингисхан тоже был такой? Он тоже никому ничего не прощал?
– Все «чингисханы» – настоящие, – отшутился я. – Понимаешь, дочь, у них совсем другая жизнь, свои законы и привычки. Даирбеку трудно будет учиться в нашей школе.

Летом по сложившейся традиции мы ходили полтора месяца в другой, дежурный садик. Чингисхан сразу же сцепился с тамошними мальчишками, и они ему наваляли.

– Злые! – коротко резюмировал Чингисхан.

Адаптировать мальчишку в дошкольной группе так и не удалось. Он оставался косноязычным, алфавит не знал, социализироваться не мог или не хотел. Бабушка приводила Чингисхана в садик всё реже, и, наконец, он исчез.

Некоторое время по вечерам мы встречались с ним и его родственниками на той же детской площадке, и тогда Чингисхан подходил ко мне, здоровался за руку и не без претензий выяснял, почему Вера так редко ходит на площадку. Я пытался разъяснить мальчику, что Вера ходит и в бассейн, и в художественную студию, и в школу танцев. Но Чингисхан этого, похоже, не понимал.

– Она должна ходить сюда, – твердил он. – Сюда, где я. Тебе понятно?
– Понятно, зятёк, – смеялся я в ответ.
– Уехали они, – как-то вечером огорчённо сказала дочка. – Уехали к себе в Среднюю Азию. Ребята на площадке рассказали. В последний вечер их бабушка принесла прямо на площадку большую кастрюлю плова и всех угощала. А я в это время на танцах была-а-а-а…
– Ему там будет лучше, – заверил я. – Там его среда, его обычаи, его язык.

Воспитатели тоже считали, что в нашей школе у Чингисхана могут быть неразрешимые проблемы.

На этом история не закончилась. Однажды в торговом центре к нам подошёл пожилой таджик и представился дедушкой Чингисхана. Оказалось, он работает охранником в большом магазине одежды. Дедушка рассказал, что уехали в Душанбе женщины с детьми, а он остаётся в Петербурге работать до Нового года, а потом тоже поедет домой. От него мы узнали, что отца у Чингисхана нет, есть только дед, бабушка и мама. А тот двадцатилетний парень, что на тренажёрах занимался, не брат, а дядя Даирбека, который заменяет ему отца.

– Хорошо у вас в Петербурге, – сказал дедушка. – Но из-за детей мы здесь не прижились.

На прощание он попросил мой номер телефона, сказал, что Даирбек очень скучает по Вере:
– Он так и говорит: по садику не скучаю, по детям не скучаю, а вот по Вере скучаю. Где моя Вера?
– Дай, папа, дай! – тоже попросила стоявшая рядом Верунчик.

И я дал.

Видеозвонок по вотсапу прозвучал, когда я был очень занят, а семья отдыхала у бабушки на Кубани.

Сначала я вообще не понял, о чём сюжет: какие-то кусты, деревья, надувной бассейн, вопли, потом в кадре на весь экран появилось чьё-то ухо и детский голос с южным акцентом вместо «здрасьте» спросил:
– Гдэ мая дэвочка? Пазави мая Вера!

Наконец до меня дошло.

– Это ты, Чингисхан?
– Это я. Пазави мне Вера! Тут у меня тепло, бассейн и много пепси! Хочу мая дэвочка!

Пытался объяснить, что Вера с мамой сейчас у бабушки, далеко, но Чингисхан меня не понимал, твердил: «Где мая дэвочка? Где она?»

Спустя неделю поутру я повстречал дедушку-таджика, спешившего на работу.

– У них там всё хорошо, – рассказал он. – Тепло, хороший дом, фрукты. Даирбек пойдёт в школу. Я тоже скоро уеду. Тут у вас такое назревает… Но если что, хочу приехать воевать.
– И за кого? – иронически поинтересовался я.
– Как за кого? – обиделся дедушка. – За Россию! Я служил в Советской армии, в гаубичной артиллерии! Любым номером расчёта быть могу – заряжающим, наводчиком, даже командиром орудия. Так что приеду…

Мы уважительно пожали друг другу руки и расстались.

О времена, о нравы, о поколения! И какая была страна! Что и говорить – за державу обидно.

Прочитав этот рассказ, воспитательница детского сада рассказала то, что я не знал.

– Даирбек на самом деле очень ранимый мальчик, маменькин сын, но преподносил себя как маленький мужчина, который никого и ничего не боится. В садике подходил к играющим мальчикам, но не просился в компанию. Он вообще не умел просить или проситься. Нам приходилось его учить, как общаться с ребятами, чтобы его приняли в игру. Но он этого не делал – стеснялся или был не уверен в себе.

Русский язык Даирбек знал плохо, может, потому так себя вёл. Бывало, стоит со своим пластмассовым мечом рядом с мальчиками, слушает, жадно наблюдает за ними, а потом уходит и бродит по группе туда-сюда, не зная, чем себя занять. Я предлагала с ним поиграть, позаниматься, доставала настольные игры, но он всегда отказывался. Дома с ним никто не занимался. Рос сам по себе, как грибочек.

А детям он вообще-то нравился. Просто они его не понимали. И я не знала, что он без отца растёт, это тоже плохо.

Так и не прижился у нас в Петербурге маленький Чингисхан.