Ага. Погуляешь, а потом тётеньки ласково объявят:
– Напутали мы тут с бумажками, неправильно отдали тебя маме Кате. Так что, Олечка, собирайся обратно в детдом.

У них старшие девочки в комнате и не такие страшилки рассказывали по ночам. Маленькая Оля знает: в этой жизни возможно всё. Можно враз потерять дом и родителей. И можно обрести новую маму, такую уютную, добрую, родную.

У мамы Кати уже есть свои родные дочки, взрослые. Одна учится на инязе в пединституте, другая недавно его окончила. Хотя в этой семье никто на «своих» и «чужих» никого не делит: все свои, родные. Оля сразу стала называть Катерину Ильиничну мамой. Её старшая сестрёнка, девятиклассница Юля, сначала немножко дичилась. Потом как-то закрылась с мамой-опекуншей в комнате, опустила глаза, вся покраснела и говорит:
– Я хочу вам кое-что сказать.
– Говори. Если что-то тревожное, давай вместе обсудим. А если приятное, вместе порадуемся.
– Можно, я буду называть вас мамой?

Катерина Ильинична в разводе с мужем. А так всегда хотелось иметь полную, большую, дружную семью. Очень ей приглянулась одна девчушка из городской школы-интерната. Но её мать с отцом были живы, родительских прав не лишались и в любой миг могли заявиться, предъявить на ребёнка права.

Опекунский отдел предложил посмотреть девочку в районном детском доме. Её родители сгорели из-за неисправной проводки в старом деревянном доме, обычное дело для села. Олечка смотрела букой, глазки не поднимала, рот не разжимала. Много раз пришлось Катерине Ильиничне ездить в соседний район и обратно: то бумаги не в порядке, то Оля куксится. В последний раз спросила напрямую:
– Поедешь ко мне жить?
Та, шёпотом:
– Да.

Сейчас, спустя полгода, Оля чувствует себя полноправным членом семьи. Виснет на маме и бабушке, делится девчоночьими секретиками. Вечерами вместе ходят бегать на стадион. В общем, по признанию Катерины Ильиничны, в её жизни начался второй малышовый период. Будто второе дыхание открылось.

Старшая, Юля, всё ещё сохраняет дистанцию. И над младшей сестрёнкой она разрешила взять опекунство, поставив условие: только если их возьмут вместе. Катерина Ильинична не сомневается: потихоньку любовь растопит холодок отношений и со старшенькой.

Деревенские любопытничали:
– А как свои-то дочки восприняли такой ответственный шаг с твоей стороны?
– Дочери сказали так: если чувствуешь в себе силы, мы не против. В деревню всё равно не вернёмся и не хотим, чтобы ты жила одна. Мы вообще привыкли советоваться друг с дружкой, всё сообща делать. А толчок всему дала бабушка, моя мама. Она нынче очень сильно болела и как-то проронила: «Катя, не боишься одна остаться?» Ты чего это, говорю, вздумала? Ну-ка выкинь эти мысли из головы. А она своё гнёт: «Не взять ли тебе девочку из интерната?» Взяла, и не одну, а двух – и не жалею. Иногда спрашиваю девчонок: «Вы-то не жалеете, что ко мне приехали?» – «Нет!» Даже к бабушкиному добродушному ворчанию привыкли.

Мама Катя выбирает книжки для совместного прочтения «с намёком»: как одна упрямая девочка поссорилась с бабушкой и потом переживала. При этом смотрит на маленькую:
– Правда в книжке написана, Оля?
– Правда…

Кажется, корреспонденты точно не будут отбирать Олю у мамы Кати, и она успокоилась, убежала на песочницу (Катерина Ильинична работает воспитателем в садике). Только что стояла тишина, и вдруг будто зашумел, зазвенел весёлый мелодичный дождик – с писком, смехом, шумом и гамом высыпала на прогулку детсадовская малышня.
– Девчата вам помогают по хозяйству?
– Очень помогают, работящие. Всё делаем вместе. До сих пор помню: привезла девочек в начале лета, тогда как раз ягоды созревать начинали – виктория, крыжовник, смородина. Ой, как они их рвали, зелёные, кислые, твёрдые… А они их с таким наслаждением ели! От кислятины жмурились, как котята, а всё равно остановиться не могли.
– Вы бы решились ещё на детей, Катерина Ильинична?
– Ой, я бы взяла! Моя воля – целый бы детский сад устроила. Площадь не позволяет, тесно. У нас был коттедж, но как начались нелады с мужем, пришлось переехать в наёмную благоустроенную квартиру. Живём вчетвером. А старшие приезжают – диваны, кресла раскладываем. Смеёмся, разгадываем загадки: лежит девица в темнице (зашторенной спальне), а коса на улице (в коридоре). Вчера по телевизору смотрели «Минуту славы», там выступало шестеро малышей из детского дома. Оля говорит: «Мам, мы бы ведь взяли к себе этих детей?» Конечно, говорю, взяли бы. И всех шестерых по именам называю: и для того место найдётся, и для этого. Тогда она нерешительно так, ревниво протянула: «А жить где они будут? Нам ведь и так тесно». В тесноте, смеюсь, да не в обиде. Есть у нас кухня, есть коридор, туалет, ванная есть.

А ещё у нас есть детские дома, всевозможные выросшие как грибы центры, приюты, отделы. На их содержание и бесконечные ремонты государство тратит громадные деньги. В этих зданиях высокие потолки и большие окна, длинные коридоры и красиво драпированные шторы, просторные спортивные и актовые залы. В таких домах строго положенное число квадратных метров и положенное количество воспитателей и нянечек на ребёнка, усиленное питание, режим дня – всё там соответствует санитарным нормам. И всё трагически кричит и протестует против норм человеческих: потому что нет ничего в этой жизни более чудовищного и противоестественного, чем ребёнок, живущий в казённом доме.

Однако взрослые довольны. Довольны проектировщики и строители, получающие выгодные подряды. Довольны чиновники, рапортующие, сколько миллионов потрачено на обездоленное детство. Доволен штат воспитателей – для них это кусок хлеба.

И только детей не спросили, где они счастливее – в приютах и детдомах или в тесных тёплых квартирках, как у Катерины Ильиничны. Вот в такие квартиры и дома приёмных и опекунских семей и вкладывать бы те миллионы. Но детей у нас спрашивать не принято.